Отец Василий сумел отбить все атаки на Костю – одну за другой – и приостановился только у больничного парка – здесь его друг был в относительной безопасности, это он чувствовал. Оставалось только вернуться за Медведевым и взять-таки его проданную лукавому жизнь!
– Мишаня! – позвал его главврач. – Мне за тебя страшно. Что случилось?
– Сатана! – коротко и по существу ответил отец Василий.
– А-а… – понимающе протянул главврач. – Тогда помоги мне, пожалуйста, добраться; я, честно говоря, так без тебя всего боюсь… проводи меня, друг. Ты слышишь?
Конечно же, отец Василий все слышал. И он разрывался между чувством долга и жалостью к другу. Жалость снова победила, и он, внимательно осматривая окрестности и чувствуя себя готовым отразить целые полчища медведевских прислужников, пошел вслед за Костей.
Они прошли по пустому темному коридору куда-то в самый конец, туда, где не было ни света из окон, ни дверей в палаты. Это священника почему-то успокоило. И только когда Костя открыл комнату в торце коридора и, вроде бы как из вежливости пропустив священника вперед, захлопнул за ним тяжелую металлическую дверь, отец Василий понял, что попал в ловушку.
Он метался в четырех стенах, как медведь в клетке. В полной темноте он тщательно, сантиметр за сантиметром, искал оконный проем, но окон здесь не было. Он пытался пробить дверь плечом или хотя бы открутить ногтем один из этих маленьких болтиков на гладкой металлической поверхности двери. Он царапал окрашенные масляной краской скользкие холодные стены и бился о них головой. Но все оказалось бесполезным. Его предали. И выхода из этой ловушки не было.
И тогда он начал просто молиться. Встал на колени, сложил руки на груди, наклонил голову и принялся пересказывать все молитвы, какие только знал. Он выдавал текст за текстом, слово за словом, стих за стихом, но прошло много-много часов, прежде чем до него хотя бы стал доходить смысл произносимых им слов, потому что в голове звучало только одно: «Медведев – прислужник сатаны. Ты его убьешь!» И лишь иногда прорывалось: «Не любишь господа, умри…» Но он никогда не был с этим согласен – ни тогда, ни сейчас. Он любил господа.
Иногда он слышал, что к двери кто-то подходит, но отец Василий не считал нужным отрываться от единственного, что ему оставалось, – мольбы о прощении…
– Мишаня! Ты как?! – раздалось из-за двери.
– Слава господу, вроде ничего…
– Можно войти?
– Входи, Костя, – вздохнул отец Василий.
Он не знал, сколько времени провел здесь, но, судя по урчанию желудка и жуткой жажде, не менее двух-трех дней.
– Смотри, я вхожу, – пугливо предупредил Костя и отодвинул засов.
Тонкий луч сиреневого света пробился в полную тьму помещения. Отец Василий прикрыл глаза: сквозь ресницы смотреть на свет было проще.
– Как себя чувствуешь? – подошел к нему главврач. – Полегчало?
– Вроде бы… – неуверенно пожал плечами священник. – Только пить очень хочется и свет глаза режет…
– Ну и прекрасно… Я тебе специалиста из Москвы привез. Ты как, не возражаешь? Нет? Тогда пошли… системку поставим… анализы возьмем…
Отец Василий кивнул и, облокотившись на Костино плечо, прикрыл глаза и покорно поплелся вперед.
Систему ему поставил лично Костя. Но прежде он взял у священника все возможные анализы, включая мазки из ротовой полости.
– Надо было сразу это сделать, Костя, – попенял главврачу московский специалист.
– Я же тебе объяснял, – покачал головой главврач. – К нему невозможно было зайти: гнал мужик конкретно…
– Вызвал бы санитаров…
– Ну да, а назавтра весь Усть-Кудеяр только и говорил бы о том, что у батюшки котелок сварился!
Москвич вздохнул и снова сосредоточился на рефлексах отца Василия.
Врачи ощупали и обстучали его всего, но, судя по их вытянутым лицам, ничего определенного пока сказать не могли. Потом, через несколько часов, им привезли из области данные анализов, и врачи дружно принялись их изучать, и снова остались разочарованы.
– Что такое? – поинтересовался священник.
– Понимаешь, Мишаня, – почесал начавшую лысеть голову Костя. – Я бы еще понял, если бы нашел остатки опиатов или хотя бы барбитуратов… Но ты чист!
– Так это же хорошо! – обрадовался священник.
– Но ты ведь помнишь, как себя вел?
– Не все помню… – признался отец Василий. – Кусками…
– Все правильно, так и ожидалось… Но если ты не накачался никакой химией и при этом имел ярко выраженные патологии психики, значит, ты больной? Так?
Признавать это не хотелось, но священник умел быть последовательным и поэтому кивнул.
– Но и шизофрения, и паранойя дают совсем иную биохимическую картину… Я прав, коллега? – повернулся к москвичу Костя.
– В принципе да, – оторвался тот от изучения анализов. – Но беда в том, что у вас, батюшка, анализы абсолютно нормальные: немного алкоголя, немного нитратов, чуточку повышено содержание сахара, и никаких следов патологической работы надпочечников, типичных для по-настоящему больных людей…
– Вас не устраивает, что я оказался здоров, – догадался священник.
– В точку! – энергично кивнул Костя. – Если на тебя и воздействовали какой-то химией, то она подозрительно быстро рассосалась. Ты-то сам в состоянии это объяснить?
– Я же вам уже рассказывал… – недовольно покачал головой отец Василий.
– Ой, только не начинай! – взмахнул руками Костя. – Не надо мне этих сказок про «кровавое причастие» и «ангела смерти». А то я снова подумаю, что ты болен!
– Но я все это видел… – печально сказал священник.
– Знаете, батюшка, – усмехнулся москвич. – Мои пациенты тоже много чего видят: кто чертей под кроватью, кто другие измерения… Но их анализы однозначно позволяют мне утверждать: эти ребята попали ко мне надолго…
– И вы расстроены, что со мной это не так? – ядовито поинтересовался священник.
– Если как на духу, да! – рассмеялся гость, и всем немного полегчало: правда, пусть даже такая, для здравомыслящих людей была куда как лучше любого вранья.
– В принципе этого сектанта, как его там… Борис, кажется? – посмотрел на священника Костя. – Сажать пора… Вон, Вера ко мне попала с воспалением…
Священник внимательно слушал.
– Она после этих сектантских сеансов как на крыльях летала… ну, ты помнишь…
Священник кивнул.
– А оказалось: голимое самовнушение. Теперь вот думаю, что делать. И резать бабу жалко – молодая еще, могла бы рожать и рожать, и не резать вроде как уже нельзя – далеко зашло.
– Терпеть не могу этих святош! – от души высказался московский психиатр. – У меня чуть ли не пятнадцать процентов на религиозной почве поступает!
Священник вздохнул: позиция врачей была ему понятна, но они, как всегда, перепутали божий дар с яичницей…
– А никак их прищучить нельзя? – поинтересовался он.
– Вопрос, конечно, интересный! – невесело рассмеялся Костя. – Но ты только представь, сколько вони подымется! Свобода совести там всякая! Права человека! Да и Медведев как-то в них заинтересован, я это вижу…
– У них совместный проект коммерческий, – просветил друга священник.
– То-то я и чувствую, что-то наш глава налево куда-то косит! – сокрушенно тряхнул остатками волос Костя и повернулся к московскому коллеге. – Ну что, отпускаем?
– Придется, – широко улыбнулся психиатр. – Ваш друг патологически здоров, и, боюсь, мы с этим ничего поделать не можем.
– И правильно! – еще шире улыбнулся Костя. – Пусть вон идет к Медведеву извиняться… А то перепугал мужика до полусмерти и – в кусты: в больничке, блин, отсиживается!
Ольга встретила мужа насмерть перепуганным взглядом. Костя определенно был вынужден ей что-то рассказать… И лишь спустя пару часов после того, как попадья накормила его и немного пригляделась, она немного успокоилась.
– Иван Сергеевич приходил, – сказала она.
– Чего хочет? – не отрываясь от газеты, спросил отец Василий.
– Говорит, надо бы денег добавить на Стрелку…
Эта история тянулась уже с начала зимы, еще с того времени, когда отец Василий, поддавшись минутному порыву, выкупил немолодую кобылу по имени Стрелка у вконец запившегося хозяина. И не то чтобы ему была так уж нужна в хозяйстве эта «лошадиная сила», но он привязался к Стрелке, и, если бы не пожар, пожравший и его дом, и сарай, священник бы ни за что с ней не расстался. Но в храме держать лошадь не будешь, двор при церкви тоже невелик, а потому и пришлось отправить Стрелку в небольшое фермерское хозяйство Ивана Сергеевича Перепелкина – одного из прихожан.
Но вот беда, Иван Сергеевич оказался мужик не промах и требовал на содержание кобылы денег, а как раз этого у священника было в обрез: упали сборы в храме, упала и его доля. Ничего не попишешь…
– Может быть, заберем ее? – обратился он к жене.
– И куда?
– Не знаю, – честно признал отец Василий. – Но только денег я ему совсем не могу дать, ты и сама это знаешь.
Ольга кивнула: уже вторую неделю они питались, как отшельники в диких пещерах – бедно и скудно, разве что акрид не ели…
Мысли о Стрелке отвлекли отца Василия от собственных невеселых дум. Кобыла у него была что надо: ласковая, красивая и жутко хитрая, если не сказать пройдошливая. «Завтра ее и заберу! – решил священник. – Хватит бедной животине по чужим дворам мыкаться да на куркулей горбатиться! Только надо сообразить, куда сено сгрузить да кто навоз будет убирать… Ладно, Алексий поможет!»
Но следующие дни оказались настолько насыщенными, что Алексию пришлось заниматься не только кобылой. Само собой, отцу Василию пришлось идти объясняться с Медведевым, и только полная абсурдность предположения, что священник хотел зарубить главу администрации пожарным топором, заставила Медведева почесать в затылке и не торопиться с поспешными обвинениями. И можно сказать, что вопрос повис в воздухе… Само собой, что чуть позже отец Василий навестил в больнице Веру, и, само собой, он обошел наименее стойких своих прихожан в тщетной попытке разобраться, ч