Ну и что теперь делать? Искать сбежавшего из зоопарка павиана? А потом окажется, что это челюсти какого-нибудь гамадрила… Стоп, стоп, стоп… Челюсти…
Серебряный припой — стоматологи — искусственные челюсти… Искусственные…
Граев напряг память. И всплыла давняя история — про средневекового преступника, долго и успешно косившего под оборотня. Для маскировки ему служили труба, издававшая волчий вой, и челюсти (искусственные челюсти!), приделанные к концам огромных щипцов…
Как просто… Зачем втягивать в дело собаку или другое животное? Всегда есть риск, что она не бросится на испуганного мальчика — мало ли по каким причинам… Искусственные челюсти — изящно и надёжно. Кто может сделать такую игрушку? Проще всего это стоматологу-протезисту. Чем убили Колыванова? Стоматологическим припоем! А ведь ты молодец, Граев…
Мысль скакала беспорядочно, как всегда в таких случаях, когда разрозненные кусочки мозаики складывались в его мозгу в единую картинку — иногда в страшную и кровавую, но в цельную и не противоречивую.
Оборотень… Оборотень — чушь, больное маринское воображение… Лжеоборотень — ответ на многие загадки… Лжеоборотень… в той старой истории его в конце концов поймали — большим капканом… Стоп! И в нашем деле есть нечто похожее… Когда в поисках Колыванова я переворошил всё о найденных в округе трупах, было ведь точь-в-точь такое дело…
Молодой парень, умерший в медвежьем капкане от шока и переохлаждения. В капкане, настороженном в парке, явно на человека… И ещё одна деталь — у погибшего было с собой ружьё. Охотничье. При том, что охота здесь, в пригородном заказнике, категорически запрещена, интересная цепочка получается. Из охотничьего ружья убиты Горянин и собака — охотничье ружьё нёс угодивший в капкан — и Колыванов, застреленный опять же из охотничьего оружия. Охота… Охотники… Или один охотник. Чёрт возьми, я найду этого охотника. И если он тот, кто терзал искусственными челюстями несчастного мальчишку, — он умрёт. Медленно и мучительно.
Граев вынырнул из раздумий и обнаружил, что всё так же стоит во дворе профессорского дома, у песочницы, рядом с копошащейся у ног ребятнёй. Мамаши уже начали на него с тревогой поглядывать — неподвижно застывшая фигура с широко расставленными ногами казалась здесь чужеродной, как спецназ на детском утреннике… Граев зашагал к ожидающей его машине.
Глава VII
Квартира у покойного Колыванова была, по меркам Граева, шикарная. Выкупив и выменяв у владельцев комнат коммуналку на Суворовском, бизнесмен не стал увлекаться модными евроремонтами. Постарался восстановить шесть комнат апартаментов так, как выглядели они в начале века, до всевозможных вселений и уплотнений: кропотливо собранная по комиссионкам и антикварным салонам старинная мебель, предметы обихода и всевозможные создающие уют безделушки, ни одна из которых не была моложе ста лет.
Сейчас Граев, впервые оказавшийся в этой квартире, с любопытством изучал палисадровую резную тумбу метра полтора высотой. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что перед ним музыкальный центр вековой давности — внутри тумбы хитрым образом был скрыт граммофон.
Граев не удержался и приоткрыл крышку музейного раритета. Реликтовый агрегат, как ни странно, был, по крайней мере на вид, на полном ходу — игла на месте, ключ для завода лежит в специальном гнезде. Отделение для пластинок заполнено, одна готова к запуску — Вертинский, 1926 год…
— Нравится? — спросила, входя, Катя.
Граев издалека слышал её шаги, но не отошёл от антикварной редкости, обернувшись только сейчас.
— Потрясающе… — выдохнул он с неподдельным восхищением.
И немалая часть этого восхищения, надо сказать, относилась не к прапрадедушке CD-плееров, а к внешнему виду хозяйки. За те тридцать минут, которые приехавший вместе с нею из офиса Граев провёл сначала за журнальным столиком, а затем за изучением чудо-граммофона, Катя изменилась до неузнаваемости.
Без следа исчезла женщина неопределённых лет, запакованная в стерильно-безликий деловой костюм, собирающая волосы в учительский узел на затылке и прикрывающая глаза учительскими же очками (то, что очки без диоптрий, намётанный глаз Граева определил давно).
Теперь перед ним стояла красавица — на вид двадцати семи лет, никак не больше, с распущенными ниже плеч прекрасными волосами и доказавшая, что идеально умеет пользоваться безумно дорогой косметикой. То, что на ней было надето, наверняка называлось в каталогах домашним платьем — но, чёрт побери, бесформенные домашние халаты и капоры никак не приходились этому ни бастардами, ни самыми дальними родственниками…
Граев вспомнил, что надо вообще-то снова вдохнуть. И (проклятый профессионализм!) подумал, что напрасно, поддавшись наведённому обману внешности, не прокрутил версию о возможном воздыхателе Кати, ответственном за всю кошмарную круговерть. Но тут же забыл об этом, потому что она пошла к нему от дверей. Боже, как она шла! Похоже, скованность и скуповатую сухость движений Катя, придя домой, отложила вместе с ненужными учительскими очками…
Он сглотнул, помотал головой и спросил на полном серьёзе:
— Катя! Скажи, зачем ты так старательно скрываешь красоту на работе?
Она поняла по тону, что комплимента тут нет и Граева на самом деле это интересует; прошла, поцокивая каблучками, мимо него, сверкнула зелёными глазами и ответила:
— Сотрудники. Менеджеры. Молодые, хваткие… Не хочу, чтобы кто-нибудь задумал стать владельцем «Ориона» через это… — Она коснулась дивана, ажурно-выгнутые ножки его напоминали Граеву стулья Гамбса, которые потрошил великий комбинатор со своим незадачливым компаньоном. Использовать такую мебель в низменных целях Граев считал кощунством…
— Были попытки? — Он постарался, чтобы прозвучало это достаточно непринуждённо, но сам внутренне напрягся: кто? когда? до? или после?
— А-а-а… Ерунда. Комплексы щенячьей самоуверенности…
Она неопределённо замолчала, и Граев не стал ничего спрашивать. Но постановил для себя гораздо шире и глубже проработать всё окружение Кати. По большом счёту, предполагаемая акция могла иметь целью своего воздействия и жену Колыванова. Вариант маловероятный, но всё же более жизненный, чем бред с погибшим от серебра последователем Гришки Распутина…
Катя присела на тот самый диванчик и сделала ему приглашающий жест:
— Присаживайся. Поговорим. Он осторожно опустился рядом.
— Я предлагаю отложить дальнейшее расследование, — начала она без предисловий. — Михаил мёртв, теперь время не имеет такого значения. В милиции и прокуратуре в один голос говорят, что убийство заказное и показательное. А такие почти никогда не раскрываются… Исполнители уже далеко; тратить время и деньги, чтобы разыскать этих пешек… и рисковать жизнью… Нет, не стоит. Заказчики, если их вообще можно вычислить, — где-то здесь, рядом. И никуда за месяц-другой не денутся. Предлагаю: поезжай в Швейцарию, вылечи наконец свою руку. В таких делах промедление опасно… А когда вернёшься — доделаешь, что сможешь. Двумя руками. Но…
Граев мог много чего сказать по поводу прокуратуры и её заключений, но не стал, решив дослушать до конца.
— Но с деньгами проблемы… Сейчас в «Орионе» дела обстоят хуже, чем пару месяцев назад, когда я тебя приглашала… Тогда обещанная сумма казалось вполне реальной, и к осени намечалось сезонное оживление… Но фирма только поглощает деньги, и я ничего не могу с этим поделать… Наверное, действительно взялась не за своё дело.
Граев молчал. Или он разучился разбираться в людях, или Катя никак не должна была вести разговор к заявлению, что рассчитаться с ним не сможет.
— «Орион» придётся продать… — Голос её дрогнул, Кате было больно признаться в своём поражении. — Раньше это было невозможно, у меня была доверенность на ведение дел, составленная Михаилом на случай каких-либо неожиданностей, — но некоторых действий она не допускала. Теперь я могу официально вступить в права наследства… На ликвидацию дела нужно какое-то время… и скорее недели, чем дни. Но теперь, когда решение принято, я могу распродать кое-что из оргтехники, складские остатки… А ты, Павел, заканчивай дела и готовься к отъезду. Через неделю всё будет готово.
Она помолчала и добавила с горечью:
— А какая была фирма при Михаиле… До сих пор не пойму, зачем он скачал со счёта деньги… Какой-то проект, до конца не выполненный? Теперь и не узнаешь… Но «Орион» так от той потери и не оправился… Ну, как тебе мой план?
— Хреновый план, — сказал Граев намеренно грубо, надеясь, что злость подавит её пораженческие настроения. — Сплошной декаданс. Капитуляция. И базируется на абсолютно неверных предпосылках. Во-первых, наконец появился след. Я говорю это не чтобы отрапортовать — после твоего предложения лжеоптимистические рапорты не имеют никакого смысла. Последние три дня всплыло много нового. В том числе грубые ошибки прокурорских. И факты наконец стали увязываться в цепочку. Бросать сейчас — завалить дело. Сейчас надо работать день и ночь… Во-вторых — появились некоторые соображения по тем исчезнувшим деньгам. Конкретно говорить рано, я не спец в финансах, но завтра у меня будет разговор с одним деятелем из ОБЭПа. Для этого нужны будут кое-какие документы по «Ориону». Я утром напомню — распорядись, пожалуйста, чтобы сняли копии. Возможно, прояснится заодно и насчёт нынешних трудностей фирмы… В любом случае с продажей спешить не надо. И третье, самое главное: не привык я брать деньги за незаконченную работу. А ну как залечат эти швейцарские коновалы? Не очнусь у них от наркоза? Так ведь душа покоя не найдёт, буду к тебе по ночам являться и шуршать призрачными баксами. Долг пытаться отдать.
Она не улыбнулась неуклюжей шутке. Видно было, что ей хочется спросить, что же такое он раскопал, но давно и навсегда они договорились: технические детали — дело Граева, Кате он докладывает о результатах.
— Хорошо, пусть будет по-твоему. Но… Теперь уже можно говорить о конкретных сроках?