Пассивность лифляндского дворянства Паткуль объяснил Августу тем, что «подходящий момент для этого ещё не подоспел». Он представил королю список дворян, которые были готовы подписать на имя польского короля адрес с изъявлениями верноподданнических чувств. Адрес вскоре был составлен и от имени лантратов, лантмаршала и всего рыцарства подписан самим Паткулем. Судя по всему, это мало убедило Августа, и он снова стал проявлять сомнения в целесообразности продолжения военных действий против Швеции. Трудно было предугадать, каковы были бы последующие шаги Августа, если бы к этому моменту с русской границы не прискакал курьер и не сообщил, что царь с войском численностью в 40 тысяч человек вот-вот должен вторгнуться в Ингерманландию. Примерно в это же время военные действия в Голштинии должны были начать датчане.
Перед лицом этих фактов Августу не оставалось ничего иного, как продолжать начатое дело. Здесь, в Варшаве, в июне 1700 года он наконец-то издал манифест, в котором официально объявлял войну Швеции и объяснял её причины. В манифесте явно чувствуется рука Паткуля, вероятно, он и подтолкнул Августа к этому акту – нужно было во что бы то ни стало связать короля публичными обязательствами и предотвратить все его поползновения и шатания. В манифесте говорилось, что уже при восшествии на польский трон король Август вознамерился вернуть Лифляндию, что редукция в отношении лифляндского дворянства фактически нарушила условия Оливского мира и что лифляндское дворянство обратилось к нему с просьбой о помощи. Кроме того, говорилось в манифесте, король не может относиться безразлично к тому, что Швеция враждебно настроена по отношению к польско-саксонскому союзнику – Дании.
Швеция на манифест Августа ответила двумя. Больше всего Стокгольм задело утверждение о том, что лифляндское дворянство якобы преподнесло польскому королю верноподданнический адрес. Если этот адрес существует, спрашивали шведы, то почему же он не был опубликован? Да очевидно потому, отвечали они, что «он был подписан одним лишь осуждённым на смерть перебежчиком Й.Р.Паткулем, которого король Польши, в нарушение обязательств, взял под свою защиту».
Пока Паткуль безуспешно обхаживал польскую шляхту, уговаривая Сейм принять решение о войне со шведами, на помощь осаждённой Риге из Финляндии спешила армия шведского генерала барона Отто Веллингка. Саксонские части были разбросаны по всей провинции и достойное сопротивление Веллингку оказать не могли. Они в спешном порядке освобождали занятую недавно территорию Лифляндии и отступали на юг. Отряд, охранявший подступы к Риге, при первых известиях о приближении шведов в панике покинул свои позиции и в большом беспорядке, в ночь с 5 на 6 мая, переправился на левый берег Двины, еле успев уничтожить за собой понтонный мост. Когда шведы подошли к городу, они увидели дымящиеся бивуаки противника, недоеденный на столах ужин, висящие на крюках парики офицеров и разбросанные повсюду личные вещи. Вся Лифляндия к северу от Двины снова была под контролем шведов. Несколько недель спустя в саксонский лагерь под Ригу прибыл курляндский курфюрст Фердинанд и то ли «в порядке издевательства», то ли всерьёз вручил главнокомандующему О.А.Пайкулю радостную весть – король Август назначал его генералиссимусом над всей лифляндской армией.
Первое, что сделал теперь генерал-губернатор Дальберг, был незамедлительный созыв рыцарского конвента. 16 июня конвент собрался в освобождённой Риге, чтобы рассмотреть вопрос о выделении средств на оборону провинции. На самом деле у Дальберга на уме было нечто другое. Он в категорической форме потребовал от баронов выразить протест против «злоупотребления со стороны предателя Паткуля добрым именем рыцарства и именем отдельных его членов». Дальбергу было известно о сообщениях посла Швеции в Варшаве Вакслагера о последних действиях Паткуля. Посол докладывал генералу О. Веллингку, как Паткуль убеждал польских магнатов в том, какую пользу республике сулит воссоединение с Лифляндией и как этого всем сердцем желают лифляндские дворяне. Нужно было срочно разоблачить Паткуля и предупредить присоединение Речи Посполитой к антишведскому тройственному союзу.
Требование генерал-губернатора привело собравшихся в необычайное возбуждение. В зале возник шум и беспорядок. Дальберг решил дать баронам время на обдумывание и приступил к обсуждению военных ассигнований. Дебаты о Паткуле возобновились на следующий день. Не все одобряли действия Паткуля, не все хотели стать польскими подданными, но другое дело подвергать остракизму члена своего общества – пусть и бывшего! Десять лет тому назад на съезде в Вендене они его чуть не на руках носили, а когда узнали о вынесении ему смертного приговора, то многие посчитали его несправедливым. Споры продолжались два дня, пока не пришли к единому мнению: узнать, чьи имена стояли под пресловутым адресом на имя короля Августа. Сразу после этого многие бароны под разными предлогами поспешили покинуть Ригу, явно не желая участвовать в том спектакле, который затеял Дальберг.
Ландмаршал, старый друг и сообщник Паткуля Г. Л.фон Будберг и один ландрат на следующий день посетили генерал-губернатора и сообщили ему решение конвента. Одновременно они проинформировали Дальберга, что многие участники конвента по причине слишком больших издержек на проживание в Риге разъехались по домам. Дальберг пришёл в ярость: уехать с конвента, не дожидаясь его завершения и не уведомив генерал-губернатора, было признаком явного непослушания. Паткуль должен быть осуждён как предатель и вор, и точка! Надо немедленно составить текст соответствующего заявления и каждому члену конвента его подписать. Будберг ответил, что бароны не очень склонны к сочинительству – пусть этим делом займутся специалисты из Риги. Отлично, сказал Дальберг, он даст указание в свою канцелярию составить текст, а пока никто из оставшихся без разрешения город не покинет. Самовольно уехавшие из Риги получат для подписи копию.
На следующий день дискуссия среди оставшихся делегатов конвента вспыхнула с новой силой. Недостатка в решительных и радикальных заявлениях не было. Все были возмущены поведением генерал-губернатора, и никто не хотел подписывать бумагу, сочинённую в недрах его канцелярии. Прошло пять дней, и Дальберг представил, наконец, проект документа, осуждающего Паткуля в самых резких выражениях. Никто из присутствующих не захотел его подписывать. Появились альтернативные проекты. Но время шло, расходы на проживание в городе съедали последние семейные деньги, а ворота Риги были по-прежнему закрыты. Дальберг брал баронов на измор. Прошло ещё пять дней, и документ был подписан.
В этом странном документе, как пишет Х. Хорнборг, бароны торжественно подтверждали свою верность королю Карлу ХII, отрекались от «инсинуаций» в свой адрес со стороны «изменника» Паткуля и клеймили позором как его самого, так и исходящие от него заявления. Первым свою подпись под декларацией должен был поставить директор конвента Будберг, а за ним последовали ещё 134 подписи, в том числе подписи «12 верных патриотов», которые год тому назад составили для Паткуля Инструкцию, уполномочивающую его вступить от их имени в переговоры с королём Августом. Всех подписантов сразу отпускали домой. Можно легко себе представить, с каким выражением на лицах разъезжались бароны домой.
Э. Дальберг на этом не успокоился и добился принятия примерно такой же декларации от граждан города Риги. Король Карл ХII отныне мог быть спокоен за своих лифляндских подданных.
Несомненно, акция генерал-губернатора Дальберга достигла своей цели и сильно разозлила и огорчила Паткуля. Если среди баронов и были какие-либо колебания и шатания в сторону Польши, то теперь они были на корню уничтожены профилактическими мерами Дальберга. Горько было сознавать Паткулю, что среди невольных отступников оказались старые товарищи, которым он верил до самого последнего момента, но он был не тем человеком, который быстро сдаётся. В свойственной ему манере Паткуль немедленно парировал удачный ход Дальберга выпуском в свет злой брошюры, в которой обвинял лифляндского генерал-губернатора в авторстве «рыцарской декларации» и неудачно переводил полемику на личность самого Дальберга. «Рыцарь» Паткуль считал нормальным напомнить «общественности» о низком происхождении графа, который, как известно, вышел из «подлых» крестьян и которому «благородные» мотивы были чужды. Это, конечно, был удар ниже пояса, и Паткуль должен был отлично понимать, что такие «козыри» вовсе не украшают игрока. «Нужно признать, что в своём слепом бешенстве Паткуль на этот раз выпустил свою стрелу далеко от цели и что его обычно острое перо никогда не было более тупым», замечает Х. Хорнборг. Но уязвлённому Паткулю все средства казались хороши.
А рыцарство, как показал дальнейший ход войны, не нарушило своих слов и оставалось верным Карлу ХII до самых последних дней существования Лифляндии как шведской провинции[39].
Польская шляхта разъехалась с Сейма, так и не приняв никакого решения об участии Польши в войне. Коронное – регулярное – войско Речи Посполитой всё ещё сохраняло нейтралитет, и Август мог только рассчитывать на добровольческие отряды как в самой Польше, так и в Литве. Собрав подкрепление к находившемуся в Лифляндии корпусу Пайкуля, Август в июле 1700 года в роскошной карете, предшествуемый скороходами в белых одеяниях и эскортируемый Паткулем, появился в саксонском лагере под Ригой. 7 июля шведы молчаливо наблюдали с крепостных стен за тем, как польский король инспектировал крепость Аугустенбург. Она приветствовала его орудийным салютом из 206 выстрелов, на рейде стояла датская эскадра и тоже салютовала Августу.
16 июля главные силы саксонско-польской армии у деревни Томсдорф начали переправляться на правый берег Двины. О. Веллингк, до сих пор не показывавшийся из крепости, решил помешать переправе и выслал из Риги отряд под командованием генерал-майора Й.Г.Майделля, состоявший из 1700 кавалеристов и 1000 пехотинцев. Но шведы опоздали – саксонская пехота уже успела переправиться и загородиться от шведов земляными укреплениями и артиллерией, а кавалерийские части Пайкуля по понтонному мосту уже спешили ей на помощь. Майделль со своими слабыми силами решил не рисковать и повернул обратно, чтобы соединиться с основными силами Веллингка у деревни Уекскуль. 20 июля О. Веллингк предпринял новую попытку опрокинуть неприятеля в Двину, но перед лицом превосходящих сил саксонцев отступил в крепость, еле отбившись от наседавшего противника.