— Вы видели, как я совершила правосудие, — недрогнувшим голосом говорила она. — Этих людей аккадский царь Шаррукин приставил ко мне, чтобы они убили меня, если я откажусь исполнять его приказы. Но теперь я свободна! Как и народ Дильмуна!
Площадь разразилась ликующими воплями — ничто так не заводит толпу, как вид крови и обещание свободы… Сторонники аккадцев застыли в растерянности. А Бхулак лихорадочно думал. Он понял, что сейчас произойдёт, за какое-то мгновение до того, как Шадая объявила войну Аккаду — просто многие беспокоящие его мелочи как-то сразу сошлись в ясную картину. Например, тяжёлое недоумение, которое мелькнуло перед смертью в глазах жреца Римума. Он всеми силами желал угодить царице, но искренне не понимал, какова его роль в её игре, а когда понял, стало уже поздно.
Конечно же, он связывался с невидимыми по приказу Шадаи — млечххи по имени и по крови, истинной главы Невидимых в Дильмуне!..
У Бхулака оставался лишь один шанс, и если он промедлит хоть секунду, он и его люди будут перебиты, а Мелухха завладеет Дильмуном.
«Упери!» — мысленно позвал он.
«Я вижу тебя, отец», — отозвался тот.
«Я знаю. Сейчас всё надо делать очень быстро. Как только это случится, бери меня и унеси в безопасное место».
«Что случится?»
«Нет времени, увидишь сам. Раскачивайте толпу, кричите, что угодно. Чем больше будет суматохи и неразберихи, тем лучше. Держитесь, скоро нам помогут. Я буду без сознания дня два, может, больше, это время меня нужно охранять».
«Да, отец», — ответил явно ничего не понимающий Упери, но Бхулак его уже не слушал — он очутился в потаённой комнате разума и мысленно закричал:
«Замедли мир! Сейчас!»
«Твоё волнение алогично, — отозвался Поводырь. — Твои единицы измерения времени сейчас не имеют значения».
Бхулак хотел ответить своему наставнику ёмкой и солёной воинской фразой, но вновь оказался в мире — уже застывшем. Он огляделся. Упери всё ещё выслушивал его последнюю фразу, остальные люди на площади по большей части пытались осознать слова Шадаи, а сама она продолжала речь.
Легко расталкивая недвижных людей, Бхулак быстрым шагом направился к ней. Поднявшись на подиум, он бросил взгляд на лежащие у ног царицы три окровавленных тела. На лицах их застыла предсмертная мука, но скоро они разгладится… А вот Эа-насир уже мёртв.
Бхулак поглядел в лицо царице, слегка улыбающейся полуоткрытым ртом с жемчужными зубами. Улыбочка её была торжествующей, но сейчас царица тоже умрёт. Он уже нацелил копьё, но потом чуть задумался и опустил — надо было проверить одну догадку. Положив копьё на подиум, он подошёл к одному из воинов и обеими руками осторожно снял с него шлем вместе с маской.
Открылось широкое лицо с толстыми губами. Очень тёмное лицо — гораздо темнее чем у любого дильмунца. Бхулак снял шлемы со всех четырёх стражей — да, все они были млеххами. Надо думать, Невидимые составляли теперь всю гвардию царицы. Другое дело, что дворцовая стража тут довольно малочисленна, да и вообще Дильмун никогда не имел большого войска, полагаясь на свой вес в торговых делах. Но если Мелухха захватит страну, это изменится — многое тогда изменится…
Идея, пришедшая сейчас в голову Бхулака, была коварна и жестока, но могла сработать. А значит, её следовало воплотить.
Он так же осторожно взял копьё из рук одного из стражей. На широком бронзовом наконечнике ещё краснела кровь — возможно, Эа-насира… Не раздумывая, Бхулак со спины проткнул царицу оружием её же воина — насквозь. Как всегда в замедленном мире, это произошло с неправдоподобной лёгкостью — он словно насадил на иглу муху. Бхулак не видел, но знал, что выражение её лица ничуть не изменилось — в обычном мире она ещё не могла понять, что убита, и продолжала править Дильмуном.
Оставив оружие в теле, он проделал то же самое с копьями трёх других стражей. Теперь царица напоминала утыканное копьями бревно, которое воины используют как мишень на тренировках.
Бхулак чувствовал, что его время в изменённом мире заканчивается: похоже, Поводырь решил, что он быстро совершит задуманное и ускорил его лишь ненадолго. Поэтому, уже особо не осторожничая, Бхулак вложил древка торчащих в Шадае копий обратно в руки стражникам. Обошёл тело царицы и поглядел на него спереди. Величественная женщина, спокойно стоящая, когда из груди её высовывались четыре окровавленных наконечника, выглядела странно и страшно. Но улыбка уже исчезала с её лица, а зрачки слегка расширились от накатывающего потрясения и ужаса.
Нарастающая тошнота и тяжесть в груди сигнализировали, что сейчас он вернётся в обычный мир, потому Бхулак, не забыв прихватить своё копьё, сквозь застывшую толпу поспешил обратно к Упери. Не успел он достичь его, как мир вернулся на круги своя. Мучительно застонав, Бхулак, однако, остался на ногах, хотя больше всего ему хотелось сейчас рухнуть и валяться без чувств под ногами толпы.
А та, как один человек, издала страшный вопль — в ответ на слабый крик, раздавшийся с подиума. С трудом обернувшись к нему, Бхулак увидел то, что и ожидал: четырёх бешено вращающих глазами млеххов, на копьях которых бессильно повисла уже мёртвая царица. Лица воинов выражали крайнюю степень недоумения и ужаса, но вряд ли хоть кто-то здесь, кроме него, понимал это.
В ещё не осознавшей произошедшее толпе местами барахтались люди, которых он распихал в изменённом времени, но на них никто не обращал внимания.
— Кричи то же, что я, — с трудом проговорил он Упери, изумлённо взирающему на происходящее.
Приводить его в чувство уже не было времени.
— Невидимые убили мать нашу Шадаю! — попытался крикнуть Бхулак, но голос его был слаб и хрипл. — Млеххи закололи царицу!
Теперь вышло громче, кое-кто из толпы обернулся к нему.
— Кричи! — повторил он Упери, и тот, привыкший беспрекословно повиноваться отцу, заголосил на всю площадь:
— Млеххи закололи царицу! Невидимые убили нашу мать Шадаю!
Толпа подхватила это тысячью голосов, вскоре вся площадь уже ревела:
— Млеххи убили царицу, бей их!
Толпа хлынула на подиум, так ничего и не понявшие стражи были убиты на месте, и над их телами ещё долго глумились, а мёртвую царицу, подняв на руки, понесли по городу.
Бхулак всего этого уже не видел: он провалился во мрак, не успев повторить Упери свои распоряжения. Но тот был парень понятливый, и через трое суток Бхулак очнулся на мягком ложе в его доме.
За это время возмущённые жители Дильмуна совместно с аккадцами разгромили факторию Мелуххи, перебив сотни её обитателей — ускользнуть на кораблях удалось лишь немногим. Правителем был провозглашён малолетний сын Шадаи, но истинная власть в городе появилась, когда в столичную гавань два дня спустя после начала смуты вошли высоконосые боевые корабли царя Шаррукина. Встретил их не град огненных стрел, а ликующие крики здешних аккадцев, да и большинства дильмунцев, вдоволь насмотревшихся за эти дни на всякие ужасы и хотевших вновь жить в спокойствии и порядке.
Бхулак с самого начала мятежа знал, что корабли эти уже вышли из Лагаша, но он опасался, что их опередят другие — огромные суда, набитые наёмниками, ещё раньше отплывшие из Меллухи. Однако, встретившись в море с бегущими из Дильмуна млеххами и получив горькие известия, те повернули назад.
18
Маргуш, Марга. 2002 год до н. э.
— …И посему, неустанно заботясь о благоденствии страны нашей и священного града Марги, после долгих раздумий и бесед с богами, вынес я своё решение…
Звонкий голосок Святого человека разносился из ниши на дальней, возвышенной части тронного зала главного дворца Марги. Стоя во втором ряду собравшихся, вместе с послами из разных стран, перед толпой великих людей Маргуша — высших жрецов, военачальников и старейшин купеческих общин — Бхулак плохо различал на фоне пышного убранства ниши фигурку в золотой маске, закутанную в роскошные облачения. Но голос мальчика был слышен чётко по всему обширному залу с многочисленными колоннами из драгоценного дерева и ослепительно белым алебастровым полом (при взгляде на него Бхулак вспоминал святилища канувшей в бездну времён Аратты).
Да, главный человек Маргуша был совсем ещё юнцом, почти ребёнком. Но весь народ страны непоколебимо верил, что уже более трёхсот лет из царской ниши в главном дворце столицы вещает один и тот же правитель. Ибо некогда Пиненкир, богиня великая, благая и грозная, решила одарить Маргуш вечным царём. Невиданным делом было возвращать смертных из кромешного царства, но матерь всех богов столь могущественна, что те не смогли отказать ей. И когда объединивший Маргуш первый царь — мудрый и справедливый, чьё имя ныне забыто, — сошёл в долину смертной тени, Великая Мать вернула его оттуда в образе новорожденного младенца, объявив о том своим жрецам.
С тех пор положенное время спустя после очередной смерти царя жрецы по лишь им ведомым признакам находили того младенца, в которого он переселился, и дальше правил уже он. Имя его стало запретным, он стал зваться просто Святым человеком, а лицо его не могли видеть простые смертные. И говорил он с богами, когда желал того, или когда они сами его призывали.
Бхулак полагал обычное престолонаследие гораздо более простым и безопасным способом преемства власти, но — в каждой стране свои уставы… А Маргушу их целиком и полностью диктовал храм — все здесь торговали, воевали, трудились на полях и в мастерских ради того лишь, чтобы вечно процветали великие храмы и довольны были обитавшие в них боги. Перед ними же предстоял царь, который выслушивал их пожелания и передавал людям. Собственно, и царский дворец тоже считался храмом — самым большим и роскошным. Похожие порядки бытовали и в других великих царствах мира, но здесь — особенно. И ничего удивительного, что в конце концов правитель потерял своё лицо и имя, став воплощением одновременно страны земной и страны небесной, существуя в обеих разом в виде безликого посредника.
Конечно, то, что он говорил, вкладывали в него отнюдь не боги, а приближённые сановники, вроде стоящих тут же поодаль управляющего дворца Эпшума и настоятеля храма Пиненкир Хуту-Налаини. Которые, с свою очередь, несли слово великих Маргуша. Но слова эти бессильно прозябали бы во мраке, не озвучивай их Святой человек.