Но за такую стахановскую работу приходилось расплачиваться, и расплачиваться жестоко. От бесконечного мелькания «картинок» у Вадима уже к середине смены начинала кружиться голова, а к вечеру приходила боль. Она тупым буравом ввинчивалась в череп, и от нее не помогали никакие обезболивающие.
График операторов – день через два – подразумевал, что темпосканер за предоставленное ему время полностью восстановится, отоспится и будет как новенький. Но Вадим к исходу вторых суток отдыха еле-еле отходил от головокружения. Тем не менее, стиснув зубы, он каждый раз, усаживаясь в кресло темпоскопа и повернув ключ-жезл, упрямо передвигал рычаг в крайнее положение.
Наверное, разумно и логично объяснить, зачем он это делает, Вадим бы не смог. Но где-то в глубине души он понимал, что такого ритма долго не выдержит, и втайне желал поскорее приблизить момент, когда его организм «сорвется». Может быть, тогда Пастыри обратят на него внимание и найдут Вадиму Завадскому, исполнительному и ответственному Наблюдающему, достойное его способностей занятие?
Пока же его каторга продолжалась...
Новый год, особенно в Москве – праздник хоть и разорви-рубаха, но все же есть в нем то неповторимое, уютное очарование и особенная домашность, которые греют душу. Нестрашная таинственность Деда Мороза (Кто он? Что он? Откуда?) и сказочная чудесность наряженной пушистой елки размягчают самое огрубевшее сердце.
В новогоднюю ночь загадываются желания. И исполняются тоже. Далеко не все, правда, и далеко не всегда, но исполняются...
Илье Привалову не повезло. Его желание не сбылось. Новый год он вместе с Яной отмечал в компании своих будущих сослуживцев, среди которых, впрочем, было немало старых, еще институтских, друзей.
Санька Глотов, братское сердце и верный напарник во всевозможных амурно-питейных похождениях на протяжении трех первых курсов, позвонил Илье 30 января. Пригласил отметить вместе Новый год: «Там только свои будут! Кафешку уже заарендили. Заодно и о делах поговорим, есть у меня к тебе одно предложеньице!..»
Как выяснилось, финансово-консалтинговая фирма «РДЕ», в которой Санька трудился вице-президентом, нуждалась в хороших кадрах. Илья же нуждался в работе. Два стремления совпали, приглашение было принято, и вот уже Яна в голубом струящемся платье нимфой порхает возле сверкающей елки, смеется, танцует, веселится, и Илья не отстает от девушки ни на шаг, стараясь при этом еще и не напиться.
Он очень надеялся. И очень хотел. Потому что, глядя на Яну, не хотеть и не надеяться смог бы разве что фонарный столб.
И ведь развивалось-то все – лучше не придумаешь!
К трем часам ночи веселье начало плавно перетекать в то состояние, когда пострадавшие в битве с зеленым змием уже упали физиономией в салат или в декольте чужих супруг, когда все петарды и ракеты оказались запущены, а морды лиц еще целы, когда под залихватски-дежурный тост: «За прекрасных дам!» взлетела в потолок и кокнула плафон люстры пробка от последней бутылки шампанского. Словом, когда праздник свернулся уснувшим котом, Яна подхватила Илью под локоток и жарко прошептала:
– Р-рвем-ког-ти!
И они рванули. По заснеженной, темной и пустой Москве на ярко-желтом «Троллере», через мрак и ледяные проспекты – домой. К уюту, теплу, спокойствию и, как надеялся Илья, полной релаксации.
Наверное, у него все же имелся дар, за который презентовавшей его фее нужно оторвать руки. Дар все портить.
Разговор о Рыкове зашел как-то сам собой. Илья, крутя баранку, начал горячо убеждать закутавшуюся в шубку Яну, что тот подстроил свою амнезию, а на самом деле лег на дно и копит силы...
– Точит клыки, точит, – пьяновато щуря глаза, цедил Илья. – А потом ка-а-ак даст всем по рогам!
Яна слушала молча, рассеянно улыбаясь. Посерьезнела она как-то вдруг, внезапно, и негромко сказала:
– Вр-яд-ли...
– Да ты-то откуда знаешь! – отмахнулся Илья.
– Я б-ла-Ве-лик-й М-терью-Хто-носа. П-сть-не-д-лго, но-б-ла, – упрямо тряхнула челкой Яна и, сухо поджав губы, отвернулась.
Дзинь! – Илья вздрогнул. Все великолепие новогоднего вечера, вся сказочная атмосфера праздника, все тепло, вся любовь – все-все, что только что окутывало их волшебным покрывалом, превратилось вдруг в ледяную глыбу, треснуло, а потом раскололось, рассыпалось на множество мелких осколков.
У Яниного подъезда, уткнув «Троллер» желтой мордой в пышный сугроб, Илья попытался хотя бы поцеловать девушку – на прощание. Но задумчивая Яна подставила вместо губ холодную щеку и бросила:
– П-ока! Сп-сиб-за-чу-дный в-черок!
Цок-цок-цок! – простучали каблучки, и тяжелая подъездная дверь гулко грохнула за ее спиной...
Впрочем, испорченный праздник все же продолжился – первого января, ближе к вечеру, вся компания собралась в подземном бункере у графа Федора Анатольевича Торлецкого.
Пили чай, делились новостями. Громыко осторожно похмелялся. Яна не вспоминала про вчерашнее, и тогда взвинченный Илья решил «вскрыть нарыв», предложив начать поиски пострадавшего Рыкова, – мол, слишком много вопросов накопилось к подпольному «императору», да и кровавых долгов за ним осталось немало.
Яна отмолчалась, зато граф, Громыко и Митя Илью поддержали. Поиски начали немедленно. Митя уселся за компьютер, вошел в Интернет и чесанул по поисковым системам.
Однако Рыков как в воду канул. После нескольких прошлонедельных заметок в СМИ о том, что бритоголовый депутат обнаружен в Финляндии, весь переломанный и с амнезией, след его затерялся.
– Искать надо веером, сетью, понятно? – уверенно сказал тогда Громыко, и они засучили рукава.
Митя сутками напролет просматривал Интернет, пытаясь обнаружить хоть какие-то факты, указывающие если не на самого Рыкова, то хотя бы на его обширную тайную империю.
Яна, по-прежнему молчаливая и холодная с Ильей, через бабу Качу и ее отставников-смершевцев прощупывала неофициальные каналы. Сфера разведки и контрразведки – мир для чужих закрытый, но информация там крутится всякая, и зачастую весьма любопытная.
Граф Торлецкий за немалую мзду активизировал свою агентуру, подземных жителей столицы, всех этих субтеррян, метрошников, диггеров, бомжей-кротов и прочий катакомбный сброд.
Наконец, Громыко связался со знакомыми еще по оперативной работе в угрозыске, и в конце каждого дня получал подробные, почасовые выборки-сводки происшествий и преступлений, случившихся в стране.
К середине января стало ясно – не все так просто, как казалось. Результат усилий пяти неглупых, энергичных людей оказался нулевым.
– Наш труд, друзья, напоминает старания древнегреческого Сизифа, – резюмировал Торлецкий еще через неделю. – Совершенно очевидно, что господин Рыков явно предвидел подобный вариант и весьма хитро и качественно ликвидировал все проявления своей деятельности...
– Да, но как заводы и фабрики ликвидируешь? Куда людей денешь? А дирижабль этот громадный? А офисы? – вскинулся Громыко.
– Насчет воздушного судна не скажу, а что касаемо всего остального – так оно, я полагаю, как существовало до, так и продолжает существовать после. И люди работают там, как прежде. Рыков, скорее всего, изначально создавал свои предприятия по особой схеме, не зная которой, никогда не определишь, что все они – единый организм, – граф печально улыбнулся и продолжил: – Так что, господа, предлагаю поиски наши свернуть за их явной бессмысленностью.
После недолгих споров господа вынуждены были согласиться с Торлецким. В самом деле, ловить черную крысу в темном подвале, зная, что там у нее множество нор и ходов – занятие глупое. Один Илья держался дольше всех, настаивая на продолжении изысканий, – ему очень хотелось отомстить за Дрозда и средневолжских рыбаков, убитых Рыковым. Кроме того, во что бы то ни стало нужно было доказать Яне, что она ошибалась. Нужно, потому что отношения их так и застыли в фазе «кафе-кино-чмок-у-подъезда».
Но время шло, и Илья понял: невозможное возможно лишь в фантастических романах...
И жизнь постепенно вошла в свою обыденную, рутинную колею.
Из он-лайн дневника Мити Филиппова 13 февраля.
Вот и февраль уже вовсю наступил.
По совету Т. буду каждый раз выкладывать тут по одной «цитате дня» – что-нибудь из восточной мудрости. Итак, первая цитата:
«У праздного человека досужие мысли воруют жизнь».
Сильно сказано. А сказал это один древний китаец по имени Хун Цзычэн. Он книжку написал, «Вкус корней». Там много чего интересного есть.
Послезавтра Сретение. Самойка говорит, что этот день был позже привязан к эпизоду из биографии Христа, а изначально он – просто-напросто старинный языческий праздник победы Весны над Зимой. Полез в и-нет смотреть инфу. Нашел кучу всякой ерунды. И случайно наткнулся на статейку небольшую про черный цвет.
Вот она: «Черный – один из цветов, символизирующих абсолютное, в противоположность белому цвету. В глубинной психологии это цвет „полного отсутствия сознания, погружения в темноту, печаль, мрак. В Европе черный цвет имеет негативное значение... Черный человек, мрачный дом, темная змея – все это вещи, внушающие мало надежды“ (Э. Эппли). На черных лошадях движется „дикое войско“ – свита германского бога Вотана. И дьявол нередко изображается черным чаще, чем красным. Сатанинские ритуалы глумления над Богом именуются „черными мессами“. В средние века на людей с черным цветом кожи, негров, смотрели с большим подозрением. Для смягчения предрассудков в отношении Африки и жителей Африканского континента один из трех „святых царей“, поклонявшихся Христу (собственно, это были волхвы, маги, астрологи), изображался негром. Черный цвет – это еще и отрицание земного тщеславия и великолепия, цвет священнической одежды и соответственно символ консервативных (ориентированных на церковь) партий. Черный – цвет траура и покаяния – это и обещание будущего воскресения, во время которого он светлеет, становится серым, а потом и белым. В алхимии почернение преобразующейся в философский камень первоматерии является предпосылкой будущего успеха».