? Расстояние между Y-образными отпечатками сократилось до полутора метров. Любого охотника-профессионала наверняка насторожило бы несоответствие следа с версией о мутировавшем волке. Форма отпечатков была скорее характерна для зайца, точнее, для любого существа, задние конечности которого значительно длиннее передних. Но Оса начал изучать ремесло следопыта всего пару месяцев назад.
След оборвался. Исчез. Последний чуть смазанный отпечаток у куста… и всё. Больше ничего в пределах видимости нет. Рука Осы легла на кнопку парализатора. Он осторожно обогнул куст и остановился. Снег под лыжами был красным. Красным от крови.
Замок Бип Наташку разочаровал. Сначала цветом — древний замок в её представлении должен быть сложен если уж не из мрачно-чёрного камня, то по меньшей мере из зловеще-красного кирпича, потемневшего от времени. Но бастионы Шведской крепости оказалась довольно-таки весёлого жёлтого цвета — вовсе не загадочного и не романтичного. Хотя издалека замок смотрелся весьма живописно. Жёлтые башни и стены стояли на крутом берегу реки, точнее сказать, на высоком полуострове, образованном слиянием Славянки и какого-то её притока, и снизу, с противоположенного берега, казались гораздо выше и внушительней.
— Красота! Ну что, пойдём? — нетерпеливо предложила Ирка. Добираться надо было по льду Славянки (широкой здесь, подпёртой плотиной) и подниматься по весьма крутому береговому откосу.
— Не стоит, — ответил Гена. — С другой стороны, по мосту, можно подъехать почти к самым воротам. Просто отсюда самый красивый вид…
Игорек молчал, равнодушный к красотам ландшафтов и пейзажей. Чёрт с ней, с этой старой развалиной. Новое тысячелетие они здесь только встретят, но продолжат праздник рядом, у Генки. А тот остался нынче один в двухкомнатной квартире. И уж тут-то…
После короткой дискуссии постановили съездить сейчас в замок на разведку, потом заняться последними приготовлениями у Гены — и вернуться в старые стены поближе к полуночи.
…Вблизи Шведский замок оказался не таким уж и весёлым. Особенно изнутри. Игриво-жёлтая штукатурка, местами отвалившаяся, покрывала стены снаружи. Внутри они были именно такими, как представлялось по дороге Наташке: старинный красный кирпич — разрушенный временем и непогодой, выщербленный, почерневший.
Уцелевших перекрытий в крепости не осталось — поработали в минувшую войну не то наши, не то немецкие лётчики. Однако груд кирпича от рухнувших потолков на полу первого этажа не было — как объяснил Генка, давным-давно всё растащили по кирпичику местные жители, восстанавливавшие в послевоенные годы дотла сожжённый Павловск.
Этому замку не нужны фамильные призраки, грохочущие цепями. Он сам как призрак — призрак весёлой и солнечной жёлтой крепости, выстроенной на утеху великовозрастному цесаревичу Павлу. Большой суровый призрак, состоящий из множества призраков поменьше. Вот по внутренней стене башни извивается спираль одинаковых выемок — призрак винтовой лестницы. Чьи шаги раздавались на сгинувших ступенях? Каблучки молоденьких фрейлин, спешащих на свидание к бравым офицерам-гвардейцам? Тяжёлая поступь курносого императора-затворника? Над зубцами башен развеваются невидимые призраки имперских штандартов. Мрачные стены тоскуют по шпалерам и гобеленам. Слепые провалы окон глядят на изменившийся мир с безмолвной злобой. Призраки помнят всё.
…Игорек продолжал демонстрировать эрудицию, дословно почерпнутую из Генкиного путеводителя:
— После убийства императора Павла замок вычеркнули из списков военного ведомства и пушки отсюда убрали. Вдова императора открыла здесь первое и единственное в России училище для глухонемых…
Наташа зримо представила старую крепость с ещё целыми лестницами и перекрытиями, с застеклёнными стрельчатыми окнами. И полную людей. Безмолвных, неслышно, как тени, скользящих по залам и коридорам людей. Объясняющихся знаками. Ей стало жутковато.
Встречают же нормальные девушки Миллениум в нормальных местах, с тоской думает она. В клубах. На тусовках. На новогодних супердискотеках. Дома, в конце концов. А меня опять чёрт занёс куда-то… Она поднимает голову, вместо крыши — серое низкое небо.
— Если к вечеру тучи растянет, под звёздами тут будет красиво… — негромко, словно оправдываясь, говорит ей Гена. Наташка печально улыбается.
Игорь с Иркой прошли вперёд, в длинную анфиладу комнат. Звонкий Иркин голос эхом отдаётся от стен:
— Сюда, смотрите, что я нашла!
Они догоняют. В полу неровный проём, под ним — темнота. Там, куда достаёт неяркий зимний свет, виден низкий сводчатый потолок, заиндевевшие кирпичные стены. Дальше — непроглядная чернота.
— Красота… — восхищается Ирка. — Каземат, настоящее подземелье… Исследуем?
— Без фонарей опасно, — остужает её пыл Гена. — В двух шагах ничего не видно. Хочешь встретить третье тысячелетие в гипсе?
Но Ирку уже не удержать.
— Значит, договорились! С фонарями обязательно слазаем! Найдём что-нибудь интересненькое. Сундук с сокровищами. Или замурованный скелет. И, хе-хе, сфотографируемся с ним на память!
Наташа смотрит на провал. Изломанные края щерятся кирпичами, как огромный, искажённый воплем рот. Тьма внутри притягивает. Заманивает. И отталкивает одновременно, хочется бежать и не оглядываться. Кажется, что в любой момент пол может вздыбиться, превратиться в конвульсирующую воронку — и они покатятся к мерно клацающей зубами-кирпичами дыре.
Она делает резкий шаг назад, спотыкается, инстинктивно хватает Гену за руку. Вспоминает Саблинские пещеры и пригласившего их молодого любителя подземных игрищ — тот долго развлекал её кошмарными байками про Чёрного Спелеолога. И про соединяющие залы пещер узкие щели-перелазы, иногда без всякой видимой причины давящие, расплющивающие людей… Стандартный набор для «чайников».
Способные вызвать улыбку на поверхности и солнечным днём — внизу, в каменном чреве, те страшилки действовали безотказно. Когда жуткие рассказы достигли цели, когда стены и свод надвинулись, готовые стиснуть в смертельном объятии, а окружающая тьма проникла внутрь, к сердцу и мозгу, — тогда молодой пещерник обнял побледневшую, тяжело дышащую Наташку и банально попытался залезть в трусики. Пещеры — гигантский термостат, зимой и летом плюс пять градусов — рука была холодна как лёд. Рука трупа…
…Рука Гены тёплая. Наташа сжимает её и отступает ещё дальше от провала.
Практичного Игорька подземелья не интересуют — он присматривает удобное местечко для встречи Миллениума. К нему присоединяются остальные, только Ирка всё поглядывает на заинтриговавший её провал.
Идею расположиться в восьмиугольной башне отвергает Наташа — стены давят, не хватает вновь испытать приступ клаустрофобии. Игорь проходит в следующее помещение — довольно обширный зал. Внешняя его стена наполовину разрушена. И разрушена самым живописным образом.
— Здесь и остановимся, отличное местечко! — Игорек останавливается у самой стенки. Гена молча берёт его за рукав и показывает на валяющиеся под ногами кирпичи. Кирпичи не присыпаны снегом… Поднимает руку — с гребня стены нависает глыба — огромный блок из сцементированных кирпичей. Держится на честном слове, вернее, на слегка подпирающем его конце чугунной балки. Очень ржавой балки. Место празднования без споров переносят в другой угол зала…
Когда они возвращаются к заждавшемуся «запорожцу», Наташа думает: что же было раньше в этом подземелье? И сама себе отвечает: ничего хорошего.
Абсолютно ничего хорошего.
Ей не хочется сюда возвращаться.
Бедный Тузик… Но может, и не Тузик, а самая натуральная Жучка — надо быть Кювье, чтобы по немногим уцелевшим фрагментам определить пол растерзанной собачонки. Одно понятно — не породистая и не крупная. Картину быстротечной трагедии Оса представлял достаточно ясно — ни схватки, ни погони не было. Зверюга, зайдя против ветра, одним шестиметровым прыжком перемахнула ивовую поросль, и вольная бродячая жизнь шавки на этом закончилась. А победитель подкрепился и продолжил свой неизвестно куда ведущий путь…
Оса мрачно смотрел на остатки кровавой трапезы. Ничего, успокаивал себя, сейчас, днём, он так не прыгает… не должен прыгать… не любит, гад, дневного света… выбрал где-нибудь укромное логово и лежит в полумраке, дожидаясь заката… там я его и возьму.
Вполне здравые рассуждения успокаивали слабо. Месяц назад «насекомые» уже охотились днём. И было их гораздо больше…
Генерал выполнил своё обещание. Обеспечил информационную поддержку акции на «отлично». Не какие-нибудь бульварные листки — вполне солидные издания стали выдавать статью за статьёй о нашествии волков на Питер. «Волки в городе?» — заголовки пока вопрошали, но тон писак и приводимые факты не оставляли сомнений, что вопросительный знак легко и просто может смениться восклицательным. И никто из рекрутированных им в помощь егерей и охотников-добровольцев не удивлялся необычной затее.
Удивился Оса: на этот раз газетчики не соврали. Действительно, возле самого города на первой же облаве они уложили волчий выводок. На второй — перебили стаю одичавших собак, хищностью не уступающих волкам, а наглостью превосходящих. А на третьей обложили беглую зверюгу. Объект.
И всё сразу пошло не так. Флажки зверь проигнорировал, тут же нырнул под них. Но вместо того чтобы уносить ноги, стремительно пошёл по внешнему краю оклада. Началась охота на охотников.
Засевшие на первых двух номерах «насекомые» не успели ни крикнуть, ни выстрелить — всё внимание было направлено внутрь круга облавы. А день, как на грех, выдался ветреный, за шумом верхушек сосен не услышали за спиной стремительных и мягких прыжков приближающейся смерти…
Третьим стоял Шершень — и успел в последнюю долю секунды нажать на спуск. Промазал, но привлёк внимание четвёртого номера. Тот был из привлечённых охотников-любителей, не больно-то дисциплинированных, — и нарушил одно из главнейших правил облавной охоты: не сходить с места, пока всё не кончится. Этот сошёл. Может, оно бы было и к лучшему — успел дважды выстрелить в подмявшую Шершня чёрную тушу. И попал…