Том снова повторил свой ультиматум, но на этот раз произнес слова мягче, словно уговаривая душевнобольного прекратить сопротивление и сдаться.
— Поднимите свои руки так, чтобы я мог их видеть. Я сосчитаю до трех, а потом…
— На вашем месте я бы не стал совершать поспешных поступков, офицер. Если не будете осторожны, я выстрелю и разнесу моей маленькой заложнице ее хорошенькую мордашку.
— Какой заложнице?
Акерман перевел взгляд с Тома на Джима.
— Той, что сидит под этой стойкой. Мой обрез приставлен к ее правому виску. Я ее как следует изуродую, уж поверьте мне на слово. Мне приходилось такое видеть. Не слишком приятное зрелище. И я прекрасно знаю, о чем вы думаете. Вы считаете, что я блефую. — Он снова повернулся к Тому. — А еще вы думаете, что, даже если я говорю правду, вы сможете всадить мне пулю между глаз до того, как я выстрелю. Но это станет вашей ошибкой. Мой палец лежит на спуске, и как только ваш кусок свинца ударит в меня, мои мышцы среагируют, и ее голова размажется по внутренней части стойки. А потому, джентльмены, мне кажется, что у нас возникло мексиканское противостояние. — Акерман глубоко вдохнул и продолжил своим медоточивым тоном:
— Ну разве не забавно? День у вас обоих начался, как и любой другой. Вы поцеловали на прощание любимых, насладились чашечкой кофе, может, пролистали утреннюю газету, но даже не подозревали, что сегодняшний день станет самым важным в вашей жизни. Сегодня тот день, когда сбудется или разрушится все, о чем вы говорили или что делали, все, за что выступали или во что верили. В какой-то момент нам всем приходится выбирать, стать ли героем, злодеем или отойти в сторону, оставшись одной из овец. Это один из таких моментов, джентльмены.
Я предоставлю вам обоим возможность выбрать. Вы можете сейчас же уйти отсюда и продолжать жить как ни в чем не бывало. Может, за стойкой есть заложница, которую я безжалостно пристрелю, как только вы выйдете в ту дверь, а может, и нет. Вы можете поймать меня и прославиться, а можете умереть при попытке это сделать. Вы ни в чем не можете быть уверены, но в том-то и заключается вся прелесть этой ситуации, верно? Ни в чем нет смысла. Добро не торжествует над злом. Есть только случайность и смерть. Вам не повезло, когда вы ответили на этот вызов. А джентльмену, лежащему в проходе, не повезло сегодня дежурить. Нам всем нравится считать себя чертовски развитыми, гораздо лучше и умнее остальных представителей животного мира. Но знаете что? — Акерман оглядел обоих мужчин так, словно был голодным зверем, а они должны стать его ужином, потом понизил голос. — В конечном счете, какими бы иллюзиями собственного величия мы себя ни ослепляли, мы все либо охотники, либо предмет охоты, либо хищники, либо добыча. Жизнь, джентльмены, — это одна большая игра. Победители выживают, а проигравшие гниют заживо. Выбор, который мы каждый раз делаем, определяет нашу судьбу… Итак, делайте свой выбор.
Джим стоял в напряженной позе, повергнутый в транс безумцем, расположившимся за стойкой. Акерман произнес свою речь со страстью, словно был политическим деятелем, выступавшим перед избирателями и отстаивавшим самые благородные цели. Джим никогда прежде не видел, чтобы человек, на которого были нацелены два пистолета, оставался к этому совершенно равнодушным. Он ничего не боялся. Страх был так же неведом Акерману, как представление о самолете неандертальцу. Более того, этот человек, похоже, считал, что полностью контролирует ситуацию. Несмотря на пистолет в руке, осознание этого заставило Джима почувствовать себя совершенно беззащитным.
Голос Тома стал хриплым, в нем отчетливо слышалась дрожь.
— Нет никакой заложницы, — сказал он. — На заправке нет других машин. Так что поднимите руки, чтобы я их видел, или, клянусь богом, я действительно всажу вам пулю точно между глаз.
Джима заявление Тома не убедило, как не подействовало оно и на Акермана. Он понимал, что Акерман, скорее всего, спрятал свой автомобиль позади заправки, чтобы изобразить заправщика. Если какая-то женщина остановилась здесь, он мог отогнать туда же и ее машину. Нельзя было сбрасывать со счетов и вероятность того, что Акерман привез заложницу в своей машине. Джим не был уверен, упустил ли его напарник из вида подобный сценарий или действия Тома были просто следствием отчаянной попытки положить конец этой ситуации. Как бы то ни было, она не сработала. Джим понимал: Акерман не позволит всему этому так просто закончиться и устроит настоящий хаос. Он прочитал это в глазах убийцы.
Акерман вздохнул.
— Что ж, милая, они не верят в твое существование. Почему бы тебе не крикнуть специально для них?
При последнем слове Акермана передняя часть стойки словно взорвалась, разметав щепки деревянной шрапнели во все стороны. Пуля, выпущенная из обреза, угодила Тому в левый бок. Брызги крови попали Джиму в лицо, а его напарник упал на покрытый линолеумом пол.
Джим нырнул в ближайший проход между стеллажами. Через секунду второй выстрел разметал выставленные на полке упаковки с чипсами «Доритос». Джим быстро поднялся и дважды выстрелил в сторону стойки, но почти сразу же ответный выстрел заставил его снова спрятаться за стеллажом.
Он слышал, как Том кричал и ругался. Наверное, подумал Джим, он потерял пистолет в этой неразберихе. А Том от боли, видимо, впал в полубессознательное состояние, поскольку уже не пытался спрятаться. Джим понимал, что напарник не выживет, если он немедленно не прекратит перестрелку и не вызовет подмогу.
— Полицейский ранен. Пришлите медиков, — сказал он в микрофон портативной рации.
Он не стал называть свою фамилию или объяснять, где находится. Рация посылала специальный код, распознаваемый диспетчером, а система джи-пи-эс в патрульной машине поможет вспомогательным силам определить его местоположение. Но он знал и другое: если сейчас же ничего не предпринять, к моменту прибытия подкрепления они с Томом будут мертвы.
Он старался полностью сфокусироваться на своей задаче, но не мог заставить себя не думать о жене и дочери. Увижу ли я их еще раз? Увижу ли, как растет дочка? Он представлял себе, как отбросит золотистые локоны с лица дочери и поцелует ее в лоб. Вспоминал, как сияли от радости ее глаза, когда она сидела у него на коленях, а он читал ей вслух. Он думал о жене, целовавшей его на прощание и просившей быть осторожнее. Вспоминал, как держал ее в объятиях, когда его кожа соприкасалась с ее и он запускал пальцы в ее черные волосы.
Я должен быть сильным. Я обязан вернуться домой, к ним. Он хотел убедить себя, что непременно увидит их снова, но лучше было пока отбросить эти мысли. В тот момент он бы все отдал за единственную возможность их обнять.
Запах пороха, смешавшийся с ароматами жидкостей для стирки и мытья окон, ударил ему в нос, вызвав головокружение. Или причиной этого стал повышенный адреналин в крови? Как бы то ни было, Джим чувствовал себя так, словно попал во вращавшийся барабан стиральной машины. Он попытался взять себя в руки, но испытывал безотчетный ужас и не представлял, что делать дальше.
Он понимал, что погибнет, если бросится к стойке, поэтому решил добраться до конца прохода и, если повезет, застать Акермана врасплох. К тому же чем больше было расстояние между ними, тем большим становилось и преимущество девятимиллиметрового пистолета перед менее точно стреляющим обрезом.
Стараясь двигаться как можно тише, он прошел между полками. Добравшись до противоположного конца стеллажа, осторожно заглянул в параллельный проход. Чисто. Метнулся к следующему торцу стеллажей. Пока все в порядке.
В маленьком помещении заправочной станции было всего четыре ряда полок с продуктами. А это означало, что если он доберется до очередного торца стеллажей не замеченный Акерманом, то получит отличный вид на укрытие своего противника.
Джим проверил, насколько безопасен следующий проход, и уже собирался быстро переместиться к его началу, когда до него донесся странный тихий звук, исходивший откуда-то с полок. Он не сразу смог определить природу звука, но потом понял, что это, судя по всему, самопроизвольно распылялась какая-то жидкость из пробитого пулей баллончика. Одновременно стали громче слышны стоны Тома. Раненый полицейский звал на помощь, но его слова были почти неразборчивы.
— У твоего приятеля выдался скверный день, офицер. Он сделал выбор — остаться и бороться, хотя, я полагаю, у вас практически не было других вариантов. Такие дела. Твой партнер оказался прав. У меня не было никакой заложницы. Зато сейчас у меня есть заложник, и ему уже не выбраться отсюда живым. Однако тебе я дам возможность выйти за дверь, сесть в машину и оставить это место, как будто ничего не случилось и тебе всего лишь приснился кошмарный сон. Если же останешься, может, сумеешь остановить меня и спасти друга. Но давай будем честными. Я играю в эту игру гораздо лучше тебя. Если ты задержишься, скорее всего, умрете вы оба. Выбор снова за тобой, офицер.
Джим заскрежетал зубами. Акерман, по всей видимости, хорошо владел ситуацией. Так что шансов подкрасться к сумасшедшему сзади не было. Он знал, что Акерман прав. Никогда прежде он не попадал в подобное положение, и никогда прежде ему не приходилось участвовать в каких-то реальных боевых операциях, если не считать нескольких громких задержаний автомобилей и освобождения заложников, захваченных в придорожном кафе, несколько лет назад. Но тогда он был всего лишь одним из двадцати полицейских, прибывших на место преступления. Он участвовал в расследовании убийств, но ни разу не ввязывался в перестрелку с убийцей. А на счету его противника — многочисленные жертвы, среди которых и представители правоохранительных органов. Убийца победил в перестрелке с ним, перехитрил его, но Джим знал, что никогда не бросит друга в беде.
Том Делейн казался чересчур импульсивным и часто вел себя неразумно, но в последние девять лет он был надежным напарником Джима и его лучшим другом. В тот день, когда Эмили родила, Том пришел к ним, раздавая сигары и светясь улыбкой, словно гордый дядюшка. Том стал единственным человеком, способным утешить Джима после похорон его отца. Напарник помогал ему в самые трудные моменты его жизни, никогда не прося ничего взамен.