– Вышла замуж, – откликнулась Барбара, прикрывая дверь кухни за собою и возвращаясь к столу. – Почти сразу после смерти отца.
– А ты что же? – нерешительно осведомился Бруно. – Почему до сих пор…
– Была замужем, – покривилась та. – Точнее, Карл меня спихнул на руки – своему приятелю; у того и дом, и дело… Вместе прожили неполный год. Проигрался, напился, повесился.
– А дом?
– Я ведь сказала – проигрался.
– Здесь? – не сдержался Курт, пренебрежительно покривившись; хозяйка пожала плечами:
– Уж не Кёльн, конечно, однако осенью тут довольно живенько… Пришлось вернуться к Карлу.
– «Карл»… – повторил подопечный неприязненно. – Почему я слышу только его имя?
– Отец умер, – напомнила Барбара. – Карл старший; дом теперь его. А что касается Гюнтера… Когда папы не стало, он однажды утром, проснувшись, подошел к окну, постоял там, глядя на улицу, потом посмотрел на нас, сказал – «Пошли вы все к черту». Оделся и вышел. Больше я его не видела.
– Сильно.
– Не лучше, чем ты когда-то, – с застарелой обидой в голосе возразила Барбара. – Посему – уж молчал бы.
– Я – сказал, куда иду, и отец меня отпустил. Не хотел бы нарываться на похвалу, однако мне казалось, что с моим отсутствием жить должно было бы стать легче, разве нет? Кроме того, мне за все эти шесть лет ни разу даже в голову не могло прийти, что хоть кто-то в этом доме, кроме отца, вспомнит обо мне более одного раза. Тебя я в таком уж точно не подозревал. Сколько себя помню – ты надо мной измывалась, с самого младенчества.
– Ну, разве он не прелесть? – умиленно произнесла Барбара, переглянувшись с Куртом; тот отгородился от нее обеими ладонями. – Если уж ты решил поднимать старые обиды, начав с пеленок, то – вот что я тебе скажу. Мне было пять лет, когда ты родился, и все, что я могла тогда понять, так это то, что мама больше никогда не придет – потому что ты появился. И даже когда я смирилась с ее смертью – да, не самой большой радостью в моей жизни ты был, потому что девочке в таком возрасте хочется днем играть, а ночью спать, а вовсе не вскакивать от воплей и писка, не стирать загаженные тряпки и не таскаться за ползающим по полу безмозглым комком розового мяса, потому что он может что-то опрокинуть или куда-то залезть. Да, я не могла на тебя не злиться – пока маленькой была; да и Клара тоже. Но мы выросли, а вот ты, кажется, все еще нет.
– Мне всегда казалось – вы обе меня ненавидите.
– Глупенький, – вздохнула Барбара, смягчившись, – как я могу тебя – ненавидеть? Я даже Карла люблю, а уж в тебе-то души не чаяла.
– В самом деле? – на миг Бруно и впрямь стал похож на обиженного мальчика. – Я помню, как ты меня от большой, наверное, любви заперла на чердаке – почти на час.
– На минуту, не больше, – возразила та с улыбкой; подопечный насупился:
– Мне было шесть лет, и там было темно. И крысы.
– Мыши.
– Мне было шесть лет, – напомнил тот, и Барбара вздохнула с напускной усталостью:
– О, Боже, какая память; а того, как я водила тебя на ярмарки осенью, ты не помнишь? Отец подбрасывал мне пару монеток на сладости – я их все спускала на тебя, паршивец ты неблагодарный. Мы с Кларой из собственных тарелок лучшие куски вылавливали – тебе, засранцу.
– И ночью пугали до полусмерти. Помнишь свое любимое развлечение? Смотрела мне за спину, делала испуганное лицо и вдруг ахала, указывая в угол пальцем, – пробурчал Бруно уже, однако, чуть спокойнее. – А сколько ужасов было на ночь рассказано…
– Ты сам просил.
– Я просил сказку, – уточнил подопечный. – У твоей постели мама сидела, и возле Клары, и даже возле Карла, который когда-то был милым младенцем, что я с трудом себе воображаю; а меня кидали в кровать, накрывали одеялом и – каждый день одна и та же сказка: «Спи давай».
– Все выматывались за день, как тягловые лошади; теперь-то уж ты должен понимать. Ни на какие сказки сил не оставалось.
– Да в самом деле? Оставались же силы стращать меня Крысоловом?
– Ну, – пожала плечами Барбара, – на это много времени не надо. «Спи, а не то придет Крысолов и утащит»; немного на белом свете столь же коротких сказок. Зато засыпал, как ангелочек.
– Мне кошмары снились, – возразил Бруно хмуро. – Помысли только, сколько лет прошло прежде, чем я смог сообразить, что никаких Крысоловов вообще не существует.
– Неправда, – откликнулась Барбара с безапелляционной уверенностью. – Крысолов есть.
Бруно покривился, распрямившись и даже чуть отодвинувшись.
– Перестань, – выговорил он тихо, и сестра рассмеялась, снова переглянувшись с гостем, который во все время их перепалки благоразумно хранил полное молчание.
– Посмотри на его лицо, – призвала Барбара сквозь смех, и Курт, наконец, счел допустимым осторожно поинтересоваться:
– А это что за зверь такой?
– Легенда Хамельна, – ответил за нее Бруно, с упором уточнив, обернувшись к сестре: – Сказка.
– Не сказка, – заспорила она уже почти всерьез. – Крысолов был; почему, ты думаешь, сто лет назад в городе остались одни взрослые и старики? Никого старше двенадцати.
– Почему? – вновь вклинился Курт и, выслушав в очередной раз уже знакомую историю без каких-либо существенных перемен в линии сюжета, изобразил лицом бурную деятельность мозга. – Неправдоподобно, – выдал он, наконец, свое заключение, и Барбара обиженно нахмурилась.
– Воскресение Христа – тоже неправдоподобно.
– Сравнила, – откликнулся Бруно, метнув в сторону ухмыльнувшегося майстера инквизитора настороженный взгляд. – Гроб Крысоловий где? Свидетели? Пострадавшие – те, кто смог бы сказать, кто именно в его семье тогда ушел за ним? Ничего; знаешь, Барбара, мне уже не шесть лет…
– Он жил в Хамельне, он был, – упрямо повторила она. – Есть место, где стоял его дом, у самой-самой стены.
– Это просто холмик. Брось уж, ты ведь тоже давно не девочка.
– Спасибо, что напомнил, – поджала губы та, скосившись на спутника брата исподлобья. – Только есть вещи, которые просто есть, и ничего не значит, сколько тебе лет и веришь ли ты в них; можешь не верить в то, что вода мокрая, но вот пойдет дождь – и вымокнешь до нитки.
– Дождь можно пощупать, а от твоего Крысолова – только холмик у стены, и все.
– Свидетели тебе, да? – судя по увлеченности Барбары, брат наступил на больную мозоль, и всю навязчивость столь детальных расспросов она решительно не замечала. – Наш священник, отец Юрген – его двоюродный дед видел Крысолова собственными глазами, живьем!
– Почему не пятиюродный прадед?
– А откуда такое известно? – снова встрял Курт, не позволив Барбаре разразиться гневной тирадой, готовой сорваться с ее языка; та передернула плечами, ответив с чуть меньшей уже долей убежденности в голосе:
– Известно… Просто известно; вроде как все знают об этом – и всё.
– Он так говорил?
– Ну, наверно, если об этом ведомо всем.
– Каково доказательство, – усмехнулся Бруно, толкнув его локтем в бок. – Знакомое такое. До боли. Аж в жар кидает.
– Ты это к чему? – уточнила Барбара; Курт, не дав подопечному ответить, демонстративно потянул носом и кивнул в сторону неплотно прикрытой двери в кухню:
– Мне это чудится, или там горит что-то?
– Ах ты, Боже мой! – испуганно спохватилась хозяйка, подскочив, и бегом скрылась за дверью.
– Азартная особа, – заметил Курт с усмешкой, глядя ей вслед. – Не ей ли покойный муж и проигрался?..
– Услышал, что хотел, или мне развивать тему дальше? Ей это вскоре надоест.
– Уже рвешься уйти? – не ответив, спросил он; подопечный неуверенно пожал плечами:
– Сам ведь говорил – время не ждет, так? Я, конечно, службу в жены не брал, однако все еще помню, для чего мы в городе.
– В таком случае, начинай прощаться, – сказал Курт уже серьезно. – Убежден, что более мы ничего нового или полезного не узнаем; надо отыскать Дитриха и обсудить с ним идею беседы с этим священником. Как знать, может, в ее словах и есть хоть какая-то доля правды.
– Все в порядке! – вновь возникнувши в комнате, сообщила Барбара так радостно, словно все присутствующие замерли в ожидании того, как решится судьба обеда, приготовляемого ее невесткой. – Однако едва успела…
– Слушай, – начал подопечный, глядя мимо лица сестры, и та вздохнула с улыбкой, понимающе кивнув:
– Ясно; судя по глуповатому выражению твоего лица, ты намерен распрощаться, только не знаешь, как начать. Я права?.. О, Господи…
Вполне возможно было допустить, что Барбара вздумала припомнить свое детство, проделав вновь трюк с испуганным взглядом за спину брата, если б за два мгновения перед тем Курт не услышал шаги и шорох растворившейся двери. Пытаясь хоть бы приближенно предположить, чье появление могло вызвать такой страх у хозяйки дома, он медленно обернулся, встретясь взглядом с остановившимся на пороге плотным, как камень, битюгом, озиравшим пространство крохотной комнатки настороженно и придирчиво.
– Чьи кони у двери? – поинтересовался он ровно и, поскольку Барбара молчала, явно пытаясь подобрать слова, могущие объяснить происходящее, шагнул ближе, упершись взглядом в увешанный оружием ремень одного из гостей. – Ваши?
– Мои, – согласился Курт столь же сглаженным тоном, видя, как подопечный поджимает губы, дыша словно сквозь них, глядя по-прежнему в стол и прилагая немало усилий к тому, чтобы не вжимать голову в плечи.
Наконец медлительно, поворачивая взгляд с напряжением, точно груженный углем мешок, тот обернулся к вошедшему, подняв глаза, но глядя мимо.
– Привет, Карл, – проговорил Бруно негромко, и лицо старшего Хоффмайера вытянулось, осветившись всеми чувствами, кроме тех, что должен бы испытывать любящий брат.
– А… что ты тут делаешь? – попыталась вмешаться хозяйка. – Ты ведь должен быть сейчас…
– Я знаю, где я должен быть, – оборвал тот резко. – Что здесь происходит, и что это делает в моем доме?
– Послушай, ну, брось…
– На кухню, Барбара, – повысил голос Карл, и та уперла руки в бока, демонстративно утвердившись напротив.