— Ну, по халатности, может быть, — согласился Александр Анатольевич. — Даже если будет положительное, суд, скорее всего, простит. И я даже возражать не буду. Но не по второму. При Страдине, столь часто нами поминаемом, меня оговорил такой же тюлень. Из страха, не из корысти. Точнее из менее злокачественной корысти, чем в данном случае: его сделали моим сообщником и пообещали освободить от наказания. А здесь вообще за деньги.
— Не только, — возразил Роберт Наумович. — Все-таки главным был страх.
Нагорный пожал плечами.
— Психолог будет смотреть. Я думаю, что ОЦ здесь совершенно необходим. Для его же пользы. Чтобы он сам не попадал в такие ситуации, и люди от него не страдали… Знаете, когда я соглашался на эту должность, я поклялся себе, что при мне дела фабриковаться не будут. Но дела фабрикуются.
— Саша, — сказал Руткевич. — На самом деле прогресс огромный. При Страдине это бы вообще никто расследовать не стал. Твоего Привозина как миленького отправили бы в Закрытый Центр, и Ройтман бы ничего не смог сделать. А следователей, фабриковавших дела, Владимир Юрьевич имел обыкновение защищать до последнего и несмотря ни на что. А их обличителей обвинять в клевете и отсутствии патриотизма. Я уже походил в его времена во врагах империи и сочувствующих тессианским террористам. Хотя ни с какого бока, как ты понимаешь. Так что, Саша, так держать, мы тебя любим.
— Это как остаточный кашель, — заметил Дима. — Не все болезни лечатся сразу, даже при наличии модов. Неприятно, но не опасно. Справишься.
— Не опасно, да… — вздохнул Нагорный.
Адвокаты откланялись, а мы с Димой и Александром Анатольевичем взяли еще по чашечке кофе.
За окном занимался рассвет.
— Я откажусь, наверное, — сказал Нагорный, — я ведь не согласился еще окончательно.
— От чего откажешься? — поинтересовался Дима.
— От предложения Хазаровского.
— Это еще почему?
— Потому что у меня бардак в ведомстве. Вы же не хотите, чтобы в стране было то же самое.
— Бардак у него! Да по сравнению с тем, что было до тебя, это только на выставке показывать — витрина! До тебя эти господа с двенадцатью бюджетными миллионами даже бы задницы не подняли. Забрали, распилили, по карманам разложили и сидели спокойно. И никто бы их не упрекнул даже. Страдина кроме личной преданности ничего не интересовало. Не бунтуете, против меня ничего не имеете — воруйте, сколько влезет. А будете против — вот тогда я вас и прищучу, благо есть за что. И чем больше тех, кого есть, за что прищучить, тем легче управлять империей. А теперь они такие многоходовки выстраивают, что диву даешься! Парня подставили и чуть не подкупили, следователя подкупили, судью, видимо, тоже подкупили, деньги на Анкапистан перевели и сами сбежали. На Анкапистан! Они там головой рискуют с такими деньгами.
— Головой они не рискуют, — сказал Нагорный, — охрану наймут. Но с Анкапистана мы их достанем.
— Анкапистан не выдает.
— Зато очень охотно продает.
— Двенадцать миллионов пойдешь просить к Хазаровскому?
— Ну, зачем двенадцать?
— Так против меньшей суммы они выкупятся.
— Дим, знаешь, я думаю, что из этих двенадцати миллионов одиннадцать давно на Кратосе, и их хозяева сидят спокойненько и задницы не поднимают. Но придется поднять.
— Вот! Такое боевое настроение мне гораздо больше нравится. А по поводу предложения Хазаровского тебя вообще никто не спрашивает.
— Хазаровский спрашивает.
— Это он из вежливости. Народ хочет, чтобы это был ты, а значит, ты должен взять под козырек и ответить: «Есть!»
— Народ пока не спрашивали.
— Да? А то не видно после чьего выступления сразу меняются все расклады на НС.
— Ну, выступление это одно, а малое кольцо совсем другое… Чего я им сдался? Вон Артур хочет.
— Артур, заткни уши, — сказал Дима.
— Не буду, — улыбнулся я.
— Тогда давай договоримся без пощечин.
— Да вы что? — хмыкнул я. — После психокоррекции? К тому же я отличник курса «Мирное разрешение конфликтов». Меня тренер на каждом занятии вызывает в центр круга: «Вот нам сейчас Артур покажет».
— Молодец. Ладно, тогда рискую. Саш, ты бы еще кого-нибудь из детского сада порекомендовал.
Я, наверное, покраснел. Глубоко вздохнул и быстро взял себя в руки.
— Артур, не обижайся, — сказал Нагорный.
— О! — отреагировал Дима. — Любо-дорого посмотреть, как человек успешно применяет на практике посткоррекционный курс.
— Все нормально, — кивнул я. — Уже нормально. Кстати, я бы точно отказался, если бы мне сейчас это предложили.
— Ну, значит, Саш, никуда не денешься, — заключил Дима.
— Сами не понимают, на что нарываются, — проворчал Нагорный. — Ночами заставлю работать.
— Себя в основном, — заметил Дима. — Мы-то сейчас с Артуром спать пойдем, а ты ведь наверняка останешься.
— А чего уходить? — сказала Нагорный. — Светло уже. Скоро начало работы. Доктора надо допросить, который справку подписывал. Или подпись его подделали. Андрея Кравченко.
— Саш, да вряд ли. Мы же все проходили специальный курс психологической подготовки у Ройтмана. Так же, как психологи Центров. Нас бы иначе не допустили к работе с заключенными.
— Похоже, из нас только Александр Анатольевич не прошел курс, — заметил я.
— У него все впереди, — улыбнулся Дима.
— Следователей через это надо прогнать, — заметил Александр Анатольевич. — И судей. А господина Кравченко все равно надо проверить.
— Ну, проверяй, — пожал плечами Дима. — Геру позовешь?
— Позову, иди спи. У тебя отгул.
— Ну, тогда я откланиваюсь. Артур, остаетесь?
Я вопросительно взглянул на Нагорного.
— Силы есть? — спросил он.
— Конечно.
— Тогда задержись еще на часок.
— Хорошо.
Мы остались вдвоем с Нагорным и взяли еще по чашке кофе.
— Александр Анатольевич, а вы обратили внимание на голубой гравиплан и карстовые пещеры? Помните, как умер Кривин?
— Помню, конечно. Обратил. И «Саша» — это совершенно нормально. У нас достаточно неформальная обстановка. Я вообще не ощущаю себя чиновником. Просто мы здесь собрались, потому что определенные вещи нам не нравятся, и мы хотим, чтобы так не было, а было по-другому. Мы же здесь не потому, что нам деньги платят, или мы хотим выслужиться, просто считаем, что это нужно делать, и мы хотим этим заниматься. Я и при Страдине занимался тем же самым, только тогда меня пытались за это посадить, а теперь я сам имею право направить человека в Психологический Центр. И это здорово! Эти люди и обязаны быть в ПЦ. А что касается интересных совпадений. Да, совпадения интересные. Но не стоит относиться к ним с излишним энтузиазмом. Голубых гравипланов много. Вот, Федор Геннадиевич нам место покажет, над которым его катали, тогда можно будет более определенно говорить.
— Тяжело просто. Я буду иногда срываться на «Александра Анатольевича». Так, Саша, зачем вы… то есть ты лишил меня еще часа сна?
— Ты вроде не возражал, — улыбнулся Нагорный.
— Я и не возражаю. Просто спрашиваю.
— Артур, у меня к тебе, во-первых, предложение. Так как ты, видимо в силу пройденного курса психокоррекции, нашим подопечным явно сочувствуешь, я думаю, что ты будешь на месте в ВКК. Как раз займешься отловом тех случаев, где мы напортачили. У тебя это очень хорошо получается. Начальником твоим будет Кирилл Венгер. Это уже решено. Он хороший человек. Как ты на это смотришь?
— Гораздо лучше, чем на работу у Салаватова.
— Вот и отлично. Второе. Я составил на судью, который Привозина арестовал, жалобу в Императорский Контрольный Комитет. Необъективное судебное следствие, отказ в повторном допросе под детектором, игнорирование показаний обвиняемого. Подозрение на сговор со следствием и, возможно, получение взятки. Посмотри, как это оформляется.
И мне на кольцо упал файл.
— Что теперь ему будет? — спросил я.
— От работы отстранят немедленно. ИКК назначит расследование. Заниматься этим будут они, мы не имеем права расследовать дела судейских. Но, думаю, если нам понадобится информация, важная для следствия, они нам дадут.
— А потом? Что ему грозит?
— Если все подтвердится, то «Е3». Неприятная штука. Хотя я бы и «Е4» влепил за такие дела.
— «Е4», по-моему, терроризм, — заметил я.
— А что намного лучше терроризма?
— Ну, все живы.
— Все живы, потому что мы вовремя вмешались.
— И сколько это?
— Меньше года. Но при режиме «Е3» это очень немало.
— Это похоже на «F»?
— Помягче, конечно. Но хуже, чем «А». О! Ты уже ему сочувствуешь.
— Да, нет…
— Ладно. И последнее дело. Я должен связаться со Старицыным. Нам надо дать психолога Привозину. Но сейчас половина шестого. Раньше семи совсем не комильфо звонить. Открытый Центр работает с восьми, психологи обычно с десяти, сам знаешь. Хотя Олег, как правило, раньше приезжает. Подождешь еще часа полтора?
— Конечно, — сказал я.
— Потом я включу громкую связь, чтобы ты тоже слышал. Посмотришь, как это происходит с другой стороны. С одной ты уже видел.
— Саша, а может быть не стоит, мне каждый раз об этом напоминать?
— Не буду, если тебе это неприятно. Но вообще не стоит комплексовать по этому поводу. Прошел курс — молодец. Больше никаких претензий.
— Угу! Тренинги до сих пор.
— Ходи, помогает. Кстати, если у тебя какой-нибудь тренинг с работой пересечется: ко мне или к Венгеру. Мы обязаны отпустить.
— А кто Старицыну звонил в моем случае?
— Судья, конечно. И посылал документы.
Еще часа два мы болтали и пили кофе.
— Теперь, думаю, можно, — наконец сказал Нагорный. — Ну, слушай.
Он на несколько секунд сосредоточился, очевидно, вызывал по кольцу Старицына. Потом сказал:
— Олег, я тебя не разбудил?
— Нет, конечно. Уже половина восьмого, — ответил Старицын.
— У тебя свободные психологи на «Е» есть?
— С понедельника.
— Ну, и хорошо. Мы парня только что отпустили, пусть придет в себя.