Плохо же знал маркиз короля Августа! Некоторое время спустя в том же кабинете, в котором он улыбался маркизу, и за тем же столом, за которым он его принимал, Август с той же благосклонно-коварной улыбкой подписал с Петром наступательный союз против Швеции.
Из Биржей все участники переговоров двинулись на Митаву, оттуда – в Ораниенбаум и Аугустенбург, где царь под грохот пушечных залпов почтил память павшего здесь генерала и дипломата Г.К.Карловича.
Биржи стали своеобразным апогеем в карьере Паткуля при дрезденском дворе. Его звезда на дрезденском небосводе сияла так ярко, как никогда. Военная партия при его активном содействии победила, дни канцлера Байхлингена были сочтены и, казалось, что ничто уже не могло мешать Паткулю продолжать беспрепятственно играть роль ближайшего помощника и советника Августа. Правда, определённые неприятности Августу и Паткулю доставляли поляки – всё ещё бунтовала шляхта, не желавшая признавать своим королём Августа «Сильного».
После встречи в Биржах в Варшаве собрался Сейм, который, обычно неспособный добиться единства ни по одному вопросу, на сей раз проявил удивительное единодушие по вопросу войны со шведами. Сейм потребовал от Августа немедленно прекратить военные действия в Лифляндии и обнародовать результаты переговоров в Биржах. Августа назвали зачинщиков всякой смуты в республике, и открыто заявляли, что «более не считали себя связанными обязательствами с разбойником» из Саксонии. Воистину быть королём Польши в то время не было синекурой!
«Разбойник» неуклюже защищался, напоминая полякам, что в Лифляндии когда-то господствовала римско-католическая церковь, и принять её в лоно Польши – святая обязанность польской церкви. Слышали бы это лифляндские дворяне! И как, вероятно, возмущался Паткуль, услышав о такой аргументации короля!
Триумф Паткуля был недолговечен. Небо над горизонтом затягивалось тучами. Противники Паткуля отнюдь не успокоились и продолжали вынашивать планы его устранения. Не последнюю, если вообще не первую, роль в заговоре против ненавистного «выскочки» из Лифляндии играл всё тот же маркиз дю Эрон. Именно Паткуль приложил все усилия к тому, чтобы перечеркнуть планы Версаля в отношении короля Августа, поэтому посол считал его своим личным врагом. Не сидели сложа руки и шведские агенты. То, что не удалось сделать в Бирзене, решили повторить в Лейпциге.
Поскольку Август всё ещё нуждался в Паткуле как необходимом связующем звене с русским царём, свалить лифляндца традиционным методом, то есть, с помощью интриг и сплетен, вряд ли удастся. Но очернить его в глазах короля можно, только надобно было воспользоваться иными средствами. Почему бы не попытаться уничтожить Паткуля при помощи самого Паткуля? Он просто стал невыносим со своей открытой нетерпимостью, неуправляемой вспыльчивостью и гневливостью, безмерной надменностью по отношению к другим.
И если разобраться, то по существу такая оценка личности Паткуля имела под собой все основания – наследственные черты его характера уже давали о себе знать и ранее – недаром всё более отдалялся и охладевал Флемминг, демонстративно игнорировал услуги тайного советника Паткуля новый канцлер Фюрстенберг, а при дворе распускались всякие порочащие имя Паткуля слухи, в частности, называли все его далеко идущие планы химерой, а самого автора – искателем счастья и чинов, прожектёром-неудачником, который, предав шведского короля, может изменить и Августу.
Естественно, Паткуль почувствовал всю эту возню вокруг своей персоны и начал принимать свои контрмеры. Он добивается от Августа выпуска декрета, в котором король просит независимых юристов и экспертов страны оценить личность и поступки Паткуля, так «несправедливо осуждённого в шведском королевстве». Чтобы поддержать свой пошатнувшийся среди своих соплеменников и при европейских дворах авторитет, Паткуль организует публикацию т.н. дедукций, в которых известные юридические авторитеты, в том числе и Кристьян Томазиус, доказывают справедливость поступков бывшего подданного короля Швеции, объясняют его переход на службу к польскому королю и оправдывают борьбу за независимость Лифляндии. Дедукции распространяются по всей Европе и некоторые её экземпляры попадают даже в Швецию.
В брошюре «Основательная, но скромная дедукция невиновности Й.Р.Паткуля» бывший шведский подданный, оправдывая свой переход на службу от одного государя к другому, развивал революционные и далеко не безопасные для себя взгляды. Он, в частности, утверждал, что если монарх перестаёт заботиться о своём подданном, то подданный может считать себя вполне свободным по отношению к нему от всяких обязательств. Думается, что такой взгляд на вещи вряд ли был по душе королю Августу, и можно быть уверенным в том, что мимо злопамятного монарха этот пассаж не прошёл.
То, что потом произошло весной 1701 года, нам известно со слов самого Паткуля, в частности, из его дружеских писем к посланнику Моро. Противники Паткуля решили «зацепиться» за некоторые, ставшие их достоянием подробности его личной жизни. Заговорщикам стало известно, что Паткуль поддерживает близкие отношения с некоей француженкой – «маленькой конфиденткой», к которой «был не равнодушен и король». Сам Паткуль её имени не называет, а вычислить её из целого сонма наложниц короля Августа историкам пока не под силу. Наложницам самого «сильного» в сексуальном отношении короля, включая и дочерей Галлии, просто несть числа![42] Вероятно, Паткуль недаром называл свою подругу конфиденткой – скорее всего он сочетал приятное с полезным и получал через неё нужные сведения о короле и настроениях в его окружении. Августу было известно об ухаживании Паткуля за своей фавориткой, но король проявлял великодушие и даже использовал это обстоятельство для беззлобных шуток и подначиваний над ним.
Мина под Паткуля была заложена в Варшаве в период его отъезда в Лейпциг. Перед самым отъездом он обнаружил, что в его доме объявился новый сосед – некий бравый полковник Сен-Поль, адъютант Августа и французский подданный, за которым, по слухам, тянулся целый шлейф приключений и амурных похождений. Француз состоял какое-то время на датской службе, но был уволен оттуда за убийство на дуэли знатного датского дворянина. Из Дании Сен-Поль отправился в Венецию, но и там по каким-то причинам не ужился и вот теперь поступил на службу в саксонскую гвардию.
По своём прибытии в Варшаву Паткуль обнаружил, что бравый француз во всю начал ухаживать за его «маленькой конфиденткой». Поначалу Паткуль не обращал на это никакого внимания, хотя король ещё накануне его отъезда из Варшавы «дружески» предупредил о необычайной активности нового адъютанта. Но Паткуль настолько был уверен в своей подружке, что соперника в каком-то «адъютантишке» не почувствовал. Друзья Паткуля и в первую очередь граф Штраттман сразу почуяли недоброе и сказали Паткулю, что речь в данном случае идёт не о любовных играх, а о более серьёзных вещах. Всё поведение Сен-Поля свидетельствовало о том, что за его спиной стояли сильные покровители.
Когда Паткуль снова появился в доме, Сен-Поль только демонстративно усилил своё внимание к француженке. Это становилось уже несносным, и Паткуль пожаловался королю на неподобающее поведение его адъютанта. Август отделался шутками, восприняв всю историю как смешной любовный треугольник. Между тем настырные приставания полковника к «маленькой конфидентке» достигли такой степени дерзости, что она была не в силах им противостоять и обратилась за помощью к Паткулю.
Паткуль пришёл в ярость. Он распорядился вызвать обидчика к себе в канцелярию и на повышенных тонах отчитал его по всем правилам дворянского этикета. Как тот посмел выступать в роли соперника и вести себя по отношению к нему, Паткулю, таким неподобающим образом? Как мог он забыться, с кем имеет дело? Неужели полковник Сен-Поль возомнил себя равным ему, министру короля? Разумеется, о дуэли с ним не может быть и речи! Если полковник не прекратит своих домогательств к его знакомой и будет по-прежнему распускать о нём подлые слухи и злую клевету, то он узнает всю меру его гнева.
Темпераментная «проповедь» королевского министра никакого воздействия на полковника Сен-Поля не произвела – ещё одно доказательство того, что тот действовал строго по сценарию и что игра была ещё не закончена. Полковник продолжал вести себя вызывающе. Последняя его выходка состояла в том, что он на улице, во всеуслышание, стал громко издеваться над слугой Паткуля. И тут у королевского министра терпение лопнуло. Хам должен быть наказан!
Он приказал привести Сен-Поля к себе в дом и появился перед ним со шпагой в одной руке и с палкой – в другой. Он снова начал читать полковнику «мораль», постепенно распаляясь и давая волю своему необузданному темпераменту. Обозвав полковника подлецом, он подошёл к нему поближе, схватил его за грудки и начал изо всех сил трясти, так что у Сен-Поля лишь из стороны в сторону моталась голова. Но француз молчал, не выказывая никакого страха, и лишь надменно– вызывающе улыбался. Это уже было выше сил Паткуля: он ударил его несколько раз палкой, потом сбил с ног на пол и стал избивать уже плоской стороной шпаги. Лицо Сен-Поля обагрилось кровью.
Хорошо, что рядом оказался Флемминг. Саксонцу удалось вырвать из рук обезумевшего от гнева Паткуля шпагу, обхватить его обеими руками и бросить на стол. Это сразу привело Паткуля в чувство. Он крикнул избитому, что тот всё это заслужил, и пошёл из комнаты. Не сопротивлявшийся до сих пор Сен-Поль вдруг вскочил на ноги, схватил брошенную на пол шпагу Паткуля и бросился за ним вслед. Если бы опять не вмешался Флемминг, разоруживший француза, дело бы закончилось смертоубийством.
Полковник Сен-Поль отнюдь не был трусом, а по характеру нисколько не походил на флегматика. Оскорбление, нанесённое ему Паткулем, выдержать бы смог не всякий. А Сен-Поль выдержал. Вероятно, это стоило ему неимоверных усилий воли, но надо было до конца выполнять указания режиссёра. И королевский адъютант неплохо справился со своей ролью и ушёл за кулисы. На авансцену вышел то ли один из авторов, то ли дирижёров пьесы – маркиз Шарль дю Эрон собственной персоной! Он начал публично изливать своё возмущение по поводу «грубого обращения» с подданным его величества короля Франции (подданство которого не