Соседи с китайскими яблоками пригласили ее на ужин, но она отказалась, она ждет гостей, они засидятся. Она отошла к дому и там отдохнула над граблями, сняла перчатки и снова отдохнула, глубоко дыша, потная, довольная.
Она свистела, пока из-за ограды не высунулась голова, тогда она смолкла и затаилась. Между домов тьма залегла уже, а в светлом, забывшемся небе над антеннами еще метались одинокие чайки. За чертой старого города на южном кряже сияли черные небоскребы. В дальнем саду, как из ведра, хлынул юный хохот и хлопнула калитка.
Ей вспомнилось, как в их счастливую пору Лео говаривал, что для него не было бы лучшего летнего отдыха, чем бродить и бродить, брызгая водой на всех нежащихся на солнце девиц. Только б они верно его поняли.
В это время года люди сызнова начинают хорошеть.
Наконец она услышала, что подъехал Франк. Зазвенел звонок, четко и чисто, как будто под привычной рукой, и оттого отрадно. Она сбросила сандалии и сквозь тьму коридора пошла открыть. Он стоял в дверях. Большой черный силуэт, и светлое лицо с ртутными глазами.
— Привет, Франк, — сказала она.
Он тут же в дверях ее облапил.
— Я понимаю, Франк, что весна, — сказала она. — Я и по себе это чувствую. Но все-таки.
Она потащила его через весь дом на террасу.
— Я тут в саду работала. Погоди, я только помоюсь.
Когда она вернулась, он прохаживался взад-вперед и курил.
Она, насвистывая, вышла к нему с двумя порциями виски и села в уголке.
— Ты свистишь небось лучше моего, — сказала она, увидев его лицо.
— Я вообще не свищу, — сказал Франк. — Закуришь?
Что-то она очень много стала курить.
— Ты вводишь меня в искушение, Франк, — сказала она и ударила его по коленке.
— А что?
— Нет, не то, что ты подумал, Франк, — сказала она. — Но я тебя не звала. Почему ты приехал?
— Я могу уйти.
И он поднялся.
— Нет, — сказала она, притягивая его к стулу. — Ну чего ты?
Помолчали. Вокруг шуршали грабли и порхало щелканье ножниц.
— Я больше без тебя не могу, — сказал он. — Дома у меня плохо.
Она засмеялась, и он посмотрел на нее.
— Ты смеешься? — сказал он. — Может, ты мне нужней, чем я тебе?
— Ты как маленький, Франк, — сказала она. — Может, ты и прав, и я тебе нужней, чем ты мне. Зачем об этом кричать? Но насчет того, что ты без меня не можешь, говорить без толку. Возьми себя в руки. Дома у тебя плохо? Больше заботься о семье.
— Ты что, совсем ко мне переменилась? Ты передумала?
— Нет. Но ты человек семейный, Франк, — сказала она. — И не про тебя это — все бросить. Как только бы мы с тобой съехались, ты бы перво-наперво стал устраивать тайные свидания с семьей и у нас пошли бы дикие ссоры. Мы вообще друг другу не подходим.
Он был пристально занят носком своего ботинка.
— Ты только перебори себя, Франк, — сказала она. — И все обойдется.
Иногда мы будем друг по другу скучать. Вполне возможно. Я тоже буду по тебе скучать, Франк.
Она взъерошила его вихры.
— Милый ты, славный ты мальчик, — сказала она.
Она встала и потрепала его по щеке. Он поднял на нее глаза.
— Я сейчас вернусь, Франк.
Она приняла ванну, переоделась и снова к нему вышла. Он держал руку на щеке. С чего это он?
— Покатаемся, Франк? — сказала она. — Погода такая хорошая.
Поехали в ее машине.
— Очень удобные эти пикапы, — сказала она и улыбнулась ему. Они отправились к берегу и пошли каменистой тропой, зажатой между водой и кверху взбегавшим лесом.
— Все кончилось, Маргарита? — спросил он, держась за ее руку.
— Да, Франк, кончилось, в том смысле, как ты это понимаешь, — сказала она.
Они смотрели на восходящий месяц. Они слушали сов. Они вернулись к машине и углубились в лес. Маргарита опустила спинку его сиденья, и он опрокинулся навзничь.
— Ну вот, — засмеялась она. — Видишь, сколько тут места? — Она затормозила.
Напоследок надо быть с ним внимательной и нежной.
И не думать о том, как бы потрафить Розе.
Лицо у Франка стало совсем белое и опрокинутое, когда она распрощалась с ним на тротуаре и пошла к своей двери.
— Ты звони, — сказала она. — Иногда. Чтоб я знала, что ты жив.
Войдя в дом, она всюду зажгла свет. Все пороги придется снять, ковры тоже будут ни к чему, и надо устроить покатый спуск на террасу. Она сама все вычертит.
Она примерилась поднять кресло. Не такая уж она слабосильная, и у нее вполне могло бы быть, скажем, отложение солей, которым страдает добрая половина ее сотрудников. Все не так уж плохо. Всегда может быть что-нибудь и похуже.
Эрне хуже, та не сможет даже тайком видеть Лео. Она его у нее выкрала. Конечно, можно было бы войти в положение и разрешить той изредка его покатать. Но ей не хочется. Обойдется. Это ее месть.
Глава 10ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО РАЗГОВОРОВ
Лео Грей, наш главный герой, лежащий в больнице после автомобильной катастрофы в почти безнадежном состоянии, начинает поправляться. Его уже возят в кресле. Его жена Маргарита готовится к его возвращению домой.
Первого августа Маргарита и Роза отправляются отдыхать. Они сидят в пикапе Маргариты, Лео и Альва на задних сиденьях. Конни стоит на тротуаре и машет им. Несколько дней, прежде чем отправиться на курсы, он побудет дома.
— Что это за курсы за такие? — спрашивает Маргарита Розу, когда они задерживаются у въезда на шоссе.
— Для инженеров, — говорит Роза. — Он ведь участвует в этом кружке усовершенствования специалистов. Теперь съедутся специалисты со всей страны.
— И будут себе развлекаться, — говорит Маргарита. — Знаю я эти курсы. Ну и отлично.
— Нет, там люди очень серьезные, — говорит Роза.
— Да, очень серьезные, — подтверждает Альва сзади.
У Лео на лице обычная улыбка, и Роза берет его за руку. И тотчас осторожно отпускает руку.
— Очень хорошо, что они такие серьезные, — говорит Маргарита.
— Как, по-твоему, Конни хорошо выглядит? — спрашивает Роза.
— Исключительно, — говорит Маргарита. — У вас теперь хорошо?
— Да так, — говорит Роза. — Переменно.
— Но ты все такая же, — говорит Маргарита.
— Сегодня Конни хорошо выглядел, но это за много дней впервые, — говорит Роза.
— Как-то ты неуверенно себя чувствуешь, — говорит Маргарита.
— У папы уже нет револьвера, — говорит Альва.
— Что за револьвер? — вскидывается Маргарита. — Вы держали в доме револьвер?
— Я ничего не знаю, — говорит Роза. — Он запирал ящик. У него во время войны был револьвер, и он его не сдал.
— А, знаю, — говорит Маргарита. — Знаю. У того, с кем я жила до Лео, тоже было огнестрельное оружие. Ему слова нельзя было сказать. Просто невозможный был. Но ведь Конни будет жутко тянуть к нам на природу?
Они выехали на природу. Тускло золотились высокие хлеба.
Маргарита, боковым зрением видя профиль Розы, смотрит на поля, дремотно и пьяно льнущие к опушкам, где бродили они с Франком.
— Сколько воды утекло, — громко говорит она, когда они въезжают в лес, где листва уже скупо процеживает солнце.
— Что? — переспрашивает Роза, тоже погруженная в свои мысли.
— Ты почти не изменилась, с тех пор как мы познакомились, — говорит Маргарита.
Улыбка Розы печальна.
Маргарита думает про Франка.
Альва легонько берется за оборочку материнского платья.
— А мы будем плавать?
— Да, — говорит мать, — там бассейн, и вы с Лео сможете плавать.
Озера слепят глаза, в прорезях холмов, за низким лесом лениво берут с места разнеженные паруса, и быстро отсчитываются промельки голыми телами унизанных купален.
Маргарита резко тормозит у киоска и покупает большие брикеты мороженого.
— А ты точно знаешь, что отец сдал револьвер? — спрашивает Роза, оборачиваясь назад.
— Точно, — говорит Альва.
Альва одной рукой кормит Лео, в другой держит свой брикет.
— Ты не рада, Маргарита? — спрашивает Роза, помолчав после мороженого.
— Нет, — отвечает Маргарита. — Но погоди, может, я и буду рада.
Лео почти не слышно. Лицо его, которое вообще уже может меняться (Альва даже умеет заставить его копировать разные движения губ), теперь застылое и блаженное, когда бы ни взглянула на него в зеркальце Маргарита.
Они мчат вдоль кручи, и мглистый от паутины кустарник широко бежит вниз и вдруг выбегает на плоскую долину, и уже плавится в синей синеве жесть крыш, блестят дальние озера и высокие белые башни.
— Мы отсюда родом, — говорит Роза, — папа вечно об этом вспоминает.
Но была она тут лишь однажды, и то в детстве.
— Хлеб у них пеклеванный очень вкусный.
— А они и сейчас тут живут? — спрашивает Альва.
— Нет, все умерли, — говорит Роза. — Никого не осталось.
К вечеру они добираются до места. Большая вилла с башней обнесена ивовой изгородью. Вид открывается прямо на море, и ради этого вида и еще из-за того, что здесь удобно возить Альву и Лео, они выбрали крутой берег. Перед домом импровизированный бассейн, по краям тронутый ряской и неглубокий, но это и не требуется.
Маргарита выбрала башню с окнами на юго-запад, на запад, на северо-запад и север. В восточном углу, куда не доходит свет, она лежит почти без сна запоздалыми белыми ночами.
Она встает среди ночи. Она крадется в южную комнату Розы и шепчет:
— Роза, Роза.
Роза вскакивает.
— Маргарита.
Тревожа ночную гальку, они бредут вдоль моря и поворачивают назад, навстречу ярко-металлическому небу.
Мужчины в больших американских машинах с откидным верхом снимают и протирают темные очки, когда они, толкая колясочки, идут утром за покупками.
Конни прислал всего одну открытку. У него все хорошо. У всех все хорошо. Курсы потрясающие. И погода хорошая.
Стоящий мужчина тут тоже всего один, тот, что ходит, по-пиратски обвязав голову, может биолог, может музыкант, он как-то заблудился и заходил к ним спросить дорогу. Они его раньше уже много раз видели. Маргарита считает, что не худо б его пригреть.