Но Городин и ухом не повел. Не меняясь в лице, он также спокойно продолжил:
– Вы, Василий... Иосифович, свидетель, и мне, как следователю, лучше знать, о чем вас спрашивать. Мало того, думаю, что эти и другие вопросы я вам буду задавать еще не раз и не два, поэтому давайте без эмоций. Итак – сегодня вы приехали к Шишакову...
– Чтобы поговорить с ним по поводу устройства на работу – я безработный в данный момент и не имею источников к существованию, как пишут в газетах... – мрачно ответил Бутырин.
– В газетах обычно пишут не «безработный», а «нигде не работающий», – спокойно, без тени юмора, уточнил Городин, но от его фразы на Василия повеяло ледяным ужасом – так обычно пишут в разделах «Криминальные новости» о преступниках. И тут, впервые за все время, Бутырина осенило: «Так они же... и меня могут... подозревать?!»
Они с Городиным тем временем дошли до двора, где санитары уже уложили труп Шишакова в машину и теперь закрывали дверцы.
Посмотрев на часы, следователь повернулся к Василию:
– Василий Иосифович, у меня к вам просьба, раз уж вы были с покойным в приятельских отношениях – дождитесь его жены и сына, мы вызвали их из Москвы. Минут через тридцать они будут здесь. Объясните им все, как сумеете, вы все же учитель, человек интеллигентный... Я оставлю с вами сотрудника Балашихинского угро и участкового. До свидания, всего вам доброго.
Городин пожал Бутырину руку, махнул рукой своему спутнику, они сели в «Волгу» и выехали со двора. Следом за ними уехала и труповозка, и майор с чернявым ментом, и эксперт. Во дворе остались лишь «баскетболист» и местный участковый, старый уже мужичонка, с заметно испитым лицом, в милицейском бушлате со старлеевскими погонами, но в неформенных брюках.
Они, все вместе, молча уселись на скамейку во дворе и, не сговариваясь, закурили. Василий бросил взгляд на торчащие из снега лыжи, хорошие беговые «Чемпионы», и вдруг подумал, что Яков Михайлович уже никогда не смажет их, не пробежит по сверкающей голубой лыжне, улыбаясь рассветному солнцу....
...Чем занимался Шишаков после того, как ушел из школы, Василий знал лишь понаслышке, от общих знакомых. Говорили, что он взялся было за создание какого-то детского фонда, да рэкет, лютовавший в то время, задушил это начинание на корню. Потом Яков Михайлович занимался недвижимостью, а в итоге создал фирму «Шишаков и Ко» и взялся за торговлю нетрадиционными лекарственными препаратами – всевозможными пантами, мумие, женьшенем и прочей народной медициной. Судя по подслушанному разговору, убийца предлагал Шишакову участвовать в неком проекте, имевшем, так сказать, двойное дно.
Главное, что не укладывалось в голове Василия – почему Шишаков отказался? Ему-то какая разница была, особенно если учесть, что тут платили такие бешеные, и не только по нынешним Бутыринским меркам, бабки?
Правда, Шишаков что-то почуял. Недаром он говорил про Сабира и реальные доходы... Или нет, не Сабира... Савира? Санира? Ну да хрен с ним, сейчас не до того. Факт – убийца понял, что Шишаков все знает про второе дно, и он его...
И тут Василий поймал себя на том, что, по сути, не испытывает к Шишакову особой жалости. Слишком уж мало, а точнее, поверхностно они были знакомы друг с другом, чтобы он сидел сейчас вот тут, во дворе осиротевшего дома, в компании двух ментов и ждал жену Якова Михайловича, готовясь сообщить ей о вдовстве.
Ну да, Шишаков – хороший мужик, отличный директор, с ним было приятно работать, и... и все. И все! Больше ничего Бутырин сказать о нем не мог. Не мог, потому что знакомство их было весьма поверхностным.
«Баскетболист» и участковый сидели молча, погруженные каждый в свои мысли. Так, в гробовом молчании, они провели около получаса.
Жену Шишакова Бутырин почти не знал. Он видел ее всего-то два раза, на открытых учительских междусобойчиках в честь Нового года или Седьмого ноября, и помнил только, что это было нечто блондинистое, следившее за собой в плане фигуры, и очень высокомерное.
Поэтому когда из влетевшей в ворота «Тойоты» выскочила зареванная тетка в черном парике, он практически ее не узнал. Следом за матерью из-за руля вылез старший сын Шишакова, рослый парень лет двадцати, жутко похожий на отца, такой же лобастый, угрюмый и серьезный.
«Баскетболист» поднялся им навстречу, забубнил что-то про «успокойтесь, случилось несчастье» и про соболезнования, а бедная женщина и парень замерли на месте, все еще не веря, шаря глазами по окнам дома, по двору, по лицам неизвестных им, чужих мужиков, словно не понимая, зачем они здесь...
Самое ужасное в этой ситуации оказалось то, что Василий напрочь забыл имя-отчество этой женщины и не нашел ничего лучшего, как подойти к ней и брякнуть:
– Госпожа Шишакова... Я Бутырин, я работал с Яковом Михайловичем в одной школе, помните? Я... первый его... нашел...
Она вскинула на него мокрые красные глаза, помолчала и тихо попросила:
– Расскажите...
В наступившей тишине Василий сжато, без подробностей, поведал ей обо всем, что случилось на веранде. Когда он закончил, женщина несколько секунд простояла как вкопанная, потом стащила с головы парик и упала в обморок.
Сын рванулся в дом за водой и нашатырем. Несчастную вдову, повисшую на руках участкового, собрались занести в дом, но она очнулась и решительно оттолкнула милиционера. «Баскетболист» предложил ей ответить на несколько вопросов. Они прошли на веранду, но вид мелового силуэта на полу вызвал новый обморок. Тут уже стало не до вопросов – подоспевший Шишаков-младший захлопотал над матерью, и на веранде резко запахло лекарствами.
Бутырин с участковым вышли на крыльцо и вновь закурили. Честно говоря, Василия уже начала сильно тяготить вся эта история. И несмотря на весь трагизм, он принялся думать о Вере, о том, как сегодня приедет к ней, уставший и голодный, как она будет кормить его обедом... да нет, пожалуй, уже ужином, а Василий в лицах поведает ей ужасную историю, свидетелем и действующим лицом которой ему сегодня довелось стать.
И тут из дома донесся женский крик:
– Пропало! Вот здесь – деньги лежали, тысяча! Пропали они!
К Вере Василий приехал около семи вечера. Она как раз только что вернулась с работы и открыла ему дверь еще в «рабочей», как она говорила, одежде – «пакораббановском» костюмчике, и с уложенными в прическу «волна» волосами.
– Привет!
– Привет! – Бутырин чмокнул Веру в щеку, бросил в прихожей сумку и снимая затоптанные в метро ботинки, начал «радовать» девушку:
– Представляешь, я сегодня ездил к Шишакову, ну, занимать денег, а там...
Он подробно и честно рассказал Вере обо всем, что произошло на даче Шишакова, не умолчав даже о долларах, по сути, украденных им. Вера молча слушала, а глаза ее, милые, теплые, домашние глаза, медленно расширялись от ужаса и негодования. Наконец, когда Бутырин закончил, она неживым голосом сказала:
– Это кошмар – то, что ты видел, но деньги надо вернуть! Слышишь?! Вернуть немедленно!
Василий попытался «отмазаться»:
– Ну, Вер, ну понимаешь... Они же все равно были приготовлены для меня! Я их верну, конечно, ты не думай... Вот напишу книгу – и верну!
Она покачала головой:
– Зачем им потом эти деньги! А сейчас, когда у людей горе, представляешь, как им нужно – похороны, поминки и все такое...
В тот вечер семейной идиллии, включающей в себя совместный ужин, просмотр «видачного» фильма и бурную любовь на широком раскладном итальянском диване, конечно же, не получилось.
Бутырин был слишком измучен, больше морально, чем физически, а Вера дулась на него из-за долларов. Сказать по правде, Василий и сам уже начал подумывать, что их надо вернуть – уж больно скользко все выходило. Убийство, воровство... В общем, он чувствовал себя чуть ли не соучастником преступления. Но природное упрямство или еще что-то непонятное заставляло его стискивать зубы и молчать, послав совесть, как говорится, «в далекое эротическое путешествие».
В итоге они с Верой почти поругались. Девушка бросила Василию в лицо довольно злые слова, он вспылил и, не доев, выскочил из-за стола...
Остаток вечера прошел в холодном молчании, лишь телевизор грохотал и завывал на разные голоса. Бутырин лениво перещелкивал каналы, но почему-то везде натыкался на одни и те же знакомые до тошноты рожи профессиональных хохмачей. Подавив желание засветить пультом в пестрый экран, он поднялся с дивана и вышел на балкон покурить.
И в смазанном лике Луны, выползшем из-за рваных облаков, вновь увидел прищур знакомых глаз, смотревших на него с вызовом и презрением...
Заседание Внешнего Круга подходило к концу. Освещенный сотнями традиционных факелов, мрачно-торжественный зал, помнивший еще Первого Пастыря эрри Сатора Фабера, напоминал древнее капище языческого божества. На кольцевых трибунах, амфитеатром сбегавших к выложенной полированным базальтом арене, сверкали зелеными огоньками глаз шестьдесят четыре избранных Пастыря. Основа основ, фундамент, разум и мощь Великого Круга. Собравшиеся чинно сидели на своих местах, изредка обмениваясь тихими репликами.
Перед Внешним Кругом выступал глава аналитического отдела эрри Стрептус. Он поведал иерархам об успехах и недочетах социальной и экономической политики, проводимой правительствами стран, патронируемых Великим Кругом. Пастыри слушали молча. Ситуация и так была проста и понятна: если в кувшин налить слишком много вина, оно зальет весь стол.
После жестких атак на Хтонос, произведенных Великим Кругом в восьмидесятые годы прошлого века под руководством бывшего тогда Стоящим-у-Оси эрри Удбурда, Вечный Враг затаился, впал в спячку. Это немедленно отразилось на политике страны Изгнанных, России. Советский Союз рухнул, но вместе с ним рухнула и вся мировая система ценностей, с таким трудом созданная Пастырями после Великой войны сороковых годов.
Двухполюсный мир имел массу преимуществ. Запад и СССР соревновались друг с другом в качестве жизни, в социальных преобразованиях, направленных на улучшение положения живущих и смертных. В 70-е – 80-е годы подавляющее большинство населения страны Изгнанных, которое сами себя именовало «советские люди», жило сыто и было обеспечено всем необходимым. Бесплатные образование, здравоохранение, пенсии намного выше прожиточного минимума, счастливое детство – все это резало глаз правящей олигархии стран «золотого миллиарда». Великий Круг не вмешивался, ибо чаши весов совершали лишь незначительные колебания то в одну, то в другую сторону.