— Индре не угодна эта жертва, — произнёс он твёрдо, не выдавая волнения, которое испытывал. — Агни сошёл на меня, чтобы вы знали это. Индра не хочет, чтобы сегодня кто-то уходил с райжой и его сыном. Сегодня больше никто не умрёт.
Но Аргрика явно пока не собирался сдаваться.
— Ты не арий! — выкрикнул он. — Ты можешь умереть! И твоя женщина тоже!
— Я родился от народа ар, — провозгласил Бхулак. — Я охотник и воин, а зовут меня Гопта.
Как обычно, он перевёл на местный язык своё имя. Было видно, что жреца эта речь совсем не убедила, но тот понимал, что собрание уже явно было на стороне Бхулака. К нему пододвинулся Шамья со своими воинами, да и прочие выражали явное одобрение его словам.
— Я вижу волю богов, — склонился главный браман. — И я ей повинуюсь. Прамарай и Шипха уйдут к Йаме без слуг.
Он дал знак своими пришедшим в себя жрецам продолжать церемонию. Ему поднесли сосуд с саомой, и брам принялся торжественно потреблять священное зелье под щёлкающий ритм глиняных барабанов и заунывную мелодию флейт. Осушив чашу, жрец завёл речитативом гимн богу Агни:
Царь жертвенной соломы, жрец посередь дома,
Бича повелитель, Агни, принести готовый
Жертву обоим мирам…*
Судя по всему, на возбуждённую только что произошедшими чудесами толпу священнодействие не производило обычного впечатления: собравшиеся внимали вполуха, всё время перешёптываясь. Тем не менее браман продолжал:
Прими возлияния жертвенные, дары людей!
Царь дерева, чей жар наисильнейший, в венце из спиц,
Вспыхнул, разросся, как бич возницы в пути…*
Таинственные слова древнего моления богу Агни, чьё могущество люди только что видели здесь и сейчас, в конце концов захватили их и втянули в сакральное действо. Голос жреца достиг пика напряжения — саома уносила его душу в божественные чертоги.
Когда возжигают тебя, о Агни, вместе с другими Агни!
Ты приносишь богатство, ты пресекаешь беды.
Да возликуем мы, доблестные, живя сто зим! *
Гимн завершился и надо всем миром повисло благоговейное молчание. Оно продолжалось всё время, пока длились похороны райжи. Наконец все положенные животные были принесены в жертву, а домовина заделана чистейшей жёлтой глиной, перемешанной с красной охрой. Когда надо всем этим воздвигнут курган, райжа Прамарай, вождь клана Медведей в варе Аркаин, мимолётное орудие безумной машины, окончательно исчезнет из потока людской истории.
А вот Бхулак в нём всё ещё пребывал во плоти.
— Тэррет… Гопта, спасибо тебе, — поравнялся с ним, когда они возвращались в вару, Шамья.
— За что?
— Ты спас Нойт.
— Твою девицу-дасью? Я не люблю, когда людей отправляют к богам помимо их воли, Шамья. Но ты не сможешь взять её в жёны… если станешь райжой.
— Я не знаю, хочу ли им быть, — угрюмо ответил молодой человек.
Дальнейший путь они проделали молча. Молчала и Арэдви — она шла, ступая слишком уверенно, не как живой человек, а лицо её было неподвижным и взгляд сфокусировался прямо перед ней. Бхулак поглядывал на неё с тревогой.
— Что с тобой? — спросил он, когда они оказались одни в своей комнате. — И как ты это сделала — там, за речкой?..
— Собрала вокруг тебя заряды одного из видов природной энергии, которые создали напряженное поле и вызвали тихие разряды, — отвечала она, как всегда подробно и непонятно. — Потом они сконцентрировались в кратковременный плазмоид. Для тебя он был безопасен, но мог послужить оружием. Всем этим я слишком истощила свой собственный заряд. Теперь мне требуется длительная деактивация и подключение к энергетическим токам планеты.
— В общем, тебе надо отдохнуть, — заключил Бхулак.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
* Ригведа, пер. Татьяны Елизаренковой.
29
Страна городов, вара Аркаин. 1998 год до н. э.
Бхулак загнал одолженную у Шамьи колесницу далеко в ковыльную степь и остановился рядом с поросшей соснами невысокой сопкой. В варе он сказал, что поехал на охоту — часто делал это в последнее время, не вызывая особых вопросов. Охота была постоянным развлечением и предметом азарта аркаинских мужей, который могли бесконечно хвастаться охотничьими трофеями: турами, кабанами, дикими лошадьми, лосями и оленями, рысями, волками и даже медведями. Последних, впрочем, следовало убивать лишь в исключительных случаях и с соблюдением сложных ритуалов — этот зверь считался покровителем клана.
На самом деле охота интересовала Бхулака мало — давно ушли времена, когда он со страстью ей предавался. Теперь животные стали для него такими же родичами, как и люди, потому он старался убивать их лишь при насущной необходимости. Ему просто хотелось остаться одному и подумать — в варе, даже в своей комнате, он всё время слышал голоса и смех людей, и всё окутывало дыхание густонаселённого человеческого обиталища: чад от очагов и плавильных печей, запах готовящейся пищи, животных и разлагающихся отходов. Стойла и открытые выгребные ямы были неотъемлемой частью этого города-дома, который очень напоминал Бхулаку канувшую в вечность Аратту. Только древний посёлок, где он родился, строился хаотично, а Аркаин — по строго выверенному плану, по крайней мере, его внутренний круг.
В одиночестве он мог остаться лишь вдали от пасущихся стад и лошадиных табунов, охраняемых вооружёнными коровьими юношами, от стаек женщин с бронзовыми серпами, вышедших на ежедневный сбор съедобных растений для людей и заготовку сена для скотины на зиму. Такие одиночные вылазки, конечно, довольно опасны — легко нарваться или на отряд воинов враждебного клана, или на диких дасов. Но для мужей Аркаина поиски подобных приключений — дело обычное и даже обязательное, ради подтверждения своего молодечества.
Да и в самой варе стало опасно, и чем дальше, тем больше. Потому Бхулак всегда оставлял там Арэдви — чтобы постоянно следить за развитием событий, которые могли пуститься вскачь в любую минуту. Собственно, сейчас он как раз и думал на эту тему — заехав в лес на холме и удобно расположившись там, прислонясь к нагретому утренним солнцем гранитному валуну.
Его очень занимал странный и многозначительный разговор, который произошел у него накануне вечером с Аргрикой. После похорон брам не сказал ему ни слова и явно всячески его избегал. Но вчера, когда Бхулак вместе с другими воинами занимались обычной вечерней болтовнёй и пением за ковшами камуса и браги, главный жрец подошёл к нему и тронув за плечо, попросил отойти. Мужи проводили их удивлёнными взглядами.
Удивлён был и Бхулак, и чувство это не покидало его на протяжении всей беседы, которая проходила в пустой по вечернему времени части дома, предназначенной для литейных дел. Они сели на деревянный топчан у холодной уже плавильной печи, прислонившись спинами к обложенной саманными кирпичами стене. Бхулак ждал начала разговора, но жрец медлил.
— Эта печь соединяется с колодцем, — сказал он наконец, указывая на глиняный оголовок внутреннего колодца. — Ты знаешь, почему?
Бхулак выжидательно молчал, и жрец через минуту продолжил:
— Потому что Агни родился из тёмной воды. Ты знал это?
Он знал, но продолжал молчать, гадая, куда клонит собеседник.
— Холодное дуновение воды из колодца проникает в печь, раздувая жаркий огонь, плавящий медь, благодаря которой арии побеждают. Таков рта, мировой порядок, который не могут нарушить даже боги.
— А другая труба из колодца ведёт в погреб с едой и гонит туда холод, чтобы молоко и мясо не портилось, — заметил Бхулак.
Жрец кивнул.
— Я понял тебя, — сказал он. — Да, рта бывает двойственен. В огне есть холод, а в холоде — жар. Арии сильны…, но и слабы. Если они не объединятся и не дадут отпор врагам, то скоро имя нашего народа исчезнет. Ты ведь арий, Гопта, ты же не лгал?
— Я не лгал, я кровный родич тебе и всем вам, — кивнул заинтригованный Бхулак.
Он мог бы добавить и то, что он их почтенный предок. Хотя, на самом деле, детей Бхулака среди коровьих юношей нашлось на удивление мало — видимо, они происходили из отрасли ореев, которые двинулись в путь на восток ещё до того, как вождь Пех появился среди них.
— С каждым годом в степи все меньше травы для наших коней, коров и овец, — продолжал между тем Аргрика. — И всё меньше меди в холмах. Скоро скота останется так мало, что мы не сможем выменивать на него медную руду на западе и олово на востоке. Оружия станет всё меньше, оно станет хуже. Но кланы продолжат угонять у других вар скот, нападать на пастухов, творить кровную месть… И наши враги это знают. Грязные колдуны-дасы в глухих горах и лесах и в наших рабских загонах только и ждут, когда мы ослабнем, чтобы истыкать нас стрелами и перерезать нам глотки. Но это ещё полбеды.
Брам вновь замолчал, скорбно глядя на потухшую печь, словно она являла собой все будущие беды его народа. Молчал и Бхулак.
— На востоке, в Золотых горах, растёт чёрная сила, которая может поглотить всех нас, — произнёс наконец Аргрика.
— Ирги? — Бхулак задал этот вопрос, и так понимая, что жрец говорит именно про них.
Тот кивнул.
— Да, ирги. Демоны, жаждущие крови, потомки нагов — людозмей, служители Вритры ужасного, который не человек и не бог, но извечный Зверь. Великий Индра победил его, но он не умер — растет во тьме и плетёт козни против всего живого.
— Я видел иргов, — заметил Бхулак. — Они люди — сильные и жестокие, но не демоны.
— Я знаю, что видел, — кивнул жрец. — Потому и говорю с тобой. Хотя то, что они демоны, для меня несомненно. Но это неважно.
— А что важно?
— То, что они рано или поздно придут не мелкими ватагами, а огромным войском. То, что они объединятся и, если мы не сделаем то же самое, нам конец.
С этим Бхулак, уже достаточно разобравшийся в здешней ситуации, был совершенно согласен. И поскольку, как