Пастыри. Последнее желание — страница 29 из 54

Митя сделал шаг навстречу Мишгану, сжал кулаки… Нет, не так! Граф учил – начиная с мизинца, по очереди…

Бам! – в голове у Мити зазвенело. Мишган времени на то, чтобы подумать, как надо сжимать кулаки, не тратил, сразу засветив противнику в ухо.

Вместе с болью неожиданно прошел и страх. Митя вцепился в куртку Мишгана, дернул, локтем прикрылся от удара и, точно на тренировке с графом, сделал подсечку, свалив соперника на землю.

Тот попытался вырваться, отчаянно скребя ногами, но Митя уже оседлал поверженного противника и вдруг совершенно неожиданно начал кулаками бить лежащего Мишгана по лицу, бить сильно, со злостью, с остервенением:

– Н-на! Н-на, сволочь! Получи! Н-на! За Светку! За Стаса! За Николая Петровича! За всех!!

Кровь ударила Мите в голову. Его кто-то колотил маленькими слабыми кулачками по спине, кто-то пытался остановить и оттащить… Зажав разбитое лицо руками, ревел в голос, пуская сквозь пальцы кровавые пузыри, Мишган.

– Все!.. – выдохнул Митя, резко вскочил, и у него закружилась голова.

Над поверженным Мишганом склонилась рыдающая Светка с мобилкой в руке. Невозмутимый граф подошел к Мите, положил ему руку на плечо:

– Э-э-э… В некотором роде поздравляю, Дмитрий Карлович!

– С чем? – вскинулся Митя.

– Только что в вас пробудился долгие годы скрывавший свою истинную суть боевой дух. Я – старый эзотерист и, поверьте, знаю, о чем говорю…

Митя усмехнулся и вдруг поймал себя на том, что такой жесткой, злой усмешки у него раньше не было. «Возможно, Торлецкий прав», – подумал он и сказал:

– Пойдемте, Федор Анатольевич…

– К сожалению, нам придется еще некоторое время поучаствовать в этом в чем-то даже увлекательном спектакле. Мадемуазель Теплякова – я правильно понял? – посредством великого изобретения, называемого в народе «мобилой», вызвала сюда старшего брата вашего противника. Да-да, того самого бандита по прозвищу Калач, о котором вы мне говорили. Вы же понимаете, Дмитрий Карлович, мы как люди чести обязаны его дождаться…

Долго ждать не пришлось. Мишган еще не перестал всхлипывать, уткнувшись лицом куда-то в Светкины колени, как, взвизгнув тормозами, к трансформаторной будке подлетела знакомая Мите «бэха» Калача. Поодаль притормозил «галенваген» с охраной.

Прошедший жестокую школу жизни в местах не столь отдаленных, мишгановский брат ситуацию оценил с одного взгляда.

– Братан, ты живой там? – крикнул он Мишгану, вылезая из машины.

– Это все он! Вон тот, длинный! – поросенком завизжал Мишган, вдруг оттолкнул ахнувшую Светку и бросился к брату. – Грохни его! Грохни!

– Длинный, значит… – недобро усмехаясь, протянул Калач-старший, вынимая из кармана большой плоский пистолет. – Был длинный, станет короткий…

– Ну-ну… – неожиданно в тон ему протянул граф, вынимая свой блестящий «Смит-и-Вессон», потом поднял на бандита свои как-то по-особенному ярко вспыхнувшие глаза.

– Слышь, ты это… – Калач, посмотрев на Торлецкого, заметно вздрогнул и принялся запихивать пистолет обратно в карман, прижимая к себе свободной рукой брата. – Ладно, проехали. Пацаны подрались – эко дело. Злее будут… Все, разошлись, убери волыну.

Торлецкий, хмыкнув, сунул револьвер обратно за обшлаг плаща, кивнул Мите:

– Ну что ж, идемте, Дмитрий Карлович… Дело, так или иначе, сделано!

Митя повернулся и пошел следом за графом, слыша, как за спиной хлопнули два раза дверцы «бэхи», как возник и быстро удалился звук ворчащего мотора.

В наступившей тишине были хорошо слышны всхлипывания одиноко сидящей на краешке скамейки Светки Тепляковой, но Митя почему-то не стал оборачиваться…

* * *

– Дмитрий Карлович, я вижу, вы не веселы… Странно, по логике вещей, вы должны праздновать победу! Или вас беспокоит странная симпатия мадемуазель Тепляковой? Бросьте, женщины такого склада всегда выбирают лидеров, так что у вас еще все впереди…

– Нет… – отрицательно помотал головой Митя, смывая с рукава куртки грязь. – Ничего у нас впереди не будет. Мне она такая не нужна…

Граф и Митя сидели в круглой комнате. Торлецкий дул третий стакан чаю, Митя потихоньку приводил себя в порядок. Пора было уже двигаться домой, получать заслуженный нагоняй за несъеденный обед, за непропылесосенные ковры и за нарушение маминого приказа сидеть дома. Но отчего-то Мите очень не хотелось покидать графское подземелье, и он все оттягивал и оттягивал момент прощания.

Это произошло внезапно. Первым заволновался граф. Он вскочил, бросился к ящику с саркофагом, откинул крышку…

Тоненький, еде уловимый свист («Так свистит вспышка в фотоаппаратах, когда накапливает энергию», – подумал Митя) перешел в шипение, кожу словно бы закололи тысячи иголочек, но это было очень мимолетное ощущение. Вдруг запахло озоном, как перед грозой, и перед потрясенным Митей возник колышущийся в воздухе дымный человеческий силуэт.

– Он настроился на ваши эмпации! Желание! – закричал опомнившийся граф. – Загадывайте желание, скорее!

«Желание… – подумал Митя. – Запорталье… Я бы хотел попасть в Запорталье и жить там всегда». И тут же он понял, что это было вчерашнее желание, желание того, старого Мити Филиппова, тихого ботаника и фантазера…

«Я хочу… – про себя сказал Митя. – Я хочу… Я хочу победить Мишгана сам, без графа».

Он представил, как это будет: вот все вокруг померкнет, голова закружится, а спустя секунду ему в уши ударит трель школьного звонка.

Все зашумят, математичка бодренько уцокает каблучками из класса, а Митя, торопливо запихивая в сумку учебник, тетрадь и дневник, весь сожмется, чувствуя, как сзади, со спины, к нему приближается неизбежное…

И будет, как было: вот на плечо легла расслабленная, похожая на тюлений ласт рука… Вот Мишган, полуповиснув на Митиной шее, появился в поле зрения – всегдашняя дурашливая веселость на лице, сощуренные глаза, губы трубочкой…

Вот губы раздвинулись и Мишган изрек:

– Ну че, Филя, попал? Эта дура мне из-за тебя, лоха, вломила… Будешь пыхтеть за двоих, усек? Чтобы к понедельнику все сделал. Притаранишь готовые примерчики за полчаса до первого урока. Врубился?

И тут Митя проявит себя героем – скинет с плеча руку, вжикнет молнией сумки, повернется к Мишгану и спокойно, очень спокойно скажет:

– А не пошел бы ты, Калачев?

Секунду помедлит, чтобы насладиться тем, как меняется выражение лица Мишгана… И добавит, куда тому надо идти. Громко добавит, от души.

А потом в наступившей тишине выйдет из класса…

Что будет дальше? На выходе из школы дежурят Капитан и Старшина. Митя покажет им освобождение от физкультуры. Капитан кивнет, а потом обязательно посмотрит на Митю и вдруг спросит:

– Как дела, браток?

И Митя ответит тихо, но твердо:

– Я драться сегодня буду! – И мужественно добавит: – Скорее всего, их будет пятеро. И наверное, мне вломят…

А Капитан спросит:

– За дело драка-то?

И тогда Митя молча кивнет. Капитан помолчит, похлопает его по плечу и благословит какими-нибудь простыми героическими словами типа:

– Ну, тогда ничего не бойся. Кто прав, тот всегда побеждает… Особенно если сам захочет победить!

«Нет», – подумал Митя. – И исполнения такого желания мне уже не надо. Слишком все это… мелко, вот! Это как в анекдоте: «Я – джинн, я исполню любое твое желание, девочка!» – «Я хочу чупа-чупс!» – «Подумай хорошенько, ведь я могу все, я – джинн!» – «Я хочу чупа-чупс!» – «Нет, ты все же подумай еще, ведь я могу дать тебе все, что ты пожелаешь – наслаждения, радость, счастье…» – «Тогда я хочу чупа-чупс размером с этот дом!» – «Девочка, у тебя что, других желаний нет?!» – «Желания есть, фантазии нет…».

– Федор Анатольевич! – Митя отступил в сторону от ящика с саркофагом. – А давайте – я потом…

– Что – потом? – удивился взволнованный граф.

– Ну, желание – потом. Потом загадаю. Попозже. Можно?

– Я не знаю… – Торлецкий развел руками. – Откровенно говоря, с практикой отстроченного желания я не сталкивался. А что вас смущает, Дмитрий Карлович?

Митя помедлил, пытаясь сформулировать почетче то, что творилось у него в душе, и сказал:

– Предчувствие. Нехорошее предчувствие…

Глава седьмая

На следующий день после памятной драки, да какое там драки, – избиения, Илья и Зава сидели в уютной пивнушке на Воронцовке, «калякая», как выразился Вадик, «о делах наших скорбных». Настроение у обоих было препаршивое…

Накануне, проспавшись после коньяка, Илья сообщил своим, что Вадим помогает ему готовиться к госэкзаменам, и поэтому он переночует у Завадских – попусту нервировать родителей он не любил. Отец скептически хмыкнул в трубку – мол, знаем мы эти «подготовки», пиво-карты-девочки – но ворчать не стал: Завадские пользовались в семье Приваловых авторитетом.

Потом трубку взяла мама и предупредила Илью, что завтра по случаю хорошей погоды они вместе с Шуваловыми уезжают на все выходные на дачу, и поэтому он должен выбрать время, причем и в субботу, и в воскресенье, чтобы заехать к Шуваловым в Южное Измайлово – покормить рыбок, попугайчиков и морских свинок. Ключи – на зеркале, записка от тети Гали, как кого кормить, – там же. Илья в ответ недовольно промычал что-то: кормление шуваловского зверинца было делом знакомым, но таскаться на окраину Москвы два дня подряд, когда тут такое творится, – это счастье подвалило не очень кстати.

Так или иначе, но проблемы с родителями все же оказались улажены.

Более или менее оклемавшись, с утра друзья съездили на кладбище и навестили могилу Кости Житягина. День выдался сырой, моросило, и не скажешь, что вчера солнце пекло, как в июле.

Костя весело улыбался с выпуклой овальной фотографии, капли дождя играли в догонялки на полированном граните памятника. Ветерок шевелил широкие листья ландышей, посаженных в каменной цветочнице, шуршал зацепившейся за оградку пластиковой ленточкой от чьего-то венка… Все, как всегда, все, как обычно.

Илье, когда они шли обратно по мокрым дорожкам, подумалось, что нет на земле места, более незыблемого в своем постоянстве, чем кладбище. Воистину, отсюда начинается незримая дорога в вечность…