Из он-лайн дневника Мити Филиппова:
Запись от 17.11.
Сегодня приснился сон: под Новый год в Москву летит Дед Мороз, почему-то на дирижабле, и несет нам подарки. Я попросил у него трехтомную «Биохимию» Турье и Флеми, а он подарил мне плеер. Надел я наушники, а там говорят: «К молодым людям нельзя относиться свысока. Очень может быть, что, повзрослев, они станут выдающимися мужами. Только тот, кто ничего не достиг, дожив до сорока или пятидесяти лет, не заслуживает уважения».
Я полдня думал, к чему это? Рассказал Т., а он говорит: «Изречения Конфуция снятся к переменам в судьбе и жизни».
Теперь жду, когда эти перемены начнутся…
Позавтракав с веселыми, по случаю его вчерашнего сообщения об устройстве на работу, родителями, Илья собрался навестить графа Торлецкого. Изгнать настырного и бесстыдного кота Баюна — если уж кто и мог помочь в этом деле, так только старый, а вернее, бессмертный граф. Кроме того, Илья собирался серьезно поговорить с Федором Анатольевичем о Заве и решении Пастырей лишить Илью, майора, Яну и Митю части воспоминаний.
Прихватив с собой пачку чая и печенье — гостинцы к столу, Илья отправился в Терлецкий парк.
…Федор Анатольевич Торлецкий, как он сам говорил, «вышел в свет». Долгие годы, проведенные им в подземном убежище, приучили графа довольствоваться малым, и теперь он наверстывал упущенное.
В его бункере появился телевизор, компьютер, который Торлецкий осваивал под чутким руководством Мити. Кроме того, граф завел себе сотовый телефон и связаться с ним стало пустяковым делом.
Добравшись до Новогиреева, Илья от метро позвонил Торлецкому, предупредил, что скоро будет, и поймал такси до парка.
Спустя полчаса он уже шагал по заснеженной дорожке между хмурых дубов, с наслаждением вдыхая чистый холодный воздух. Москва с ее шумом, толчеей и вечной суетой озабоченных своими проблемами горожан осталась где-то за спиной, и Илье показалось на мгновение, что ее и не было вовсе.
Вход в жилище графа теперь закрывал не древний ржавый люк, а могучая броневая плита, заказанная Торлецким умельцам из компании «Бункер-люкс».
Замаскированная под грунт, с раскидистым кустом сирени, растущим из специальной выемки, плита по сигналу из подземелья сдвигалась вбок, открывая ступени каменной лестницы, ведущей в печально знакомую Илье Круглую комнату. Здесь ныне располагался контрольно-пропускной пункт графа. Проникнуть дальше мог только тот, кому был знаком код замка, да и то лишь после получения подтверждения от самого хозяина.
Сложная система видеоглазков, датчиков движения и инфракрасных линеек исключала саму возможность появления в апартаментах графа нежелательных гостей.
«Мой дом — моя крепость. И крепость эта действительно крепка!» — не раз повторял Торлецкий, с удовольствием наблюдая за пораженными новшествами Ильей, майором и Яной во время их последнего визита.
Добравшись до графского жилища, Илья внимательно осмотрелся — никого — и отправил графу СМС-ку с паролем. Спустя минуту тихо, но мощно загудели скрытые электромоторы, и кусок заснеженной лесной земли вместе с голым сиреневым кустом сдвинулся, открывая проход. Кот Баюн отреагировал на это в своей обычной ворчливо-придурочной манере: «Ишь ты, как замуровались, демоны! Ну, да ничего, на любую хитрую жопку всегда найдется винтообразный…»
Илья мысленно послал мерзкое несуществующее животное куда подальше, злорадно пообещал коту скорую кончину и сбежал вниз по ступеням. Вскоре он уже здоровался с графом и гостившим у него Митей.
Перемены коснулись не только дверей, ведущих в подземелье. Все жилище Торлецкого преобразилось, и весьма радикально. Дело в том, что в последний месяц и старого графа, и его юного друга охватила мания научных исследований.
На потомственного ботаника Митю произвел большое впечатление рассказ Ильи и Вадима об ожившем алоэ, атаковавшем их в странной комнате во время поисков Кости Житягина.
Заразив графа идеей вывести подобное «живое растение», Митя предположил, что всему виной марвельные энергии, которые преобразуют клеточную структуру растений и изменяют их биохимический состав.
Поскольку Торлецкий сам был в некотором роде источником такой энергии, он с радостью принялся помогать Мите в его изысканиях.
В бывшей гостиной теперь булькала, шипела, курилась дымом и пыхтела паром настоящая лаборатория. Разноцветные реторты, лампы дневного света, ящики с рассадой, спиртовки, перегонный куб и даже настоящий автоклав занимали все столы, громоздились на месте глубоких кресел, шкафов с графской коллекцией диковин, и даже на журнальном столике теперь стояла огромная кювета, в которой переливалась всеми оттенками синего и зеленого тягучая маслянистая жижа.
— Ничего себе! — вырвалось у Ильи, когда он переступил порог лаборатории.
— И что самое удивительное, Илья Александрович — не напрасно, ей-богу, не напрасно мы с Дмитрием Карловичем затеяли все это! — гордо улыбнулся граф. — Вот, обратите внимание — эти хаотично движущиеся по поверхности аквариума зеленые пластинки не что иное, как обыкновенная ряска!
— Ну да?! — изумился Илья, разглядывая суетящиеся зеленые листочки. — Они что, и в самом деле живые?
— Ну-у-у, в некотором роде, да! — подражая графу, с серьезным видом кивнул Митя и тут же не выдержал, затараторил, стремясь быстрее поделиться с новым человеком: — Федор Анатольевич каплю крови пожертвовал, и мы добавили ее в питательный раствор. Первые опыты ставились на эвглене, и они дали позитивную динамику. Потом мы перешли к более высокоорганизованным растительным организмам, сперва одноклеточным, а затем и многоклеточным. Завтра думаем попробовать с луком…
— С обычным луком? — Илья покачал головой, вспомнил шевелящиеся зазубренные листья алоэ, напавшего на них с Завой.
— Да, да, Илья Александрович, именно! — граф весело засверкал своими удивительными изумрудными глазами. — Представьте только — мы создадим настоящего… м-нэ… Дмитрий Карлович, я все время забываю, как звали персонажа из социалистской сказки того итальянца?
— Чиполлино, Федор Анатольевич! — улыбнулся Митя.
«Ну надо же… Чиполлино!» — хмыкнул про себя Илья и поморщился — кот Баюн тут же взвыл дурным голосом: «О, итальяно! О сол-е-е-е, о соле ми-о-о-о-о…»
…Чай пили в столовой, за графским необхватным самоваром. Большой круглый стол украшали тонко нарезанный лимон, варенье в изящных розетках, хрустальные стаканы в серебряных подстаканниках, печенье, конфеты и непременные графские баранки.
Поговорили про политику — Торлецкий последнее время живо интересовался международными новостями. Затем разговор сам собой свернул на погоду, и Илья рассказал про Хтонос, посещение кубла и упомянул о зависимости активности хтонических тварей и климатических катаклизмов.
Граф и Митя на протяжении всего времени, пока Илья живописал их с Завой приключения на проспекте Вернадского, слушали буквально открыв рты.
— Надо же… — проскрипел Торлецкий, когда Илья замолчал, — а ведь что-то подобное я чувствовал неоднократно… Хм… Помню, лет десять назад здесь, в парке появилось странное существо, что-то вроде большой крылатой собаки. Я в ту пору на поверхность старался не выходить и обнаружил ее случайно, увидел внутренним зрением. Неприятное создание, да-с… Грешным делом, я решил тогда, что это некое экзотическое животное, случайно попавшее в Москву. Но потом над нашим парком буквально стали сгущаться тучи. Грозы следовали одна за другой, ветер дул, казалось, со всех сторон. И еще…
Граф понизил голос, внимательно поглядел на Илью и Митю:
— Я начал чувствовать, что количество сомнительных, а то и вовсе нездоровых личностей среди посетителей парка существенно увеличилось. Драки, нападения на женщин всевозможных перверситов, пьянство — как будто люди сорвались с цепи!
— Это был точечный прорыв Хтоноса! — убежденно сказал Илья. — Вадим называл такие гриффонами. Все совпадает — и погода, и то, что люди с ума сходить начинают…
— Существо исчезло само собой, — продолжил Торлецкий. — Просто в одно прекрасное утро я понял, что больше его не ощущаю. Ну, а потом постепенно успокоились и климат, и люди…
За столом повисло молчание. Илья стиснул зубы — сейчас было самое время рассказать про решение Пастырей относительно Завы, графа и остальных, но он почему-то никак не мог решиться.
«Не тушуйся, братан! Валяй, выложи им все начистоту! — встрял кот Баюн. — Чего тебе в одиночку париться, а?»
«Отстань!» — мысленно рявкнул Илья и спохватился — про назойливого кота-то он почему-то забыл упомянуть, когда рассказывал о посещении кубла и своих неприятных ощущениях.
«И нефиг, нефиг! — промяукал Баюн. — Я — деталь несущественная, ты лучше давай про лишение памяти, это поважнее будет!»
— …наш уважаемый господин майор Николай Кузьмич и мадемуазель Яна оставили свои координаты… — донесся до Ильи голос Торлецкого. Оказывается, граф уже несколько минут что-то говорил ему и теперь протягивал листок бумаги с телефонами Громыко и Коваленковой.
— Да, да… Простите, Федор Анатольевич, я задумался! Спасибо! — Илья виновато улыбнулся и спрятал листок в карман. От него не укрылось, как граф нахмурился.
«Он же чувствует не так, как обычные люди!» — запоздало вспомнил Илья и решительно начал:
— Тут вот еще какое дело, Федор Анатольевич… В общем, Пастыри, Великий Круг этот… Они решили… Лишить нас памяти…
…Когда Илья замолчал, граф с Митей переглянулись, затем Торлецкий спокойно кивнул:
— Да, Илья Александрович, мы с Дмитрием Карловичем знаем об этом. И даже выработали консолидированное мнение…
— Какое же? — быстро спросил Илья, облизнув губы. Что-то в тоне Торлецкого ему не нравилось, что-то настораживало.
— Богу — богово, кесарю — кесарево! — сурово проскрежетал граф. — Во многих знаниях много печали, а во многих воспоминаниях — еще больше. Вы не согласны?