На пороге юрты с сумками наперевес я испытал еще раз странное желание обернуться, но стал этого делать — слишком уж дорого мне доставались подобные мероприятия.
— Сан байно, — подавал мне стремя старый подручный Хурлы. Он буквально ел меня глазами, видимо пытаясь найти перемены в моем лице.
Прорычал ему ответное приветствие и попытался скорчить суровую рожу, но его, как и в старые времена напугать было невозможно ничем. Он лишь расхохотался и огрел коня чем-то вроде нагайки, заставив того взвиться на дыбы, и мне волей-неволей пришлось бороться с уздечкой, направляя жеребца вслед за «тугарином».
Войди в ритм стремительного галопа, я чуть придержал коня, перейдя на рысь, и обернулся. Карина выглядела в седле ничуть не хуже любого наездника, а вот у Рубана были проблемы, и он болтался сейчас влево-вправо, совсем не управляя конем, а лишь цепляясь за холку.
Слава Богу, воительница тоже заметила позор мачо. Подскакав к нему, она ухватила уздечку и стала что-то ему орать. Видимо краткий курс возымел действие, потому как Саня со второго раза стал вести себя в седле довольно сносно…
Пыльное облачко, в которое сначала «превратился» Хурлы неожиданно остановилось. «Тугарин» явно поджидал всю команду, перейдя с галопа на рысь и поминутно оглядываясь.
— Можно не спешить! — крикнул он, — Погони не будет…
Обернувшись, я увидел, как вертолеты дают первый круг над юртами общины. Видимо, прилетел кто-то важный, потому как при ближайшем рассмотрении мы увидели разукрашенный МИ-8 и два боевых вертолета с торчащими из-под брюха пулеметами.
— Президентский! — кричал мне Хурлы, — Может с китайцами прилетели договариваться — вовремя мы уехали… — раскосые и глубоко запрятанные меж пухлых щек глаза монгола сверкали сейчас пуговками, выдавая его внутренний настрой. Старый товарищ хоть и готов был в любой момент погибнуть за свою страну, радовался сейчас такой неожиданной отсрочке и все-таки надеялся на бескровный исход. — На ближнюю лежку ехать часов пять, — пустил он коня рысью. Дальняя, почти у Таван-Богдо-Ула, — обернулся он и повел рукой вдоль горизонта, — на Монгольском Алтае. Кстати, именно, оттуда, пришел в свое время Джа-Лама строить Ойратское государство…
Молчание повисло в воздухе. Кони сноровисто частили рысью, а у меня перед глазами оживали картинки прошлых жизней: Степь без края. Горная гряда Монгольского Алтая за спиной. Пронизывающий холод по ночам и разящая дневная жара. Кони-кони-кони…
Ничего не поменялось в укладе кочевников за какие-то сто лет. Они просто не успели освоиться со странным словечком «цивилизация» в привычном понимании европейцев и оказались сейчас в наиболее выгодном положении.
Взрыв сотовых телефонов, предвещающий конец привычного житейского уклада оказался для них не больше чем пшиком. Скот и кони как были, так и остались в своем вечном поиске корма. Кочевникам оставалось лишь менять пастбища на более сочные, да обороняться от набега волков…
Топот копыт навалился, вырывая меня из раздумий.
Хурлы обернулся к всадникам первым, и неожиданная гримаса недовольства заставила меня окончательно покинуть мир грёз и вернуться к действительности.
«Тугарин» был в ярости и его первая тирада на монгольском, резко сломала тишину степи, укрывшую равнину после вертолетного гула.
Я обернулся и замер от удивления. Рядом с Рубаном на чудном кауром коне с белой гривой почти до земли гарцевала та самая монголка, с которой Саня «стрелялся» глазами за праздничным столом. Она упрямо «чирикала» что-то в ответ гиганту уже растратившему свою ярость и пребывающему сейчас в недоумении.
— Племянница! — проорал на мой вопросительный взгляд Хурлы, — За твоим Цагаан Толгой поехала… — и так в сердцах дернул за узду, что его лошадь захрипела и провернулась волчком.
Виновник эдакой беды «Белая голова» Рубан напоминал мне сейчас нахохлившегося индюка. Он был растерян, однако старался виду не подавать.
— Чего делать-то будем? — внимательно разглядывал я руки Хурлы, уцепившиеся за ремень полуавтоматической «Сайги», и соображая, как поступить если он вдруг соберется убивать виновников этой неразберихи.
В голову ничего не приходило.
— Она не отступится… — гукнул мне «тугарин», — Ты наших знаешь, но отпустить её в Россию я не могу…
— Хурлы, — неожиданно подал голос Рубан, — Там, в поселке, времени, говорить, не было, но она приготовила мне свой первый чай, — на этих словах монгол насупился еще больше, а потом заговорил.
— Я всегда был против твоего имени, Батцэцэг! Что это такое крепкий цветок? Ничего в голову не идет кроме цветущего дерева. Так оно и есть! Настоящая деревяшка! С детства ты была самой упрямой, вот и сейчас решила за всех сама…
Батцэцэг вдруг заговорила на монгольском что-то неожиданно ласковое, и Хурлы через полминуты ее тирады обреченно махнул рукой.
— Едем, — развернул он коня, — Тратим время. Разбираться будем на Хяргас-Нуур…
«42»
Ох, недаром «тугарин» упоминал перед самым началом этого импровизированного похода спину и задницу. Проблемы начались уже на третьем часу пути и первым «сдался-запросил» пощады наш молодожен Сашка Рубан.
Ему, правда, было сказано в самом начале — не просто восседать на спине коня, а все-таки хоть немного работать ногами, обутыми в стремя. Привставать-приседать-опираться на стальные дужки в такт мерной рыси. Однако в таком режиме ноги (с непривычки) тоже долго не выдерживают, и наездник начинает елозить по сиденью, понемногу двигаясь к критической точке.
Хорошо с нами была Батцэцэг. Хурлы лишь сердито гаркнул ей что-то — видимо, когда та просила о передышке — но ходу не сбавил. Новоявленные молодожены все-таки пару раз отставали, и в итоге невеста усадила Саню на подложенный на седло халат. Видимо так нашему мачо было несравнимо легче, хотя страдальческая гримаса с его лица до конца так и не сошла, и они, лишь появлялись-исчезали на пересеченном рельефе где-то за спиной.
За них я не беспокоился, тем более замыкающим вместе с запасными конями шел Джучи — старый товарищ Хурлы, всегда следующий за ним тенью.
Начался ощутимый подъем. Визуально картинка поменялась лишь чуток, да «выросли» из туманной дымки горизонта небольшие горы, однако кони убавили хода, к тому же неожиданно у меня заложило уши.
— Скоро, — рассмеялся Хурлы рассматривая как я пытаюсь продуть барабанные перепонки, зажимая нос и дуя со всей силы, — Какой ты чувствительный маленький брат… А ведь здесь нет даже тысячи метров высоты… Смотри, — остановил он коня и протянул он руку в сторону прорисовавшегося горного хребта, — Мы идем туда. Вон та котловина слева это река Завхан. Там мои друзья и ваша свобода…
Больше «тугарин» ничего не сказал и на мои хитренькие попытки выяснить, что же он задумал, лишь лукаво глянул и, не дожидаясь проявившихся вдалеке фигурок молодоженов, тронулся с места частой рысью.
Пока мы болтали, подоспела моя воительница.
— Подержишь коня, Рожа? — тяжело спрыгнула она на землю и подала мне повод, — Или ты тоже предпочитаешь местных красавиц?
Сначала я не понял о чем она, а потом вдруг заметил рядом огромную каменную женщину ростом за два метра, появившуюся, будто из ниоткуда. Карина скрылась за ней, а я невольно загляделся на огромные, скрещенные руки и пухлую грудь, испещренные временем.
— Долго не смотри! — донеся вдруг до меня беспокойный окрик Хурлы, — Я глянул в его сторону и увидел как «тугарин» почему-то возвращается почти галомпом. — Отвернись! — командовал мне монгол и я хоть и с трудом, но подчинился. Неожиданно проявилось чувство неясного зова со стороны каменного идола — могу поклясться, статуя меня звала… — Это киргизские шаманы ставили, — продолжил Хурлы, — Давно. Вот оно проклятое капище вечных, — повернулся он спиной к статуе, — Старики говорят проявляется всегда неожиданно и рядом лучше не останавливаться… Где Карина?
Неожиданно лошадь воительницы беспокойно дернула за уздечку, и только тут я сообразил, что пора бы ей и явиться.
— Она там, — ткнул я пальцем за плечо пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь молитву, но в голове болталось лишь обрывки «Отче наш».
— А-а-а-а, — в отчаянии заорал Хурлы, удерживая беспокойно перебирающего ногами жеребца, — Её нужно вытаскивать! Иди! На статуи только эти не смотри! Да не сходи с коня! — Крикнул он и перехватил у меня повод лошади воительницы. — Он тебя сохранит…
Я тронул скакуна и с трудом заставил его пойти в сторону «молчаливого» изваяния, еле удерживаясь от желания посмотреть тому в лицо. Конь мой хрипел и косил испуганным глазом, отворачиваясь от идола, а я от злости так потянул узду, что он все-таки смирился и наконец-то обогнул статую.
Карины там не оказалось. Это было настолько неожиданным, что я даже невольно зажмурился, однако картинка и после этого не поменялась — те же каменные россыпи гигантских валунов похожих на яйца динозавра и… автомат воительницы…
Могу поклясться! Он валялся сброшенный с плеча с явным безразличием, и из щели между камней выглядывал лишь приклад с петлей ремня.
Становилось ясным — что-то произошло. Не могла она, воспитанная годами спецназа, расстаться хоть на миг со своим оружием, тем более так безразлично его отшвырнуть.
Решив, что оружие никуда уж не денется точно, я повел глазами и неожиданно увидел меж огромных камней тоненькую фигурку, поднимающуюся мелким шагом в гору в метрах трехстах от меня. Руки безвольно опущены, голова чуть склонена набок — зомби, да и только…
«Не сходи с коня», — всплыли в голове слова Хурлы, и я дернул узду, направляя лошадь следом.
Погоня получалась неспешной. Еле заметная тропинка меж валунов подходила скорее одиночному путнику, нежели перепуганной лошади с неопытным всадником, ничего не соображающем в происходящем.
Так оно и было. Мыслить или рассуждать о чем-то мозг отказывался, и оставалось единственная задача — остановить.
Неожиданно я почуял, как палит солнце, и нет ни ветерка в этой каменной котловине. Что-то белое мелькнуло за ближайшим валуном. Кости? Однако времени рассматривать, что бы там ни было, не оставалось. Я хоть почти и догнал воительницу, однако той оставалось всего-ничего до края скальной гряды. Что там за ним? Испытывать судьбу в очередной раз не хотелось.