Ей не понятно что слово ЖЕНА на языке здравомыслия и любви означает – ПОМОЩЬ. Но если жена – помощь, то друг – вдвойне помощь. Я же не знаю и не вижу защиты друга. Никогда бы я не бросил общего дела если бы друг защищал меня от нападок.
В отказе защищать я вижу предательство дружбы – ВТОРЫМ. Слава не видит своего участия в войне и говорит что война ведется Ниной Львовной и мною. Какая глубокая НЕПРАВДА! Как же не понимать что Нина Львовна ведет борьбу с ЕГО НАЧИНАНИЯМИ которые через меня осуществляются! В том то и дело, что моей головой, руками, стараниями делаются дела Славы которые до предательства дружбы Ниной Львовной были общими. Вот в чем дело! Как же можно видя что именно дела, оставшиеся и без ее участия, делами общими гневят Нину Львовну отходить в сторону и оставлять меня одного под ударами.
У меня не было никаких интересов кроме тех чтобы выполнить до конца совместно намеченное со Славой. Несколько раз я готов был сорваться и отказаться от продолжения дел. Огорчение которое я видел в Славе заставляло меня преодолеть слабость.
Я знал Славину «любовь к порядку» и вместе с моею «любовью к порядку» она снова объединялась в силу. Но теперь после новой выходки Нины Львовны и после Славиной реакции на нее Я СЧИТАЮ СЕБЯ СВОБОДНЫМ ОТ ОБЩИХ ДЕЛ.
Нину Львовну не остановило лицо искусства смотрящее со стен, как, впрочем, никогда высокое не заставляло ее устыдиться собственной мелочности. 4 января 1962 г я почувствовал что никогда и ни при каких обстоятельствах НЕ ХОЧУ СОПРИКАСАТЬСЯ С ЧЕЛОВЕКОМ НИНОЙ ЛЬВОВНОЙ ДОРЛИАК. И раз общение с Рихтером и его делами невозможно без этого Я НЕ ХОЧУ ОБЩАТЬСЯ С ДЕЛАМИ РИХТЕРА.
(Нина Львовна! Вы можете праздновать победу! Голову даю на отсечение, Вы не расчитывали, что так легко добьетесь того чего безуспешно добивались годами! Не оскорбись я за картины перед которыми Вы бесстыдничали, долго бы Вам пришлось еще ждать!) Повторяю: я не имел своей личной цели – имел общую. Меня именно за это травили, а друг отходит в сторону придумывая причину личной вражды между мною и Ниной Львовной. С Ниной Львовной у меня нет общих дел и НЕТ К НЕЙ ВРАЖДЫ.У меня были ОБЩИЕ ДЕЛА С РИХТЕРОМ И ЛЮБОВЬ К НЕМУ. (Вот причина вражды ко мне многих, не только Нины Львовны)
Я ГОВОРЮ ТОРЖЕСТВЕННО – ЧТО НЕ ИМЕЮ ЗЛА К НИНЕ ЛЬВОВНЕ. Я НИКОГДА НЕ ИСПОЛЬЗУЮ СВОЮ ОСВЕДОМЛЕННОСТЬ ЕЙ ВО ВРЕД. НАПРОТИВ, Я МЫСЛЕННО ИЗВИНЯЮ ЕЕ ЗА ЗЛО КОТОРОЕ ОНА ПРИНЕСЛА И ЕЩЕ ПРИНЕСЕТ. ПОТОМУ ЧТО МОЕ ЗНАНИЕ ВЕЩЕЙ ГОВОРИТ ЧТО ДРУГОЙ ОНА БЫТЬ УВЫ! – НЕ МОЖЕТ.
У меня нет к Нине Львовне зла и вражды, но у меня есть глубокая антипатия к ее разрушительной роли. Мириться с этим в самом себе – вопрос религии и другого пути для меня нет. Столкнись Нина Львовна с себе подобным человеком – один из них был бы, наверно, уже убит.
По ходу общих дел с Рихтером я охватывал многие простейшие но тяжелые профессии; занимался черт знает чем. Делал я это во имя дружбы и любви (простите, для меня это не просто банальное определение). Сейчас они преданы и передо мною два пути: из друга и помощника превратиться в подрядчика или: из друга и помощника превратиться в художника.
Я выбираю второй путь. Он труднее и спокойнее. Я уползаю в самого себя. Вы свободны, супруги Рихтер! Я очень хорошо подумал и говорю Вам обоим: Делайте свои дела – сами И Счеты между собой, тоже. сводите без меня.
Я вам не козел, чтобы валить на меня и то, и другое. Между таких жерновов – сотрешься в порошок.
У меня есть свое Я. НЕ ОТ СКУКИ общался со всяким тяжелым народом: нанимал, покупал, перевозил, ворочал камни, следил и обдумывал, торговался, попадался «на удочку» и придумывал – где достать деньги… Не от излишней энергии я разрывался на части, не спал ночами, застревал в грязи, бегал по конторам, сидел голодным и ночевал в машине… Не от того что дорожил всем этим терпел хулу и скандалы…
Тот, кого я люблю сказал УХОДИ и я не пойду…а – ПОБЕГУ, чтобы скорее взять кисти. Чтобы все стало ясным я перед лицом каждого из названных в начале письма ЗАЯВЛЯЮ и пусть это будет ДОКУМЕНТОМ (страх боюсь кривотолков) ЧТО: Я НЕ ИМЕЮ НИКАКИХ ПРИТЯЗАНИЙ НА ПРАВО ВЛАДЕНИЯ ПОСРОЕННЫМ ДОМОМ ИЛИ ЧАСТЬЮ ЕГО.ЧТО: ТРУД ЗАТРАЧЕННЫЙ МНОЮ И СРЕДСТВА ВЛОЖЕННЫЕ МНОЮ ЛИЧНО, СЧИТАЮ ПЛАТОЙ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ СЛЕПОТЫ СОБСТВЕННОЙ. В КОТОРОЙ ПРИНЯЛ ЗА ЛЮБОВЬ – НЕИСЧЕРПАЕМУЮ НЕНАВИСТЬ.
Нина Львовна празднует праздник. Святослав Теофилович хотевший покоя (если он только не обманывается!) теперь получит его. А мерзавец передает свои мерзкие обязанности вступающему в его должность.
Под конец я обращаюсь, извините, с напутствием к Нине Львовне, Славе и себе В равной мере, и надеюсь, что успокоенная Нина Львовна и успокоенный успокоенной Ниной Львовной Слава, внемят им:
Нине Львовне: Плохо считать себя хозяином своей и чужой жизни. Все мы равны перед Богом и никому не дано права БЕЗНАКАЗАННО терзать и губить другого. Большая и КАЗНЯЩАЯ ошибка думать построить свое благополучие на несчастии другого; и сейчас достигнув своего – смиритесь и старайтесь не делать больше зла.
Славе: Когда ты творец – ты в Боге, чем дальше ты ото всех и выше. Когда ты человек – ты в Боге, ближе ты ко всем и ниже.
Себе: Будь благодарен всем урокам жизни, помня что – все от Бога.
В.М.
Вера Ивановна молча прослушала, как я вслух читал записи Мороза. Наверняка написанное она знала наизусть.
Когда я закончил читать и закрыл тетрадь, Прохорова неожиданно предложила: «Возьмите себе, пусть это будет у вас. Станете писать о Светике, это может помочь».
Я снял копию и вернул тетрадь Вере Ивановне. Как оказалось, всего за несколько недель до ее ухода.
Пока не грянул скандал, Нина с восторгом смотрела на Володьку.
Сама Нина Львовна хотела, чтобы в Тарусе возвели виллу. Но Светик ни о какой вилле не хотел и слышать. И потому в итоге построили тот простой деревянный дом. С балкончиком на втором этаже – «чтобы было место, где смотреть на реку и пить водку», как говорил Володька.
Хозяйка соседнего участка, хитрая женщина, бежавшая в свое время в Подмосковье с Украины от голода, долго наблюдала за отношениями Нины Львовны и Володьки. А потом сказала: «Ой, Валидька, Валидька, красивэнький, маладэнький. А ты, Нина, – ты ж страшна, ты ж стара! А Наташка (это про Гутман) – маладэнька, красивэнька! Шо жтебэ Валидька? Вячеслав Трахимыч (это она так Святослава Теофиловича называла) – это ж деньги, он же роблет. Шо ж ты ж, Нинка, все смотришь на Валидьку?»
Я когда хотела в шутку позлить Володьку, то дразнила его, пересказывая эти слова.
А для Нины он был принц. Хотя потом наверняка его приписывали в любовники Святославу.
Елена Сергеевна Булгакова, которая очень любила и уважала Рихтера, и это чувство было взаимным, говорила Нине, что нельзя так забывать Святослава Теофиловича.
Нина была так увлечена Володькой, что порою забывала обо всем. Случалось, даже холодильник в их доме был пустой, ей было не до того, чтобы проследить за домработницами.
Елена Сергеевна пыталась воздействовать на Нину. «Вы можете восхищаться Володей, – говорила она. – Но и о Святославе Теофиловиче не забывайте».
…У Светика случился приступ, и его отвезли в больницу.
Я знала об этом. Конечно, ничего хорошего то, что он в больнице, не предвещало. Он сам лечиться не любил, смерти не боялся абсолютно.
За несколько минут до смерти Рихтер сказал: «Я очень устал».
Мне потом это передал сам врач, к которому обратился Светик.
Любая смерть всегда неожиданна. Но уход Рихтера стал для меня большим ударом.
Утром мне позвонила Наташа Журавлева и сказала: «Все кончено!». Наташа Гутман с Ниной Дорлиак ездили на Новодевичье кладбище выбирать место.
Наташа сразу сказала о желании Светика быть похороненным рядом с Генрихом Густавовичем, которого он считал своим вторым отцом.
Но Нина ответила: «Ну разве тогда его могилу будут видеть?»
И в итоге его похоронили рядом со стеной, на самом проходе. Правда, он лежит рядом с Лидией Руслановой, с которой был знаком по своим выступлениям на фронте.
В день похорон мне позвонила Наташа: «Остался всего час, пока он будет один в квартире». И я пошла на Бронную улицу и этот час была со Светиком.
А сами похороны…
На них случилось то, чего он сторонился всю свою жизнь – приобщение к элите. А он этого терпеть не мог.
К кому его приобщили-то? К министрам?
Сегодня начинается накручивание мифов вокруг Рихтера.
Мол, он не любил говорить по телефону. Да он просто не терпел пустых разговоров. Терпеть не мог целлофан, в который заворачивают цветы. «Зачем их так мучают», – возмущался он. На уровне интуиции понимал все.
Ему не нравилось, что к нам ходил один композитор. «Почему он к тебе приходит? – говорил он мне. – Интересно с ним разговаривать? Ну, смотри, он тебя посадит».
Я не верила. Но прошло не более чем два года, как меня действительно арестовали по доносу того самого композитора. Когда я уже находилась в тюрьме, Слава прислал мне на именины поздравительную телеграмму. «Москва, Лубянка, Вере Ивановне Прохоровой. Поздравляю, целую, Рихтер».
Следователь потом мне сказал: «Ну, враг совсем обнаглел». А Слава был бесстрашен во всем.
Однажды во время гастролей в Тбилиси, когда он уже был знаменитым пианистом, его поселили в один номер с флейтистом. Перед репетицией Светик пошел погулять. Возвращается, а войти в номер не может – дверь закрыта. Тогда он постучал к соседу и попросил разрешения выйти из его окна на карниз и пройти по нему в свой номер. Сосед позволил, только заметил, что это шестой этаж. Рихтер совершенно спокойно ступил на карниз и прошел по нему.