Сделай это. Сделай немедленно. И она это сделала. Схватила револьвер, но нацелила его не себе в висок, а навела на человека, проникшего в ее дом, убившего ее мужа, а теперь принуждавшего ее совершить детоубийство, человека, осквернившего ее святая святых.
Она нажала на спуск. Нажимала на него снова и снова. Повторила это движение в быстрой последовательности и почувствовала нахлынувшую волну беспомощности, когда поняла, что револьвер не заряжен. Он знал, как она поступит. И теперь она нарушила правила.
Акерман поднялся из-за стола, небрежной походкой прошел к его противоположному концу, где в шоке и отчаянии сидела Алиса, протянул руку и забрал у нее револьвер, а потом ударил по лицу тыльной стороной ладони. От удара шок у нее прошел, но его сменил гораздо более ощутимый страх.
Что я наделала? Я потратила наш единственный шанс на спасение. Если бы я играла по правилам, был бы один шанс к четырем, что пуля достанется именно Акерману. А теперь надеяться не на что.
Он вернулся на свое место за столом, вздохнул, протянул руку и взял нож.
Глава 25
Шериф сидел, прислонившись головой к пассажирскому окну патрульного автомобиля. Потом повернулся и посмотрел на Льюиса Фостера. Тот застыл за рулем в напряженной позе, с ничего не выражающим взглядом. Всегда образцовый солдат. Когда он снова посмотрел в окно на проносившийся мимо пейзаж, все его сомнения и страхи вернулись.
Ему хотелось ударить по чему-нибудь кулаком и зарыдать, но в компании подчиненных приходилось держаться со спокойной невозмутимостью. Они не должны увидеть его сомнений. Он считал это важным качеством хорошего командира, но от этого не чувствовал себя менее скованным и похожим на робота.
Акерман сбежал. Маркус оставался на свободе. Он боялся, что события скоро окончательно выйдут из-под контроля. Но поезд еще не сошел с рельсов. Я еще способен все исправить и выполнить свою миссию.
Он мог только гадать, что подумала бы его жена Кэтлин, увидев, в кого он превратился. Но на самом деле это не имело значения. Она ушла из жизни. И не могла больше чувствовать стыд или разочарование, как и гордость или радость, по крайней мере в том смысле, какой в эти слова вкладывал он. Он был уверен в существовании загробной жизни и надеялся встретиться с ней снова. Но молился, чтобы она сверху не могла увидеть то, что он делал или планировал сделать. Он убивал не ради нее, но все же боль от ее смерти придавала ему сил совершать то, что было необходимо. Всякий раз, когда он начинал сомневаться, он вспоминал ее оскверненное тело и выражение ужаса в холодных мертвых глазах.
Его мысли снова вернулись к монстру, который столько лет назад разрушил его жизнь. Полиции удалось поймать убийцу жены, но его семья сумела нанять самого ловкого адвоката. Этот скользкий тип развалил дело и вынудил суд не рассматривать самые важные улики на основании нарушений процедуры их поиска и изъятия.
Невиновен. Следователи по-прежнему надеялись прижать преступника с каким-то другим убийством, но его это не устраивало.
Он как сейчас видел ту убогую гостиницу. Темный холодный холл, стены со следами от протечек. Смутный запах плесени и гниения заполнял все пространство, как ни маскировали его чистящими средствами. Наконец он добрался до номера 208. Когда-то позолоченные, цифры на двери поблекли от времени и недостатка ухода. Ноль вообще отсутствовал, но осталось его четкое очертание.
Он не стал стучать в дверь, открыл замок отмычкой и вошел. Застал убийцу жены мирно спавшим на кровати. Он часто представлял себе, как будет пытать этого монстра, рассматривал разные варианты, но потом понял, что это желание диктовалось жаждой мести. А он не хотел, чтобы все стало лишь актом мести. Он хотел восстановить справедливость. И в первую очередь им двигал другой мотив: сделать так, чтобы этот человек больше не смог причинить зло ни одной живой душе.
Пока убийца спал, он дважды выстрелил ему в затылок из пистолета без глушителя. Потом сел в кресло и стал ждать прибытия полиции. Вначале он хотел сбежать или попытаться скрыть преступление, но в конце концов пришел к выводу, что также должен предстать перед судом.
Воспоминания о закрывающейся двери тюремной камеры еще не стерлись из его памяти. Он сдался на милость судьбе, готовый понести наказание. Он даже решил отказаться от услуг адвоката и просто признать себя виновным в совершенном преступлении. Однако у судьбы были на него иные планы. Уже через сорок восемь часов он вернулся на улицы города и продолжил службу.
Глава 26
Маркус узнал, что у Аллена и Лорен было двое детей. Сына Чарли Аллен описал как типичного семнадцатилетнего подростка-бунтаря, а дочь Эми как девочку, мечтавшую когда-нибудь стать королевой театральных подмостков.
Выслушав отца, Чарли недоверчиво помотал головой.
— О чем ты говоришь, пап? Уже почти полночь, а ты будишь нас из-за какой-то безумной конспирологической теории. Ты слишком часто слушаешь передачу «От берега до берега», и тебе повсюду мерещатся заговоры.
Аллен смотрел на своего сына, раздраженный его наивностью и недостатком воображения. Потом сказал:
— Это потому, что заговоры есть повсюду. У нас нет времени обсуждать этот вопрос и создавать для этого особый комитет. Я ваш отец, и если я говорю, что мы все должны подняться посреди ночи, чтобы откопать Джимми Хоффу[9], то, богом клянусь, именно так мы и сделаем. И пока вы живете под моей крышей, вам, черт возьми, следует в трудную минуту встать со мной плечом к плечу с лопатой и в резиновых сапогах.
— Отлично. Мы сделаем все, что ты хочешь, независимо от того, насколько это глупо. — С этими словами Чарли стремительно вышел из комнаты.
Аллен закатил глаза.
— Вот это настоящий боевой дух, сынок. — Потом повернулся к Маркусу. — Однажды он станет великим человеком, если только я не убью его раньше.
Маркус улыбнулся. С каждой проведенной в обществе Аллена минутой тот нравился ему все больше. Он говорил со всей прямотой, не выбирая выражений, и уже этим вызывал уважение.
— Трудный возраст, — заметил Маркус. — Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что принес своей тетушке много лишних огорчений только по одной причине — хотел доказать, что я уже мужчина. Сейчас я сознаю: ничего по-настоящему мужского в моих поступках не было. Но хуже всего, что я так и не извинился перед ней за все это.
Аллен потрепал его по плечу.
— Поверь мне, сынок, тебе и не следовало извиняться. Она понимала, в какого мужчину ты превратишься, а следовательно, все было не зря. То же самое я знаю про Чарли. Это все неотъемлемая часть взросления. Но, должно быть, во мне просыпаются первобытные инстинкты, и я не хочу, чтобы кто-то угрожал моему статусу альфа-самца. Но вернемся к главной теме. У нас есть какой-то план действий?
— Если честно, все, что я пока делал, — это плыл по течению. У меня нет какого-то плана, кроме спасения собственной жизни. Чтобы так долго творить беззаконие, и делать это безнаказанно, шериф должен обладать определенными связями в высоких сферах, трудно даже предположить, насколько высоких. Я почти уверен, что президент в этом не замешан, но не думаю, что он часто принимает у себя бывших полицейских и учителей английского языка на пенсии.
— Кто знает. Может быть, он сумеет вставить нас в свой плотный график между премьер-министром Англии и послом Казахстана.
Лорен вошла в комнату, лицо у нее было хмурым.
— Ты мог бы проявить немного больше уважения к сыну, старик. В конце концов, он ведет себя так только потому, что унаследовал худшие черты твоего характера.
У Аллена от изумления широко открылся рот.
— Он первый начал, старуха. Но не переживай. Он как-нибудь справится со своими эмоциями. У нас есть гораздо более важные вопросы для обсуждения, а ты нам мешаешь. Мы с Маркусом как раз решали, как нам поступить…
— Почему бы просто не обратиться в отделение ФБР в Сан-Антонио и не заручиться их помощью? — снова вмешалась Лорен.
Маркус кивнул.
— Я тоже об этом думал. Более того, я решил, что лучше всего будет, если в ФБР пойду я, а вы остановитесь в отеле и дождетесь от меня звонка с сообщением, что все в порядке. Если я не позвоню в течение какого-то времени, вам нужно будет пойти в редакции газет или на студию местного телевидения. Но если я войду в здание ФБР средь бела дня и сделаю так, чтобы эту историю услышало как можно больше народу, от нее уже никому не удастся отмахнуться, даже если там и есть люди, играющие за команду противника.
Аллен глубоко вздохнул.
— Похоже, у нас нет другого выбора, но никогда не следует недооценивать способность людей оставаться равнодушными или смотреть на все сквозь пальцы. Мы живем в обществе, где бал правит Церковь Всемогущего Доллара, построенная на фундаменте человеческой алчности и вековой жажды власти. Мы живем в темное время, когда делать что-то популярное считается правильным, а делать что-то правильное оказывается крайне непопулярным. Я порой завидую временам Чингисхана и Наполеона. Они, по крайней мере, вели войны за власть открыто. Теперь же идет тайная война, и всем нам, как ты верно сказал, Маркус, остается плыть по течению. Похоже, в наши дни все только этим и занимаются.
Аллен помотал головой и сложил руки на груди.
— Мы уничтожаем без сожаления. Убиваем безжалостно. И в эту эпоху так называемого прогресса идеи справедливости, сострадания и доброй воли по отношению к другим людям превратились в старомодные и почти полностью забытые понятия. Хуже того, все меньше и меньше людей продолжают задаваться вопросами… о жизни, о своем предназначении — обо всем. Мы стали пассивными и апатичными. Хотя мы все видим назревшие проблемы, никто даже не пытается что-то сделать для их решения. Мы опускаем головы вниз и плывем по течению.
Маркус повернулся к Лорен и сказал:
— Ваш муж из тех людей, чей стакан всегда наполовину пуст, верно?