«До меня дошли слухи, что тебя видели на юге? — спросил Эзу. — Там появились какие-то пришельцы, которым ты покровительствуешь?»
Царь беспокоился за свои владения и имел на это основания. Но ещё не теперь.
«Всё в порядке. Они очень далеко от твоих краёв».
Немало веков пройдёт до той поры, когда потомки кучки беглецов из павшего города и местных племён создадут великое царство, которое поглотит полмира — в том числе и область Эзу…
«Как идёт торговля с югом?» — это было важно сейчас.
«Мы отправляем назад караваны с медью, берём только золото, серебро и ткани», — ответил Эзу.
«Хорошо», — одобрил отец, прекращая связь.
Он взглянул на своё брошенное в угол оружие: бронзовый меч и железный кинжал. Меч вскоре станет негодным старьём — из железа станут делать всё оружие и не только его. Железо поведёт людей дальше, к великой цели, которой служил хозяин острова. Во всяком случае, так предсказал его небесный покровитель и советчик, которому тот доверял безоговорочно. Потому и старому миру, жившему на бронзе, должно было разрушиться — вместе со всеми его сложными и дальними связями. Шёл новый век.
«Ты должен сегодня связаться ещё с израильским шофетом Шмуэлем, который всё никак не решится избрать царя для своего народа. И ещё с райжой Джанаком из Видехи — у него семейный вопрос… И с ваном царства Инь У Дином — неурядицы с северным племенем гуйфан. Но сейчас тебе обязательно нужно отдохнуть — твои жизненные показатели критически снизились».
Как всегда, когда Поводырь стремился его успокоить, он говорил в его голове женским голосом. Правда, не тем, который царь острова хотел бы услышать — одновременно того боясь… Просто приятный добрый голос молодой женщины с лёгкими материнскими нотками.
«Ты прав», — ответил царь и блаженно вытянулся на ложе.
Но Поводырь продолжал:
«Ты помнишь, какой сегодня день?»
Ну зачем он всё время бередит старую — очень старую рану, которая, однако, всё ещё болит?!
«Зачем ты постоянно напоминаешь мне об этом?» — бросил он.
«Чтобы ты помнил»
«Может быть, ты напоминаешь об этом себе?..»
«Я помню и так, Бхулак».
Да, конечно — он-то помнил всё. И особенно то, что случилось ровно восемь веков назад…
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*«Овца, [на] которой не было шерсти, увидела коней: одного — везущего тяжёлую повозку, одного — большую ношу, одного быстро несущего человека. Овца сказала коням: „Горит моё сердце, когда вижу, что человек управляет конями“. Кони сказали: „Слушай, овца, наше сердце [тоже] горит от увиденного: человек, господин, из овечьей шерсти делает себе новую тёплую одежду; а у овец не остаётся шерсти“. Услышав это, овца убежала в поле».
Басня «Овца и кони», сочинённая Августом Шлейхером на праиндоевропейском языке.
1
Часть первая. Бхулак
Ханаан, Библ. 2005 год до н. э.
Море было красиво — как и любое море на закате, а уж Бхулак повидал их немало. До горизонта мерцала зеленовато-голубая гладь — мирная и величественная. Слева по ней к широкому пляжу бежала яркая дорожка от садящегося солнца. Золотистой охрой оно подкрашивало изнутри и чинную процессию облаков.
Это море — оно было гигантской чашей очень тёплой и древней воды. Так, по крайней мере, сейчас казалось Бхулаку, пребывавшему в парном и тяжёлом воздухе ханаанского побережья. Он ведь повидал куда более холодные воды и мрачные пейзажи.
Он перевёл взгляд на покачивающиеся в бухте корабли. Их было три — два хананейских и один, большой, из Египта. В последние годы Страна Чёрной земли пыталась возвратить на этом побережье свою гегемонию, потерянную во времена бедствий. При новой династии Та-Кемет возрождался и тамошние люди вспомнили о судах, некогда доставлявших от покорных финикийцев грузы кедровой смолы для обретения бессмертия, меди с Кипра, лазурита из баснословных восточных стран, а главное — драгоценной древесины для дворцов и храмов, кораблей и саркофагов…
В памяти Бхулака возник чернокожий муж с широким властным лицом — владыка Египта Ментухотеп, Живое сердце двух земель, Божественная белая корона, Господин воли Ра, и прочая, и прочая. Года два назад он объединил страну — впервые за больше, чем сотню лет. Бхулак, направляемый своим небесным Поводырём, принял во всех этих делах живейшее, хотя, как обычно, тайное участие.
По поручению Ментухотепа он сейчас привёл в Библ корабль — повторное проникновение Египта в эту страну совпадало с установками Поводыря. Однако отсюда пути Бхулака с египтянами расходились: пусть их капитан сам уговаривает лукавых хананейских купцов наполнить его трюмы товарами. А Бхулак отправится далеко… очень далеко.
Он отвернулся от моря к городу, раскинувшемуся у подножья густо поросших кедрачом гор. Там, в ароматных рощах, было хорошо и прохладно — но и опасно. Бхулак передёрнул плечами, вспомнив, как, остановив время, убивал там людей.
А здесь, в прибрежной долине, росли лишь рожковые деревья и — везде — финиковые пальмы, источник жизни в этих краях. Они зеленели между палевыми кубами скученных домов, построенных из камня и кирпича-сырца. Вдали виднелась опоясывающая город с восточной стороны мощная стена, оснащенная башней. Некогда подобная защищала город и с моря, но была разрушена во время аморейского нашествия и всё ещё не восстановлена.
Бхулак помнил некогда процветавший здесь старый город — разбегающиеся лучами от двух больших храмов улицы, большие дома с просторными комнатами, двух — а многие и трёхэтажные. Некоторые горожане, даже не самые зажиточные, могли себе позволить устроить прямо в доме нужник и комнату для омовений, а нечистоты удалялись из города по дренажным каналам в море.
После бедственных годов, будучи не раз разрушенным и вновь отстроенным, Библ стал попроще. Но и сейчас выглядел впечатляюще — в мире мало подобных городов, хотя, конечно, встречались и гораздо более величественные.
Стряхнув тягучие мысли, Бхулак неспеша побрёл к гостинице, стоящей неподалёку от гавани.
— Благословение Ваала на вас, господин, — крикнула ему содержательница — весёлая пухлая чернявая женщина средних лет, явно из бывших шлюх. — Будете ужинать?
Эмиссар блистательного Египта, прибывший на полном товаров корабле, был здесь привилегированным гостем. Поэтому Бхулак лишь важно склонил голову и прошествовал в гостиницу.
Вечерело, жара спадала, всё явственнее ощущалось свежее дыхание моря. Бхулак проголодался и с удовольствием приступил к обильной трапезе: тушёная с травами рыба, козий сыр в оливковом масле, простокваша, сладкий пирог с мёдом и орехами, свежие финики. Всё это он запивал сикерой. Макая кусок лепёшки в масло, он рассеянно посматривал на суетившуюся у очага хозяйку, бросавшую на него лукавые взгляды — скорее, по профессиональной привычке, чем серьёзно надеясь затащить его сегодня ночью на своё ложе.
Её звали Таммар, финиковая пальма. Самое распространённое женское имя в краях, где финики — фундамент жизни. Нет, пожалуй, более распространённым здесь было имя Анат, но его давали в основном девочкам из хороших семей.
Таммар была одной из его дочерей, хотя, конечно, не знала об этом. И не узнает — вряд ли она понадобится Бхулаку сейчас, а когда он возвратится в эти места, её, скорее всего, больше не будет на свете. Так что не услышит она его Песню, которая перевернула жизни множества людей в этом мире.
— Желаете девушку на ложе, господин? — спросила Таммар, увидев, что тот закончил ужин.
Предложить себя она, конечно, наглости не набралась — хорошо понимала, что заработать телом у неё уже не получится. А Бхулака ей следовало обхаживать: сейчас он был единственным её гостем. В последнее время кораблей в гавань заходило мало, да и хананейские купцы обычно жили в собственных домах в городе, египтяне же предпочитали спать на своих кораблях.
— Желаю, — коротко ответил Бхулак и направился в свою комнату.
Он и правда желал. А почему бы и нет?..
Девушка была миниатюрной и гибкой, но фигуристой. И рыжей, как сам Бхулак — в трепещущем свете глиняного светильника её волосы порой отливали юной бронзой. Но дочерью Бхулака она не была. Это хорошо: он не любил соединяться телами со своими потомками, хотя, если они достаточно дальние, ничего плохого в том не было. Но всё-таки в таких случаях ему становилось не по себе, и он упускал немалую долю наслаждения.
— Как тебя зовут? — спросил он девушку, которая омывала ему ноги — непременная часть любовного ритуала.
— Анат, — коротко ответила та, не прерывая своего занятия.
Ну конечно…
Он поднял её и усадил рядом с собой на низком плоском ложе, покрытым пёстрым ковром. Она молчала и, похоже, слегка сжалась, словно птичка, к которой протянулась человеческая рука.
Вероятно, девочка была совсем недавно продана из семьи содержательнице гостиницы и ещё не привыкла к своему новому положению. Хотя, конечно, могла и притворяться, женским чутьём уловив, что такое поведение может пробудить его чувства.
Он пальцами погасил светильник, склонился и осторожно поцеловал её. Ответный поцелуй оказался упругим и жарким, с трепетом острого язычка во рту. Бхулак ощутил, как в чреслах его нарастает почти болезненное желание.
Про себя улыбнулся — девчушка была вовсе не такой уж скромницей.
— Твои губы сладки, как плоды граната, — прошептал он слова, которые бог Ваал говорил сестре свой возлюбленной Анат, и лёгким движением сдвинул её хитон, открыв округлое белое плечо. Второй рукой стал расстёгивать пояс.
Она вздрогнула — он не понял, от его слов или прикосновений — но тут же сама прижалась к нему. Пальцы её мягко коснулись его волос на затылке, стали осторожно, словно бы нерешительно, перебирать их. Или она всё-таки была скромницей, но уже научилась скрывать это?
Её рука скользнула вниз, кончики пальцев нежно погладили его шею, а потом спину, забравшись к нему под одежду. Это было удивительно лёгкое ощущение — казалось, что его касается своими бархатными крыльями бабочка.