– Ой, малец, мне и самой страшно! Одни женщины в доме! А ежели какой сброд вздумает в дверь ломиться? И подумать страшно!
– А ты говорила – вокруг твоих барышень всегда господа крутятся! – подначил ее хитрый беспризорник.
– Ждали сегодня одного, да в такой день все по домам сидят…
И словно ответом ей – стук в дверь! Не в черную – в парадную дверь! Властный стук, уверенный!
Кухарка охнула и, забыв про «гостя», помчалась из кухни по коридорчику. Чешуйка шмыгнул следом. В его сердце дозорным барабанщиком проснулась надежда, рассыпала частую дробь.
Он остановился за портьерой, отделяющей коридор от просторной прихожей. Выглянул из-за тяжелой пыльной ткани и увидел, как старуха возится с засовами. И еще увидел, как сверху, через высокие перила винтовой лестницы свесилась головка в светлых кудряшках и провизжала:
– Сарита! Родненькая! Задержи! Я лохматая! И не одета!
Кудрявая головка исчезла – и вовремя: со стуком сдвинулся последний засов. В прихожую вступил гость.
Чешуйка сразу понял: он!
Молодой господин даже похож на Щегла: рост, гибкая стать, синие глаза… Только этого юношу не принять было за уличного бродягу. Неспешные, уверенные движения, приветливый взгляд чуть свысока… да, этот человек привык, чтобы ему повиновались!
Все эти мысли у беспризорника слились в короткое выразительное: «Ух ты!..» И еще – в тоскливое предвкушение грядущих неприятностей. Потому что если у Щегла такая родня, пусть и дальняя, то во что же это он, Чешуйка, вляпался?..
Тем временем Сарита, вновь задвигая засовы, причитала на весь дом:
– Да разве ж так можно, храни нас Безликие?! По самой смуте, по всем этим дракам-грабежам… да без охраны, в одиночку… Да случись что с господином, нам потом греха не отмолить ни на этом свете, ни в Бездне!
– Какие там драки-грабежи, голубушка Сарита? – легко растягивая слова, произнес знатный гость. – Я же тут свое сердце прошлый раз оставил… – Он сбросил плащ на руки засуетившейся кухарке. – К тому же, как видишь, я оделся скромно, чтобы не дразнить уличных добытчиков…
Для распахнутых глаз беспризорника наряд гостя был богатым, даже роскошным. Но кухарка понимающе закивала: мол, верно, такое ли пристало носить господину?
– А где же Кудряшка? – с ленцой поинтересовался юноша. – Что не вышла встречать? Или у нее – ха-ха! – гости?
Кухарка всплеснула руками.
– Да что ж такое господин изволит говорить?! Какие у нее гости?! Кто прежде вокруг нашей птички крутился – она всех разогнала! А что не вышла – так разве господин не знает девчонок? Небось перед зеркалом вертится, вдевает в ушки те серьги, что господин прошлый раз подарил!
Юноша заулыбался, представив себе эту картину… но тут же отшатнулся, потому что из-за портьеры к нему метнулся ком грязного тряпья с воплем:
– Письмо для господина!
Кухарка ахнула, дернулась к дерзкому беспризорнику – уцепить за шкирку, выставить вон! Но господин, разглядев, что перед ним безобидный мальчуган, жестом остановил ее.
Чешуйка, воспользовавшись выхваченным у удачи мгновением, завопил:
– Господин, Щегол в беду угодил! Меня за помощью прислал, а то совсем пропадет!
Знатный юноша заметно растерялся, даже побледнел:
– Щегол?.. Не знаю я никакого Щегла… что ты болтаешь, мальчишка? Кто тебя ко мне подослал?
А Чешуйка видел: врет, врет, врет!
– Да у меня же письмо! Господин, его схватили… его в рабство хотят, за море! Если не поможешь, так больше некому…
– Не понимаю, что ты бормочешь… У тебя есть для меня письмо? Дай сюда!
Господин брезгливо взял драгоценный лоскут за уголки, расправил.
– Это – письмо? Я вижу тряпку, измазанную углем.
Да, беспризорник Чешуйка не разбирался в буквах. Но во вранье – разбирался. Жизнь научила, хоть и коротенькая еще.
– Господин, у него другой надежды нет, только ты!.. Господин, ради богов… Господин, в вас же одна кровь… ради нее…
При последних словах беспризорника что-то изменилось в лице юноши. Дрогнул и стал жестким рот, подернулись синим льдом глаза.
– Одной крови, да? – Голос был сухим и негромким. – Это он тебе так сказал?
Знатный господин шагнул вперед. Чешуйка отступил, наткнулся лопатками на стену. Ему бы удрать, да впервые в жизни не слушались ноги. Синие недобрые глаза заворожили мальчишку, как змея завораживает птенца… а ведь не был Чешуйка птенцом, не выживают птенцы в Бродяжьих Чертогах! Но такая была в глазах господина непререкаемая уверенность в том, что его – послушаются!
Белые, холеные, но очень сильные руки протянулись к мальчишке. Позади охнула кухарка. Старая Сарита словно воочию увидела, как эти белые руки сгребают мальчишку, поднимают, ударяют о стену…
Но тут с лестницы послышался звонкий обиженный голосок:
– Сердечко мое, что же ты не идешь?..
На миг господин обернулся к лестнице – и сразу исчезла его недобрая власть над мальчишкой. Чешуйка, дерзкий и проворный, нырнул за портьеру и со всех босых ног помчался по коридору – к спасительной двери черного хода.
6
Растерзанный в клочья отряд мятежников уходил от подоспевшего к стражникам подкрепления… Нет, не уходил – постыдно разбегался, не огрызаясь на ходу, не думая о воле богов. Толпа распалась на затравленные кучки беглецов и на обезумевших одиночек, мечтающих лишь о том, чтобы забиться в какую-нибудь щель.
Жрецу Шерайсу повезло: он нашел такую щель, забился за чью-то поленницу. Но скрывался он не от «крысоловов», а от собственных соратников. Когда двор, где прятался «мятежный жрец», принялись обшаривать стражники, Шерайс выполз из своего убежища, добровольно сдался и был препровожден в тюрьму.
Солнце медленно ползло к западу, но еще висело в небе высоко, слишком высоко, оно словно говорило потерявшим надежду бунтарям: «Не ждите ночной тьмы, она не скоро подарит вам укрытие!»
Сверху солнцу было видно, как на востоке, за городом, оживился, вскипел лагерь на Фазаньих Лугах.
Отряды, пришедшие со всех концов Гурлиана, в праздничный день откровенно скучали, не смея даже затевать потасовки. Но сейчас вокруг разноцветных шатров кипела веселая суета. Помогали господам надевать доспехи, скликали своих приятелей, ушедших в гости к «соседям», лили воду на головы пьяным. Визжали женщины, бранились мужчины, ржали встревоженные кони. Жизнь становилась интересной.
А вот маленькая шайка Айсура, сидящая на крыше чьего-то сарая и соображающая, как им пробиться сквозь кольцо преследователей, не считала свою жизнь интересной.
От шайки осталось трое: хитрюга и плутище Вьюн попался в лапы «крысоловам».
Когда Айсуру в сумятице разгрома удалось отыскать Айрауша и Чердака, он чуть не завопил от радости: братишка жив, братишка рядом! Но скрыл вспышку счастья (нечего баловать младшенького!) и сварливо спросил:
– Ты что ж за Вьюном не уследил? Почему его загребли?
– Да я… это… чего… – виновато заскулил молодой гигант. – Ему старая карга тазом по башке – бряк! Он с ног – брык! Я его за ворот поволок, а тут… эти…
– Да ладно тебе, Айсур! – урезонил Чердак главаря. – В шайке нянек нет, у Вьюна своя башка на плечах. Что ж теперь, из тюрьмы его выволакивать?
Чердак был прав. В мире бродяг царил закон: каждый за себя.
– И что теперь с ним будет? – спросил Айрауш.
Любой, кто задал бы такой глупый вопрос, напоролся бы на ответ вроде: «Возьмут ко двору учителем танцев!» Но Айрауша боги обделили умом, поэтому старший брат разъяснил терпеливо:
– Это как король решит. Или удавка на площади, или на болото с лопатой…
– А еще был с нами такой… рыжий… – вспомнил Чердак. – Он куда делся?
– За рыжего не беспокойся. – Кончики губ Айсура шевельнулись в ухмылке. – Этот не пропадет!
Да, этот уж точно не пропадет!.. Айсур вспомнил, как рыжий небрежно повязал на пояс возвращенный кошелек (не заглянув даже внутрь, не пересчитав деньги) и небрежно бросил: «Ну, вы тут играйте в свои игры, а я пошел!»
И пройдет. Тенью, ветром, змеей проскользнет…
Подгорный Охотник!
Ах, какого дурака свалял Айсур! Не поглядел, у кого кошелек тяпнул! Браслета на руке не приметил! А ведь не зря умные люди говорят: «У Подгорного Охотника красть – нет приметы хуже…»
Как ни странно, молодой вор не злился на того, кто избил его и отобрал добычу. Зависть – это да, зависть не то что в сердце – в печенках засела! Зависть к человеку, который держится так уверенно и ничего на свете не боится. Что ему городская стража? Он небось у драконов перед мордами шастал – и живой…
Отбросив неуместные раздумья, главарь сказал:
– В Бродяжьи Чертоги не пробиться. Переловят, как кроликов.
– А куда, на Старый Рынок? – деловито спросил Чердак.
– Там «крысоловы» не хуже нашего каждую щель знают. Попробуем добраться до «Шумного веселья». Говорят, у Аруза нора есть. Там и пересидим.
– Так он нас и пустил! – бухнул Айрауш.
Айсур и Чердак переглянулись. Иногда у их здоровенного спутника случались вспышки здравого смысла.
– Пустит! – ухмыльнулся Чердак, который в миг опасности соображал не хуже Вьюна. – Мы ему скажем: если нас, мол, «крысоловы» загребут, мы им про трактир такого набренчим – у Аруза все добро уйдет, чтоб от судейских отмазаться!
Слуги, привешивающие на место дверь, были сердиты и через слово поминали Серую Старуху.
Ретивые стражники, вышибая дверь, изуродовали косяк. Теперь тут плотник нужен, а где ж его сейчас возьмешь, плотника-то?
Но хозяин сказал: в брызги разбиться, а дверь на место водрузить! Доказывать ему что-то было опасно, ибо слуги крепко перед ним провинились. Во время налета грабителей они оба (и старый и молодой) спрятались, забыв о своем долге: охранять дом и господина.
Старший, правда, пытался рассказывать, как сцапал было здоровенного разбойника, но тот, зверюга, отбился и ушел в окно… Хозяин оборвал эти неубедительные россказни, пообещал позже разобраться с трусливыми мерзавцами – а сейчас пусть немедленно приладят дверь, а то стыдно перед всей улицей Старого Менялы!