Граф Бенгт Габриельсон Оксеншерна
Защищался один Паткуль, остальные обвиняемые ограничились признаниями своей вины и подачей на имя короля «нижайших просьб о помиловании». Первым оправдался Антон Волльмар Шлиппенбах, «чистосердечно раскаявшийся в своих поступках» и дав «под шпагой» торжественную клятву в верности королю[18]. Потом последовало помилование Круншерне и бывшему ландмаршаллу Штрайфу фон Лауэнштайну.
Аргументация сторон на процессе самого Паткуля особой оригинальностью не отличалась, и приводить её здесь вряд ли целесообразно. Прокурор, естественно, нападал, а Паткуль отчаянно защищал себя и лифляндское дело. Ни тот, ни другой не уступали в жёсткости и остроте аргументов. Прежде чем начать процедуру обвинения, государственный обвинитель Юхан Бергенхъельм потребовал от Паткуля выдачи его отчёта о депутатской поездке в Стокгольм и некоторых других документов. Паткуль пояснил, что документов у него нет, поскольку он все их сжёг. Суд, естественно, ему не поверил, но и доказать противное был не в состоянии. Впрочем, в распоряжении комиссии имелись копии всех необходимых документов венденского конвента, включая реляцию и делиберанду Паткуля, и она приступила к рассмотрению дела. Вице-губернатору Соопу было дано указание сделать обыски по всем местам проживания Паткуля.
Сооп был обречён на то, чтобы исполнение им своих должностных обязанностей сопровождалось негативными результатами. Он кинулся со своими приставами в дом к Линденштерну, но наткнулся там лишь на несколько книг и личных документов Паткуля. Бумаг венденского конвента и его отчёта о встречах с королём на месте не оказалось. Бухгалтера Реберга, который якобы видел в загородном доме Линденштерна ящик с документами конвента, отправили на его поиски в Курляндию.
Не успел бухгалтер вернуться из Курляндии с пустыми руками, как к Соопу пришёл Карл Паткуль и сделал важное заявление. Младший брат слишком долго терпел и ждал своего часа, чтобы отмстить Йоханну Рейнхольду, и, наконец, дождался. Согласно его показаниям, в конце 1693—в начале 1694 г.г. папендорфский пастор Людекус, состоявший с бежавшим в Курляндию братом в переписке, получил от последнего указание изъять из кладовки в Вайдау и передать Линденштерну часть его рукописей, книг и одежды. Из Швеции Паткуль написал Людекусу, чтобы тот сжёг какую-то перевязанную бечёвкой бумажную стопку, хранившуюся в шкатулке у свояка Паткуля, полкового квартирмейстера фон Данненфельда, в имении Бринкенхоф. Эту просьбу Людекус якобы также исполнил. Оставшееся целым содержимое шкатулки пастор опечатал сургучной печатью, взял с собой домой и передал на хранение рижскому другу Паткуля некоему Руссу. Русс же потом переправил пакет в Эрвален на хранение майору фон Фитингхофу. Согласно Карлу Паткулю, реляция брата о переговорах и слушаниях в Стокгольме хранилась теперь в Эрвалене, завёрнутая в пергамент с золотым обрезом. В августе пастор Людекус, якобы, снова появился в Вайдау, предъявил Карлу письмо от брата и попросил дать ему возможность осмотреть некоторые шкапы и ящики, чтобы кое-что забрать с собой. Карл отказался удовлетворить просьбу пастора и опечатал кладовку. Но Людекус остался у Карла в гостях, споил его вином, а потом пьяный подрался с его племянником Эвертом фон Данненфельдом.
Немедленно арестованный Людекус изложил Соопу иную версию. В Вайдау он приезжал по приглашению Карла Паткуля, где его угостили вином, а потом хозяин вместе с племянником жестоко его избили. Пастор Мюле из Дикельна посетил Людекуса и подтвердил следы тяжёлых побоев на своём собрате. У нас нет сомнения в том, что версия пастора была ближе к правде, но ему это мало помогло. Сооп отдал приказ забрать из Вайдау оставшиеся бумаги Паткуля, но ничего интересного в них не нашёл. Опять опоздал! Людекуса, естественно, на свободу не выпустили и отправили по этапу, сухопутным путём через Финляндию, в Стокгольм.
Преследованию подвергся также товарищ Паткуля по службе в эстонском полку майор Лёвенвольде, находившийся с изгнанником в постоянной переписке и вместе с пастором Людекусом и купцом Руссом содействоваший сохранению его личного архива от шведских властей. Молодой Герхард Йоханн фон Лёвенвольде, происходивший из ещё более старого рода, нежели Паткуль, был аристократом и по рождению, и по духу. Он крепко держался отцовских традиций и всей душой ненавидел редукцию и шведское государство, воплощённое для него в Хастфере и Карле ХI. Когда власти стали искать архив Паткуля, майор в марте 1695 года «с большим обозом», как доносил его командир Хельмерсен, отправился в Курляндию, чтобы навестить там «некоего друга». После возвращения из Курляндии Лёвенвольде узнал, что по распоряжению Хастфера его перевели в финский полк в Обу, где спустя короткое время он был арестован и в сопровождении охраны был доставлен на расправу в Стокгольм.[19]
…Незадолго до прибытия бедного Людекуса к месту назначения, 12 декабря 1694 года чрезвычайная комиссия (ЧК!) вынесла Фитингхофу, Будбергу и Менгдену смертные приговоры[20]. Аналогичный приговор, «приукрашенный» некоторыми казуистическими добавлениями, был 17 декабря вынесен и Паткулю. Тело Паткуля комиссия сочла целесообразным «облегчить» перед казнью путём отделения от него топором правой руки, а чтобы душа казнённого не слишком долго задерживалась на сей грешной земной юдоли, а прямиком попадала в рай, решено было после казни облегчить и душу – путём публичного сжигания его «зловредных бумаг».
Исполнить приговор в полной мере шведские власти не успели, потому что 31 октября обвиненный, переодевшись в одежду охотника, исчез из Стокгольма и через некоторое время опять появился в любимом Эрвалене. «Зловредные бумаги» палач незамедлительно сжёг, недвижимость беглеца была конфискована в пользу короны, движимое имущество поступило в распоряжение наследников, среди которых находился и братец Карл. С церковных папертей было прочитано строгое предостережение всем, кто собирался давать Паткулю убежище и кров. О преступнике Йохане Рейнхольде Паткуле шведские послы сообщили всем дворам Европы.
«Конечно, обвинения, выдвинутые прокурором против лифляндских баронов в соответствии с господствовашим тогда государственным правом и одобренные комиссией, были тяжёлыми», — вздыхает самый последовательный противник Й.Р.Паткуля О. Шёгрен и признаёт: «Для чиновничьей иерархии, действовавшей от имени самодержавного права, закон о монархе оказался ужасным орудием, применяемым и в последующие времена, чтобы устрашать и унижать».
Между тем исчезновение Паткуля из Стокгольма для шведских властей вряд ли должно было казаться неожиданным. Ещё в августе Паткуль посетил графа Б. Оксеншерну и заявил ему, что уже исчерпал все аргументы в свою защиту и напомнил о существовании охранной грамоты короля, а также о планах убытия из Стокгольма ближайшим рейсом судна в Ригу. Отплытие судна было по техническим причинам отложено, а 22 сентября Паткуль получил отказ на своё прошение о помиловании. 2 октября он снова напомнил властям о своём намерении воспользоваться для убытия из Швеции охранной грамотой, но по каким-то непредвиденным причинам задержался в столице до конца месяца. Вероятно, ему нужно было переходить на нелегальное положение, чтобы избежать ареста. Но, кажется, он и этого не сделал.
О. Шёгрен сообщает, что на столе у Паткуля (похоже, властям было известно, где и в каком месте стоял этот стол) нашли две записки: одна была адресована комиссии, другая – королю. В первой записке он сообщал о своём разочаровании шведским правосудием, называет его спектаклем и добавляет, что возвращение в безопасное убежище он связывает с необходимостью «иметь свободными руки для спасениямоей чести перед Его Королевским Величеством и, если понадобится, перед целым миром и не дать шанса для торжества моим преследователям». В обращении к Карлу ХI Паткуль просит пощадить его от судебного преследования и заверяет короля, что, несмотря на все невзгоды и несправедливости, выпавшие на его долю, он до смерти будет хранить ему верность своего «незапятнанного сердца». Таковы были законы жанра и этикета того времени: даже злейшие враги сохраняли видимость куртуазности и необходимой вежливости.
Известно, что путь из Стокгольма до Риги Паткуль проделал по морю – скорее всего, на какой-нибудь частной купеческой яхте или шаланде. Отплытие крупных парусных судов в Ригу строго контролировалось властями шведской столицы, и если бы Паткуль воспользовался официальным каналом сообщения с Лифляндией, то приговор чрезвычайной комиссии в отношении него стал бы реальностью, а наше повествование прервалось бы на этом самом месте.
Лифляндский период жизни Паткуля закончился. Оппозиция лифляндского рыцарства была подавлена и разгромлена. Уже в декабре 1694 года указом Карла ХI конституция Лифляндии была упразднена, роль шведских властей в провинции усилена, должности ландратов отменены, а чрезвычайная комиссия продолжала свою работу и выносить смертные приговоры. В стране воцарилось молчание. В октябре 1695 года в Риге состоялся очередной ландтаг рыцарства, о котором генерал-губернатор с триумфом отчитывался перед королём: «В рыцарской комнате царит гробовое молчание… Рыцарство целиком и полностью отдалось на милостивую волю Вашего Величества». Но главный исполнитель указов и проводник политики короля в Лифляндии граф Хастфер не долго радовался победе: в декабре 1695 году в возрасте 38 лет он неожиданно «почил в бозе».
По прибытии в Курляндию Паткуль написал письмо матери, в котором он выразил удовлетворение тем, что имение Линден не попало под редукцию и обещал не оставить её своими сыновними заботами. Он жаловался на своего брата Карла («Бог найдёт его»)[21] и заверял мать в том, что в изгнании он не будет испытывать нужду и что скоро найдёт себе источники пропитания.