— Как скомандую — все к стене дома, под окна, — едва слышно пробормотал Петрушин, избегая глядеть в сторону дома. — Там мёртвая зона…
Иванов с Костей в недоумении переглянулись и пожали плечами. Какие окна, какие стволы?
Султан, бледный, как дембельский подворотничок, развернулся едва ли ни всем корпусом к дому и уставился на окна. Сдал, гадёныш!
— К бою!!! — рявкнул Петрушин, прыгая на Костю с Ивановым и стремительно сметая их под окна дома.
— Дзиньк! — в трёх окнах, глядевших во двор, практически одновременно, негромко звякнули стёкла.
Это не мы виноваты — это такое явление природы. Нормальное явление, если за окном притаился обученный воин, который собирается малость пострелять. Потому что удобнее сначала прикладом разбить стекло, а потом уже вести огонь. Всего лишь какая-то секунда, при обычном шоке внезапного нападения эта секунда роли вроде бы не играет…
Мы с Васей щучкой прыгнули следом за более опытным товарищем и прилипли к стене под окнами.
— Та-та-та-та!!!
Три длинные очереди, взахлёб перебивая друг друга, запоздало проштопали пространство двора. На том месте, где мы только что стояли, расцвели мрачные фонтанчики из асфальта и каменного крошева. Султан громко крикнул и упал на колени.
— Стук!
Вслед за очередями, без паузы, из окна во двор скакнули два ребристых зелёных «яичка». Как резвые мячики, спружинили об асфальт, подпрыгнули пару раз и подкатились оба к Султану, который раскачивался на месте, вцепившись руками в правую ногу.
— П…дец, приехали, — отчётливо произнёс Вася, вжимаясь в асфальт и прикрывая голову руками…
Да, это даже без вариантов. Две «эфки» в пятнадцати метрах — хоть и лежим, достанется всем по самое не балуйся! А сделать уже ничего нельзя — за два оставшихся мига чисто физически нечего не успеешь…
Арсен, которого начало военных действий застало менее чем в десятке метров от нас, какое-то мгновение смотрел на сына, затем грузным коршуном метнулся к нему, оттолкнул в сторону, сердито пробормотав по-своему:
— Какой же ты непутёвый…
Потом сгрёб гранаты в кучу и упал на них животом…
Это я рассказываю долго — всё виделось мне, как в замедленной съёмке или страшном затяжном сне. А на деле, понятно, всё длилось в пределах трёх секунд. Запал у нас горит четыре секунды, минус время на бросок, дальше считайте сами…
— Ба-бах!!!
Рвануло как-то глухо… Привыкшие мы к сочному лопанью гранат, а сейчас было совсем иначе — даже в ушах не звенело и знакомая временная глухота была такой сглаженной и ненавязчивой… Меня обдало жаркой волной, какими-то мерзкими брызгами, на голову шлёпнулось что-то тёплое…
— Нате, — Петрушин с Васей, приподнявшись, синхронно сунули в окна по гранате и во всю прыть бросились к двери в дом.
Я, пригнувшись, последовал за ними. Иванов с Костей так и лежали, ошалело хлопая глазами и размазывая по лицам то, что прилетело от Арсена…
— Ту-дыт!
А сейчас рвануло как надо — хоть и в доме, но сочно и разухабисто. Окна дружно харкнули во двор остатками стекла и фрагментами переплётов. Из дома раздался вопль, полный боли.
Впрочем, вопль я слушал уже внутри — не успел звук взрыва оформиться в эхо, Петрушин влетел в дом, а мы за ним следом, привычно разобрав сектора.
— Тюк!
В гостевой, или «кунацкой», было трое. Один ещё жил и сообщал об этом истошными воплями. Вася добил его выстрелом в голову, я тем временем последовал за Петрушиным, который приставными шагами двигался по длиннющему коридору к соседней комнате.
Неожиданно Петрушин сильно прыгнул назад, сшибая меня свой могучей спиной на пол…
— Та-та-та!
…и тотчас над нами шарахнула оглушительная очередь.
— Тюк! Тюк! Тюк!
Пистолет в руках Петрушина три раза едва заметно скакнул, силуэт в конце коридора рухнул на пол.
— Чего разлёгся — вперёд!
Вперёд, так вперёд… Мы не успели добежать до конца коридора, когда в самом начале — в том месте, где коридор поворачивает на кухню, стена начала плеваться солидными кусками штукатурки, как будто какой-то взбесившийся шахтёр с маху садил по ней киркой.
А с улицы, со стороны палисадника, раздавались мерные очереди пулемётов. Расторопные омоновцы чего-то там такое увидели и без спросу включились в работу.
Перемещаться в том направлении было нельзя, как, впрочем, и вообще ходить по коридору — мы прихватили Васю и ползком вернулись во двор.
Омоновцы стреляли, пока патроны не кончились, длилась вся эта благодать минуты полторы, не меньше!
А потом стало очень тихо…
Иванов связался с омоновцами (пока стреляли, они не отвечали — видимо, недосуг было) и попросил прекратить баловать. Те обещали — больше не будут.
Мы обошли дом, на женской половине обнаружили трёх женщин и двух девчонок лет десяти-двенадцати. Одна девочка была ранена в руку по касательной — шальная пуля залетела. Женщины сами бинтовали её, вопреки обыкновению, всё делали молча, не вопили, только смотрели с тяжёлой, почти осязаемой на ощупь ненавистью…
Из «гостей» Муратовых никто не ушёл. Было их пятеро, и все умерли от естественных для моджахеда причин. Один, самый шустрый, попытался рвануть через окно кухни на параллельную, вот по нему как раз и долбили омоновцы. Разнесли — как тот старенький дуршлаг…
Затем началась обычная в таких случаях суета. Во дворе выл Султан, стоя на коленях перед растерзанным телом отца. Именно выл — надрывно, тонко, с такой болью, что аж в дрожь бросало.
Иванов кому-то звонил по своей мобиле. Наверное, рассказывал Власову, как это мы тут «на минутку заскочили кое-что уточнить».
Командир омоновцев торопливо разговаривал с кем-то по рации. Докладывал, отчего это тут получился такой шум. Скоро здесь будет полно народу и нам не дадут работать. Поэтому, пользуясь «оперативной паузой», следует кое-что сделать.
Я сходил к нашей пострадавшей «Ниве» (без бампера, без кожуха, радиатор чуть ли не всмятку — как не потёк, одному механическому богу известно!), взял свою камеру и принялся снимать трупы. Лица крупным планом. Двое получились отвратно, гранатные осколки сильно подпортили физиономии.
Вася с Петрушиным деловито обыскали убитых, ножи, понятное дело, забрали себе, оружие выложили во дворе. У того, что пытался удрать через окно. Петрушин обнаружил простреленную в двух местах записную книжку, а в заднем кармане джинсов небольшой плотный конверт — целый и невредимый. В хорошем месте лежал, потому и не пострадал.
Записную книжку и конверт Петрушин отдал Иванову. Иванов слегка приободрился: в блокнотах этих товарищей порой бывают довольно интересные сведения, которые могут здорово пригодиться в работе. При условии, что их правильно расшифровать.
Книжка была пухлая, исписана от корки до корки, текст из-за прострелов частично фрагментирован — надо работать в стационаре.
А конверт мы вскрыли, достали оттуда листок и прочли несколько строк, что были на нём начертаны.
Ничего особенного: воинское звание в кратком варианте, фамилия, адрес и дата. Вот верхняя строчка: «п-к Руденко, г. Пятигорск, ул. Юбилейная, 5 ноября…»
Внизу — ещё три фамилии. Все полковники, адрес почему-то общий, только квартиры разные… Видимо, живут в одном подъезде.
Да, и ещё… Фамилия Руденко была перечёркнута красным фломастером. А рядом, видимо, для верности, стояла жирная красная галочка.
Фамилии остальных трёх были чистые. И дата напротив них стояла другая, у всех одна и та же — шестое ноября.
— Твою мать, — тихо пробормотал Иванов, посмотрел на часы и озадаченно поскрёб подбородок. — Вот же, мать твою… Ну и как нам теперь?
Эмоции полковника были мне понятны. Сегодня как раз шестое, до конца шестого ноября осталось три часа, а мы понятия не имеем, где наши загадочные дагестанцы… И сколько, вообще, таких групп, на которую мы только что напоролись, находятся в славном городе Пятигорске…
Глава 9Диверсант
— Бункер получился — просто на загляденье.
— Точно. Если не знаешь, ни за что не заметишь…
Я уже говорил: укрытие в автомастерской Арсен соорудил на пять баллов. Как будто его где-то специально этому обучали. Шарип показал его мне, когда докладывал обстановку, но сейчас я специально обратил на это внимание.
Итак, по обстановке мы разобрались. Теперь самое время разобраться с пленными и нужно побыстрее отчаливать, пока город ещё не проснулся.
Бойцы Шарипа отодвинули в сторону верстак, подняли плиту, обнажив чёрный зев выложенного кирпичом колодца. Наши даги смотрят на творение Арсена угрюмо, с тоскливой обречённостью. Не хотят в дыру. Они опытные, родились на Кавказе и знают: если сажают под землю, значит, будут держать долго. Судя по их взглядам, они бы не прочь опять в багажнике поваляться, только бы не лезть в это прекрасное укрытие.
— Сам делал, Арсен?
— Сам. Ну, помогали, конечно… Но в основном всё сам.
— Сколько работаю, в первый раз вижу такое. Золотые руки у тебя, Арсен!
— Угу…
Арсен на похвалу не ведётся. Изобразил подобие улыбки, но по-прежнему напряжён, всем своим видом показывает: вам здесь не рады, убирайтесь побыстрее!
Это неправильно. Никто не заставляет мою «связь» лобызать мне ноги, взрываться на городской площади или, паче того, добровольно класть ко мне в постель своих дочерей.
Но вот так себя вести он точно не должен. Как это «так»? А как ведёт себя нормальный горец, когда к нему без спросу вламывается гяур, которого он по каким-то причинам не может убить или выгнать, и начинает распоряжаться, как у себя дома. То есть полный тихий саботаж на грани взрыва эмоций, который может обернуться чем угодно.
Кстати, к Шарипу он относится совсем по-другому.
Мне всё равно, чем вызвано такое отношение: что они оба одной нации, а я другой, или просто из-за того, что я не вышел ростом и лицом. Некогда разбираться. Я поступлю проще: сейчас быстренько решу все наши проблемы и заодно воспитаю свою «связь»…
Руденко всё это время как бы не в себе. Вид отсутствующий, взгляд какой-то рассеянный, блуждающий, постоянно трёт глаза и трясёт головой (хотя ег