Если так – рискнем предположить, что вскоре город захлестнет такая кровавая волна бандитских разборок, какой Ростов никогда не видел прежде…
– Блестяще! – оторвавшись от чтения материала, Русаков поднял взгляд на его автора. – Блестяще, – повторил Владислав Григорьевич через несколько секунд. – Конфетка, а не заметка, – шеф улыбнулся собственной шутке. Герман, на всякий случай, тоже.
– Вместо нескольких дней – один, и вместо двух статей – тоже одна, – продолжил нахваливать журналиста редактор. – Максимально информативно и оперативно. Акценты расставлены очень грамотно. Вот только, – Русаков ткнул остро заточенным карандашом в последний абзац, – про «Барсов», по-моему, ты зря упомянул. Не боишься? Все-таки охрана тебе только в редакции положена. Может, вычеркнем?
– Не нужно, – покачал головой Вольф. – Я не боюсь.
Глубоко в потаенных недрах Ростова искалеченный демон Мальгедорн размышлял о будущем мироздания.
Здесь, глубже самого дна жизни, всегда есть целая прорва времени для таких раздумий.
Мальгедорн был одним из немногих, кто знал, чем все закончится. Знал это уже давно, несколько сотен лет. Но молчал о своем знании, как и все остальные, кто также владел этой информацией. Вмешательство в казавшуюся бесконечной игру могло внести разлад в расстановку сил и на неопределенное время отодвинуть финал, который у этой игры все-таки был…
Или, что гораздо хуже, сделать его отличным от того, что было предначертано.
Таковы правила. Некоторые козыри являются таковыми только в том случае, если будут пущены в ход в строго определенное время. Но есть и такие, которые вообще лучше никогда не использовать.
Люди давно считали главным из таких козырей силу ядерного оружия.
На других уровнях бытия прекрасно понимали, что истинную силу может дать только абсолютное знание.
Таким знанием владел Мальгедорн. Было оно у тибетского отшельника по имени Такао, который недавно разменял четвертую тысячу лет у себя в пещере. То же самое знал и жестокий колдун Моран Бей, которого, по слухам, можно было разыскать в Индии, в окрестностях полуразрушенного древнего святилища кровожадной богини Кали. И еще несколько Сущностей, чья жизнь была неразрывно связана с аскетизмом, насилием или страданием. Эти компоненты – каждый по отдельности и будучи сложенными вместе – могли даже из обычного человека сделать пророка, так что уж говорить о тех, кто сумел шагнуть намного дальше.
Обычный человек… Мальгедорну вспомнились времена, когда он сам был таким. Имя его тогда было другим, и волею судьбы он оказался втянут в ту самую Большую Игру, в которой пребывал до сих пор. Момент его вхождения совпал с одним из самых драматичных и значимых эпизодов в ее истории. С тех пор прошло больше двух тысяч лет, но Мальгедорн все еще отчетливо помнил тот день, когда впервые познакомился с человеком, являвшим собой нечто намного большее, чем просто человек. В тот день он стал частью Игры, но если сперва ему была уготована лишь роль простой пешки, то к настоящему моменту Мальгедорн стал одним из полноправных игроков.
Настанет день – и он тоже сделает свой решающий ход.
Глава 29Конец колдуна
Невысокий мужчина не слишком приятной наружности, одетый в старые потертые джинсы и еще более древнюю на вид клетчатую рубашку, двигался по Большой Садовой, нервно озираясь по сторонам, точно боясь преследования. Такое поведение могло быть понятным, находись он в ночном переулке на окраине Второго поселка Орджоникидзе[2], – но на центральной улице, в светлое время суток это выглядело довольно странным. На мужичка то и дело оглядывались, некоторые сочувственно качали головой, а кое-кто из прохожих даже крутил пальцем у виска. Он, замечая это, шипел себе под нос ругательства и сплевывал.
Люди вокруг не могли, конечно, знать, что причины боязливо оглядываться у этого человека имелись. Но если бы он вдруг остановился, крикнул: «Эй, все сюда!» и принялся рассказывать свою историю, они лишь укрепились бы в предположении, что имеют дело с сумасшедшим.
Был то не кто иной, как Илья Шелудько – неудачливый журналист, имевший неосторожность связаться с миром черной магии и потусторонних сущностей. Он возвращался домой из редакции «Ростова сегодня», куда ходил на собеседование в попытке устроиться на работу. Собеседование, как было свойственно многим событиям в жизни Ильи, успехом не увенчалось. Он притащил с собой потрепанную тетрадь с вырезками своих статей из «Новой областной газеты» – тех самых, которые он некогда тщательно переписывал из старых, советских еще времен выпусков журнала «Приусадебное хозяйство». Этот поступок стал роковой ошибкой: как оказалось, Владислав Русаков не только читал те самые выпуски, но и обладал феноменальной памятью, а потому раскусил шарлатана в один присест. Шелудько было пожизненно запрещено появляться в редакции, а охрана чуть ли не пинками выставила его за порог. Илья даже не прошипел своего излюбленного «Я вам покажу», поскольку прекрасно понимал – в данной ситуации он никому ничего показать не сможет. Как, впрочем, и ни в какой другой.
Оказавшись на улице, Илья хотел было запустить камнем в одно из окон редакции, но струсил, подумав, что со своей алкогольно-никотиновой одышкой он вряд ли сумеет удрать от дюжих охранников. Накопив слюны, неудачник смачно сплюнул на ступени офисного крыльца и понуро поплелся прочь, размышляя о том, что ему делать дальше. Он приехал в центр на общественном транспорте, поскольку, возвращаясь ночью из Змиевской балки, куда отвозил Яна, неправильно припарковал машину, и с утра ее забрал эвакуатор.
Тяжелые времена наступали для всех журналистов, а уж для такого «специалиста», как Шелудько, – и подавно. Все большее количество читателей уходило в Интернет, переставая подписываться на журналы и газеты, в результате чего печатные издания города закрывались одно за другим. В таких условиях конкуренция на рынке труда среди пишущей братии стала поистине чудовищно высока. Выдержать ее было под силу далеко не всем – и Шелудько, в чем он только что в очередной раз убедился, в число счастливчиков не входил.
Злоба, вызванная неудачей, постепенно отступала. На смену ей из глубины черной души поднималась паника. Кроме посредственной журналистики Илья не умел делать ничего. Много лет назад он повторил ошибку множества начинающих литераторов и поступил на журфак, полагая, что это поможет в построении литературной карьеры. Писателем Шелудько был ничуть не менее посредственным, чем журналистом, – но мнил себя при этом чуть ли не новым Достоевским. Как бы там ни было, а сейчас он очень отчетливо понимал – приближается «время Ч», точка, после которой ему останется либо покончить с собой, либо до конца своих дней влачить жалкое существование невезучей посредственности. Ни тот, ни другой вариант его, конечно же, не устраивал.
В жизни нужно было срочно что-то менять. Илья остановился на перекрестке, закурил. «Надо позвонить Яну, – подумал он. – Хватит бояться. Пусть поможет мне. Пусть даст мне способности. Или хотя бы загипнотизирует чертовых редакторов, чтобы перестали отказывать мне в работе».
Не сразу он нашел в себе силы, чтобы набрать номер Темного волшебника. Но все-таки нашел.
«Абонент временно недоступен», – прозвучало в трубке. «Черт!» – Илья запихнул телефон в карман, щелчком отшвырнул на проезжую часть окурок. Хотелось поесть и выпить. Не воды.
Он сунул руку в другой карман, достал несколько купюр, пересчитал и выругался. Хватало либо на полноценный обед, либо на пару кружек пива да стопку водки. Илья недолго раздумывал, прежде чем выбрать второе. Ноги будто бы сами понесли его по направлению к давно знакомому заведению, расположенному на Западном развороте близ Центрального рынка.
Спустя всего полчаса захмелевший Илья ласкал блаженным взглядом потолок рюмочной и шептал: «Ну ничего… я вам еще покажу». Осмелев от выпитого, он еще раз позвонил Яну, но результат был ровно тот же, что и в прошлый раз.
Еще через пять минут выпитое пиво дало о себе знать, и Шелудько шатаясь проследовал в туалет. Девушка-бармен проводила его неодобрительным взглядом. В этот же миг в помещение вошел еще один мужчина. Кивнув барменше в знак приветствия, он двинулся за Ильей. Несмотря на всю свою боязливость и осторожность, Шелудько не заметил слежки – а человек этот шел за ним от самой редакции.
Журналист стряхивал последние капли мочи на замызганный ободок унитаза и размышлял о том, как бы ему выпросить у барменши еще пару рюмок в долг. Надпись «Соси х…й», шедшая через стену над унитазом, не внушала оптимизма, но Илья все-таки надеялся на свое журналистское словоблудие. Он застегивал молнию на джинсах, когда на горло ему легли сзади чьи-то холодные пальцы.
– Не дергайся, – произнес властный голос. В этот миг Илья едва удержался от того, чтоб сходить еще и по большой нужде. Голос убийцы – а в том, что тот пришел его убивать, Шелудько не сомневался – показался ему знакомым.
Когда неизвестный, закрыв дверь кабинки, которую Илья по пьяной безалаберности забыл за собой запереть, развернул его лицом к себе, Шелудько побледнел и начал икать. Он сразу смекнул, что по его душу явился кто-то из тех, кому он доставил проблемы в прошлом – но при виде этого человека струхнул даже больше, чем был способен. «Мне точно не жить!» – пронеслось в голове, из которой махом улетучился весь хмель.
– Витторио? – стуча зубами, вымолвил Илья. – Ты?
– Не называй меня так, – скривился его незваный собеседник. – Те времена давно прошли.
– Чего ты хочешь? – Больше всего Илье сейчас хотелось забиться в угол и прикрыть голову руками, и он лишь каким-то чудом от этого удерживался.
– Сейчас узнаешь, – гость из прошлого толкнул его вперед. Шелудько покачнулся и, не удержавшись на ногах, присел на унитаз. Его лицо оказалось теперь аккурат на уровне ширинки брюк Витторио. Илья подумал о том, что мерзкая надпись может теперь оказаться для него пророческой.