Он волочит её к пролому, там стена развалена почти до земли. Там он сможет перетащить Наташку. А потом… Что потом, он и сам не знает. Добраться до машины и уехать. И пусть те, кому положено, разбираются со здешними кровавыми чудесами. Мысли короткие, рваные — но чёткие. Затмевающей всё паники нет. Ему плевать, что за хищник возник ниоткуда на стыке тысячелетий. Главное — выжить, не стать ему кормом. И спасти свою женщину. Вот так, просто и ясно.
Анализировать — после.
Сейчас — добежать до машины.
Успеть.
Они не успели.
Зверю плохо. Бунтует всё: мышцы, связки, суставы — убитый Оса продолжает мстить за себя. Зверь еле передвигается. Он бы думал, что умирает, — если бы умел думать. Но зверь умеет только убивать.
Ликантроп едва тащится по замку — так кажется ему. Со стороны движение быстрое, хотя до былой стремительности далеко. Впереди добыча. Сил на неё пока достаточно. И — в подвал, надолго. Еды хватит, еды тут много. Сейчас будет ещё больше.
Зрением и слухом оборотень почти не пользуется, его ведёт запах. Чужой запах ужаса, запах предчувствия смерти.
Мохнатая груда мышц беззвучно скользит к залу.
Они не успели.
Совсем чуть-чуть. Рык за спиной раздался, когда он буквально подтащил Наташку к пролому стены. Несколько секунд — и они выйдут из замка. Казалось — там безопасно, казалось — неведомая тварь порождена этими стенами и наружу вырваться не сможет…
Не успели. Самому можно ещё выпрыгнуть. Наташку не вытащить. Его рука дёрнулась к карману, за выкидным ножом. Смешно, конечно, — против махины, тащившей здорового парня легко, как загрызенного котёнка. Сработала привычка барахтаться до конца.
Наташка удивила. Падала в обморок, не видя зверя, даже не слыша — просто от ауры места. А сейчас — один взгляд назад — встрепенулась и дикой кошкой вскарабкалась по крутому наклонному торцу стены — быстро и молча, ни визга, ни крика. Гена — за ней, нож в руке мешал хвататься за выступающие кирпичи… Им потребовались секунды — две, три? Зверю, чтобы пересечь зал и прыгнуть, — меньше.
По правому бедру полоснуло, когда он был в двух метрах над землёй. Сверху вниз, почти без боли. И почти без звука — он слышал, как трещит кожа куртки и ткань джинсов. Штанина тут же намокла горячим — не обращая внимания, он рванулся выше — нога тут же подломилась, Генка едва удержался на гребне. Неуклюже, медленно, опираясь на одну левую, пополз вверх.
Зверь опять прыгнул — тяжело, устало, как делал всё этой ночью. Не увидев — почувствовав прыжок, Генка махнул ножом назад не глядя, наугад. Чуть не свалился, но — попал. Лезвие резануло по живому.
Вой снизу — почти жалобный. Не оглядываясь, он подполз к Наташке, вцепившейся в гребень стены в самом высоком месте. Четыре с лишним метра — не допрыгнет. Нога быстро немела, на лбу высыхал холодный пот. Он стиснул артерию у самого паха — высоко, ох высоко зацепили клыки! — прохрипел ей: ремень! выдерни мой ремень!!!
Бесполезно — ничего не слышит, смотрит вниз, глаза безумные, судорожно, с всхлипом, выдыхает. Снизу — залитая кровью морда в лунном свете, зверь сидит на задних лапах — неподвижно, громадная пасть беззвучно открывается и закрывается. Гене кажется, что глаз у хищника остался один. А может, и нет — луна светит с другой стороны. Артерия бьётся под пальцами, слабость во всём теле нарастает.
Он расстёгивает пряжку левой рукой, выдёргивает, едва не рухнув вниз. Двойную петлю как можно выше и туже, окровавленная плетёная кожа скользит в пальцах — готово! Комкает нашаренный в кармане платок, запихивает под ремень. Истечь кровью в ближайшие минуты не грозит, но резкие движения не рекомендуются. Теперь стоит посмотреть вокруг. И подумать — что дальше?
Глава VII
Впервые у него есть время задуматься — с тех пор как началось. Совсем немного времени.
Они в ловушке, в простом, но эффективном капкане. Неровный, выщербленный гребень стены. Узкий — меньше полуметра. Слева стену замыкает башня — десяток метров отвесного кирпича высится над головой. Один и со здоровой ногой он мог бы попробовать…
Справа — разрушенная стена опускается почти до земли. Там они залезли и там их ждут. Сзади — практически от основания замка — высокий береговой обрыв, даже отсюда и в лунном свете видны сползшие сверху глыбы. Одни внизу, другие застряли на полпути, торчат из склона. Катиться будет весело… Оставим как запасной вариант.
Впереди зверь. Какой? Таких тварей он нигде и никогда не видел. Даже похожих. Жуткий, облепленный переразвитыми мышцами гибрид пса и гориллы… Застыл неподвижно, ждёт… Неподвижно?
Генка замечает, что голова зверя движется — лёгкие, плавные покачивания вправо-влево. Ритм потихоньку убыстряется, амплитуда растёт. Движение притягивает. Гипнотизирует. И — боковым зрением — Наташка! Чёрт!
Она скорчилась на четвереньках, вцепившись в стену руками и ногами. Смотрит вниз. Голова болтается, повторяя движения зверя. И наклоняется всё ниже.
Он орёт на неё — грубо и громко. Не слышит, не реагирует. Срывая ногти, немеющими пальцами он выдирает из гребня обломок кирпича. Бросок. Зверь не реагирует, не уклоняется — обломок попадает в лоб. В высокий лоб, почти человеческий. И в раздавшемся рычании — почти человеческая ненависть.
Генка вытягивает руку, распластавшись на гребне, вцепляется в её волосы, рвёт. Пряди остаются в руке — но ритм бездумного движения сбит, глаза проясняются. Под животом холодный камень, приподняться сил нет. Генка смотрит вниз, скалит зубы и тоже рычит — торжествующе. Рычит, чтобы заглушить стон.
Один — один.
Ничья.
Пат.
Они перебивают друг друга:
— Послушай, есть…
— Ирка… Там Ирка… Голова… — … шанс выскочить…
— Смотрела… смотрела на меня… хотела сказать…
— Да слушай же меня!
— Она жива… жива… надо…
— Заткнись, дура!!!!
Она замолкает. У него немеет всё, даже губы. Поздно, слишком поздно наложил жгут. Говорит медленно, слова плывут, теряют чёткость. Фразы короткие, на длинные нет сил.
— Не гляди вниз. Опасно. Посмотри через плечо — осторожно… Видишь — обломок стены? Больше центнера… Если удачно сбросим…
Бесполезно. Ничего не видит, не понимает. У неё перед глазами — мёртвая голова и оскаленная зверя. Генку она не слышит.
Придётся всё самому. Он с трудом приподнимается. Правый бок колет — в кармане разложенный нож. Ещё пригодится. Снова терзает гребень — обломок, другой… больше не выковырять. Достаточно.
Теперь — подманить в нужную точку. И не свалить ненароком Наташку. Она — слабое звено во всём плане.
Да и самому бы не сверзиться. Последнее вполне вероятно — конечности нагло двинули куда-то в самоволку. Он сплюнул вниз, стиснул выломанный кирпич… Второй гейм, моя подача… Проигравший выбывает.
Не успел.
Зверь начал первым. Ничьи бывают в играх, придуманных людьми. Зверь о существовании таковых не помнил. Он немного восстановил силы и прыгнул. Высоко, гораздо выше, чем раньше.
Гена среагировал. Но — медленно, вяло, как чужая, поднималась рука с камнем. И бросок получился не сильный, не способный сбить прицел огромной туше…
Оборотень не дотянулся. Не хватило нескольких сантиметров до скрючившейся на гребне добычи. Но он добился своего — Наташка дёрнулась, попыталась вскочить на ноги, увеличить расстояние до несущейся к ней распахнутой пасти. Потеряла равновесие и рухнула со стены — как раз туда, куда Гена хотел заманить зверюгу.
Не кричала, все запасы крика иссякли раз и навсегда, когда в руке покачивалась на длинных волосах голова подруги.
Кончилось для неё всё быстро.
Генка не глядит вниз. Не вслушивается в звуки кошмарной трапезы. Ему надо проползти полтора метра — и это самый длинный путь в его жизни.
Кажется, что он тащится целую вечность к нависшему над залом огромному куску стены. Зачем — Гена и сам уже плохо понимает. Все мысли и желания — спастись и спасти, выжить и поквитаться с тварью — куда-то ушли, вытекли вместе с кровью. Он ползёт из чистого упрямства. И доползает.
Смотрит вниз — впервые. Там зрелище не для слабых желудком и нервами, но ему уже всё равно. Волнует одно: Наташка рухнула чуть в сторону. Обидно. Ничего у них не получилось… И даже приманки из неё — не получилось.
Он приваливается всем телом — чужим, ватным — к монолиту из полутора сотен сцементированных кирпичей. Глыбища. Центнеры. Кажется — не столкнуть, не стронуть.
Он столкнёт. Если надо — вместе с собой.
…Голоса нет, из губ — слабое сипение. Но зверь его слышит, поднимает башку, чуть перемещается… Пора!
Наверное, ему помог сам замок. Откуда иначе взялись силы? Эти стены строили люди и для людей. Тут смеялись и ненавидели, любили и умирали — люди. Монстр здесь чужой.
Глыба рушится. Удар негромкий. Хрусткий. Попал. Снизу — вой? вопль? рёв? — нечто не человеческое и не звериное. Но оглушительное.
Стены дрожат.
…смешно, но телевизор внизу всё работает… золотой голос России тянет что-то оптимистичное… конец концерта… конец… а зверь всё не дохнет — молча скребёт передними лапами… задние — в кашу… всмятку… в лепёшку… сзади у него всё в лепёшку… надо слезать и уходить… или уползать… надо… сил нет… жгут сбился… кровь уже не хлещет, еле сочится… стена вся залита… замёрзнет — можно будет скатиться… как на санках… как в детстве… вдали, за рекой — ракеты и фейерверки… нарядные люди встречают Миллениум… кровавый Миллениум… как встретили, так и проживём… кто выживет…
…собственного тела нет… уехало вечерним поездом без прощальной телеграммы… надо слезать, сползать, скатываться… иначе конец… хотя и так конец… а зверь под стеной всё бьётся за жизнь… учись, сержант… ползи… ползи, мать твою!!
Ему казалось — ползёт долго. И — уполз далеко. Но это лишь казалось. Он продвинулся по залитому кровью гребню полметра, не больше, — когда ликантроп вытащил наконец раздробленные задние лапы и крестец из-под глыбы.
Лапы с длинными пальцами цепляются за неровности гребня, когти крошат кирпич. Оборотень карабкается по гребню. Медленно. Вся задняя часть тащится кровавым месивом, ненужным балластом.