— Проходи же Шупан, друг мой! — раздался голос жреца из его комнаты, куда проскользнул Аиряша.
Бхулак последовал приглашению.
Заратахша не производил впечатление опьянённого — лишь глаза его лихорадочно блестели. Но Бхулак знал, что священный напиток арийцев горазд на различные интересные эффекты.
Он поклонился жрецу и приветствовал его.
— Проходи и садись, — оживлённо повторил тот. — Ты в последнее время не часто жалуешь нас своими помещениями.
— Дела, почтенный Зартахша, — пожал плечами Бхулак, садясь на расшитую кошму, брошенную на возвышение у стены, где восседал и сам жрец.
— Вроде красавицы из храма? — спросил Заратахша, искоса взглянув на него. — Доходили до меня кое-какие слухи…
Бхулак вновь пожал плечами — отпираться не было смысла.
— В том числе и её, — ответил он.
— Расскажи мне всё, — сказал жрец. — Ты голоден?
— Нет, я поел у себя час назад.
— Тогда вели принеси гостю мёда и фруктов, Аиряша, — сказал жрец. — И дай нам наедине побеседовать с тамкаром великого лугаля.
Он снова бросил на Бхулака пронзительный взгляд — за это время жрец ни разу не попрекнул его за лукавство, но часто давал понять, что помнит, как тот скрывал от него якобы истинную цель своего путешествия в Маргуш. Бхулак на эту подколку промолчал.
Две женщины внесли и поставили на низкий стол искусно вылепленный глиняный кувшин и чаши, блюда с ломтями дыни, виноградом, гранатами, хурмой, абрикосами.
— Говори, — сказал Заратахша, когда они удалились.
— Сейчас в меня выстрелили из духовной трубки. В городе, — сразу взял быка за рога Бхулак.
Жрец откинулся на груду подушек.
— Ты видел стрелявшего? — спросил он спокойно, но мрачно.
— Только мельком — очень быстро ушёл.
— А где стрелка?
Бхулак вытащил и протянул ему стрелку без наконечника, оставшегося в дереве. Жрец осторожно взял её и внимательно осмотрел.
— Лесной народ, наёмники млеххов, — произнёс он, наконец. — Родичи тех, что напали на нас в степи, но те такими штуками не пользуются — хвала Мазде, иначе мы бы тогда потеряли много людей. Яд смертелен.
Задумчиво пригубив чашу с мёдом, Бхулак попытался высказать свои сомнения так, чтобы не сказать жрецу лишнего.
— Я не думаю, что у шпионов Мелуххи есть повод меня убивать. Что им это даст?
— Ты близок со мной и приехал с моим посольством — им этого достаточно. Они считают, что просьба моего царя согласована с новым лугалем Ура.
— Как это возможно? Разве твой народ имеет с ним сношения?
— Мы не совсем уж дикие степные сайгаки, почтенный Шупан, — ехидно ухмыльнулся Заратахша. — Иной раз отправляем в чужие края, даже далёкие, своих посланников — и явно, и тайно…
— Как я понимаю, когда-то ты был одним из них? — Бхулаку давно было очевидно, что Заратахша не просто жрец и официальный дипломат — слишком уж он был сведущ в разного рода тайных делах и политических интригах. Раньше, правда, на такие вопросы тот отмалчивался или переводил разговор на другое, но сейчас в нём расцветал жаркий цветок хаомы, а это, помимо прочего, делало человека бесчувственным к голосу осторожности.
— Много лет назад, — начал Заратахша, вновь откидываюсь на подушки, — великий царь Гаймартан, отец господина моего Веретрагны, отправил людей разведать путь на юго-запад. Он был мудр и понимал, что рано или поздно нашему народу предстоит идти туда ради своего выживания.
Голос жреца стал слегка мечтательным — ведь он перебирал воспоминания своей юности.
— Среди них был и я, — продолжил он. — Под видом купцов — как и ты — мы шли по пути лазурита. Прошли Элам, Аккад, и дальше — вплоть до Ханаана, но в Египет не добрались: у нас закончилось серебро, и мы потеряли многих людей. Потому повернули, пошли в страну Хатти, в Таруише сели на корабль и вернулись с своё царство предгорьями и степями.
«Тот же путь, что проложил мне сначала Поводырь», — подумал Бхулак.
— Я уходил в путешествие младшим жрецом, а когда вернулся, стал заотаром, — рассказывал жрец. — Это было незадолго до нашего знакомства. Пока мы путешествовали, старый царь умер, а новый послал меня с посольством в Маргуш. Но я вернулся другим человеком, не таким, каким уходил…
— Ты о чём? — не понял Бхулак.
Заратахша на несколько минут погрузился в молчание, а когда он, наконец, заговорил, Бхулаку показалось почему-то, что сказал он не совсем то, что хотел.
— В пути я учил чужие языки и наблюдал, как живут другие народы, каким богам и как поклоняются. Я понял, что люди, хоть и разные, на самом деле очень похожи, все мы из одного корня, и вместе идём одним путём.
— Куда же? — Бхулак хотел поощрить собеседника говорить и дальше — всё это могло представлять интерес и позже пригодиться.
— К единому миру под единым Богом! — с энтузиазмом ответил жрец.
Лицо его раскраснелось, глаза горели.
— Однако нам — людям, придётся долго идти, чтобы достичь этого, — Заратахша сказал это с печалью, словно состояние его духа вдруг резко сменилось.
— Возможно, наша нынешняя разобщённость спасает нас сейчас, пока наш ум слаб, словно у детей, не давая нам предаться богам ложным, являющимся в сиянии обманчивой славы, — мрачно завершил он.
Похоже, этот служитель священного огня обладал мощным даром, делавшим его способным прозревать бездны, к которым сам Бхулак прикоснулся много веков назад, но хорошо сознавал, что не в состоянии постигнуть их до конца.
— Ты говоришь про даэва? — спросил он, надеясь на новые откровения, но Заратахша вдруг снова стал замкнут.
— Да, я говорю про даэва, — коротко ответил он и сразу заговорил про другое. — Я думаю, что тамкар Машда вступил в заговор со шпионами Мелуххи против моего посольства и убедил их, что ты действуешь на нашей стороне. Теперь они пытаются от тебя избавиться.
Бхулак вновь поразился, насколько точно жрец обрисовал ситуацию — сам он уже пришёл к тем же выводам, но ведь у него было гораздо больше сведений.
— Машда в последнее время не бедствует — он вновь нанял слуг, которые посещают рынки и несут ему оттуда дорогую пищу и разные вещи, — продолжал Заратахша. — И он опять стал посещать храм Пиненкир…
Словно кинжалом в печень Бхулака на миг пронзила жестокая ревность, и он в очередной раз подивился, что вновь способен испытывать это чувство. Он знал о визитах Машды в храм, и что тот всё время при этом спрашивал Арэдви. Договорённость Бхулака с настоятелем действовала, и тамкару под разными предлогами вежливо отказывали. Пока отказывали, но Бхулак уже много раз сталкивался с двоедушием здешних людей… Он пытался понять, хочет ли Машда через девушку добраться до него, или он просто хочет девушку. Или и то, и другое. Но в любом случае это вызывало у Бхулака сильный гнев, который мог быть опасен прежде всего для него самого, потому что грозил затуманить его рассудок.
Однако откуда о похождениях тамкара знает Заратахша?
— У меня тоже есть и богатства, и способность привлекать людей, — с усмешкой заметил жрец, поняв, о чём думает собеседник.
— А ты знаешь, кто главный шпион Мелуххи в Марге? — спросил Бхулак.
Заратахша покачал головой.
— Увы, нет, он слишком хорошо сокрыт. Но я знаю нескольких его подручных.
— Я тоже, — ответил Бхулак. — Но это всё мелкие люди, которым мало что известно.
— А знаешь ли ты, что люди Мелуххи вместе с тамкаром Машдой злоумышляют не только против меня и тебя? — спросил жрец, вскинув на Бхулака острый взгляд голубых глаз. — Они встречаются с недовольными купцами и старейшинами деревень — таких тут становится всё больше. Купцам обещают покровительство торговых домов Мелуххи, а крестьянам — уменьшение налогов, если они восстанут против Святого человека и жрецов.
— Ты думаешь, такое может случиться? — Бхулак не стал говорить, что эти слухи доходили и до него. Хоть это и входило в его миссию в Маргуше, он был к этому совершенно не причастен, более того — порядком встревожился.
Тревожен был и Заратахша.
— Войско самой Мелуххи немногочисленно и состоит из наёмников, оно слишком слабо по сравнению с маргушским, — мрачно произнёс он. — Но, если начнётся восстание, которому помогут пустынные племена… Да, такое может случиться. Я предупредил об этом владык Маргуша.
«И правильно сделал», — подумал Бхулак. Он и сам должен был сделать это, но ему препятствовал вездесущий глаз Поводыря.
— Беда в том, что я точно не знаю, какие именно купцы и деревни замешаны в заговоре, — заметил жрец.
Бхулак через своих людей знал несколько больше, он мог бы сейчас, пока почти наверняка невидим Поводырём, передать эти сведения Заратахше. Но что-то его остановило. Зачем жрец всё это рассказывает ему сейчас?.. Дело ведь вовсе не в опьянении хаомой, тут что-то другое.
— Предположим, восстание начнётся, — осторожно начал Бхулак. — И повстанцы свергнут царя, перебьют владык…
Заратахша молчал.
— Думаю, Мелухха рассчитывает, что через своих наёмников сможет получить перевес над разрозненными бунтовщиками и власть, по крайней мере, в Марге, если не во всей стране, достанется её слугам, — продолжал рассуждать Бхулак. — Но если… появится другая сила, которая сметёт пустынников и подавит мятеж. И тогда сила эта…
-…возглавит Маргуш, — закончил за него Заратахша. — Друг мой Шупан, ты мудр. Но станешь ещё мудрее, если отведешь со мною священного напитка. Аиряша не ошибается — опасность в нём есть. Но есть и прозрение, и благодать, и свобода.
Жрец поднялся и извлёк из стоящего у стены плетёного ларя ритуальный сосуд, искусно украшенный по краю лепными фигурками. Бхулак заметил, что они изображают рассказ о том, как подземный львиноголовый змей в начале времён пытался похитить семя у великого быка, но был побеждён солнечным богом Михрой, аккадцами называемым Шамашем, который убил быка и из его крови, жира и семени сбил священную хаому, а из неё в свою очередь возникла вся жизнь.
Подняв сосуд обеими руками, Заратахша нараспев продекламировал: