Сам Паткуль чрезвычайно высоко ценил Петра и старался служить ему верой и правдой – так, как это умели делать прибалтийские немцы. Их разделял лишь один пункт, по которому они расходились – судьба Лифляндии, но Паткуль с уважением относился к мнению царя и старался пореже раздражать его своими напоминаниями о ней. Все заботы по этому поводу Паткуль будет поверять канцлеру Головину.
Путь Паткуля проходил через Киев, Яссы и Лемберг (Львов) в Краков, где в это время находилась штаб-квартира Августа. Пока он жил в Москве, в Польше произошли большие перемены. Карл ХII, вступив в польскую Литву, разбудил спящего медведя: Польша формально всё ещё находилась в состоянии мира со Швецией, и вот теперь на их землю пришёл чужой король и хочет без их согласия менять порядки. Такого в Речи Посполитой допустить не могли, даже если шведы задумали прогнать с польского трона ненавистного Августа и посадить кого-то другого! И часть шляхты вместе с регулярным – коронным – войском объединилась вокруг Августа. То, что долго не удавалось сделать ни Паткулю, ни Августу, ни Петру, сделал Карл ХII, который уже занял Варшаву, а оттуда двинулся за бежавшим Августом на Краков.
9 июля в местечке Клишов, в 9 верстах от Кракова оба войска изготовились к бою. У Августа было 16 тысяч саксонских и 8 тысяч польских солдат, в то время как у шведов было ровно в два раза меньше. В первый раз за всю войну Паткуль и король Август могли невооружённым взглядом рассмотреть гарцующего на коне шведского короля.
Польско-саксонское войско с трёх сторон охватило шведское, но благодаря стойкости и маневренности последним, после ожесточённой схватки, удалось разбить противника и обратить его в бегство. Сначала дрогнула на правом фланге польская конница, за ними на левом фланге последовали саксонцы, центр остался неприкрытым, и это определило исход битвы. Август потерял около 2 тысяч убитыми и ранеными и столько же пленными. Перед отступавшими было болото, и тот, кто не утонул в нём, был либо зарублен шведской кавалерией, либо попал в плен. Август потерял всю артиллерию и обоз, включая военную казну.
Паткуль спасался бегством вместе со всеми, но заблудился в лесу, попал в трясину, и если бы к нему во время не подоспел лейб-гвардеец Августа, то он бы погиб или попал в плен. Когда король прискакал в Краков, он обратился в магистрат за помощью – требовались деньги на то, чтобы хотя бы переодеть короля в приличное платье, но никто не хотел давать деньги «бесполезному» монарху. (Когда в город войдут шведы, краковцы как один выплатят Карлу ХII контрибуцию в размере 100 тысяч гульденов).
Добравшись до Кракова, Паткуль, не дожидаясь Августа, выехал в южную Польшу в район Сандомира, где скоро собрался польский Сейм, в результате длительных дебатов и колебаний принявший, наконец, формальное решение о войне с Польшей. Пощипанный под Клишовом Август тоже появился на съезде шляхты и обратился к ней с призывом сплотиться вокруг него. В это же время он написал Паткулю четыре примирительных письма, в которых жаловался на то, что все его бросили, что у него нет денег, и просил приехать. Паткуль поставил условие: он готов помочь королю, если тот уберёт из правительства великого канцлера Байхлингена. Это настолько шокировало Августа, что он окончательно удалил от себя Паткуля. Возмущён был поведением Паткуля и старый друг Я.Х.Флемминг, считавший, что подобный шантаж в такое тяжёлое для страны время был неуместным. Но Паткуль стоял на своём, ссылаясь на мнение царя, что, конечно же, соответствовало только настроениям и общим установкам Петра, никак не распространявшихся на конкретных министров своего союзника. Но Паткуль решил наказать Августа и сделал это без всяких колебаний. Впрочем, он участвовал в работе сейма в качестве «наблюдателя», активно действуя на пользу общего дела где словом, а где кошельком. Из его письма к царю явствует, что взятка «неподкупным» полякам обошлась русской казне всего в 7 тысяч талеров.
Решение сейма бороться « за свободу республики не на жизнь, а на смерть» не вдохновило Паткуля – он знал, что на поляков никакой надежды не было. Военное и политическое положение Августа было чрезвычайно слабым: Карл ХII уже искал кандидата на польский трон, а французский посол дю Эрон возобновил посреднические попытки заключить мир со шведами. Маркиз добился свидания с графом Пипером, главным советником короля Карла, но услышал от него, что король ускакал под Краков, а без него он таких вопросов решать не может.
Как бы ни был плох Август как союзник, нужно было что-то предпринять для укрепления его шаткого положения. Худо-бедно, Саксония с Польшей отвлекали от России главные силы шведов и давали возможность царю добиваться успехов в Лифляндии и Ингерманландии и осуществлять строительство новой армии. Как мы уже сообщали выше, Август, исходя из чисто спекулятивных целей, заключил союз с императором Австрии, пообещав ему помочь войсками в войне с Францией. Любой союз – вещь обоюдная. Не был исключением в этом отношении и союз Дрездена с Веной. Теперь, когда Август потерпел от Карла сокрушительное поражение под Клишовом, император мог помочь ему хотя бы деньгами. И Паткуль отправился в Вену, благо вербовкой инженеров, мануфактурщиков и оружейников он с таким же успехом мог заниматься и в Австрии. Его нисколько не смущало то обстоятельство, что для выполнения своей миссии у него не было никаких верительных грамот и полномочий. У него был титул царского генерального комиссара, и Паткуль для выполнения своей миссии считал это вполне достаточным. Терять время на испрашивание у царя полномочий и аккредитивов было некогда. Быстрота и натиск! Натиск и решительность! Можно себе представить, какой плодотворный симбиоз дипломатии с военным искусством мог бы возникнуть, окажись в одной упряжке такие два человека, как Суворов и Паткуль!
17 августа 1702 года Паткуль инкогнито прибыл в Вену. Его сопровождал Хайнрих Хюйссен, надворный советник из Вальдека, с которым он познакомился в Швейцарии несколько лет тому назад и который теперь разъезжал по Европе и оказывал ему помощь в вербовке иностранных специалистов в Россию. Аккуратный и дисциплинированный, Паткуль не преминул доложить о своей миссии царю уже с места событий. Пётр действия Паткуля воспринял положительно. В качестве дополнительных «нагрузок» он получил от царя приказ продолжить переговоры с австрийцами об углублении оборонительного союза с Австрией от января 1702 года против турок, обсудить условия помолвки 12-летнего царевича Алексея с австрийской эрцгерцогиней и – ни много ни мало – добыть для Ф. Головина диплом графа. В Москве, очевидно, полагали, что дипломатические способности Паткуля были безграничными.
Паткуль снял комнаты в предместьях Вены и приступил к выполнению царских поручений. Время для переговоров с австрийцами было выбрано неудачно. Австрийцы терпели поражение в войне с французами, поэтому о каком-то углублении союза с Россией против Османской империи они в настоящее время и думать не могли. О браке с царевичем Алексеем Вена отделалась общими, ни к чему не обязывающими её ответами. Об официальной аудиенции у кайзера Леопольда I Паткуль не мог и помышлять, главное для него было добраться до вице-канцлера Кауница, ведавшего всеми внешними делами империи. В Вене находился царский посол Пётр Голицын, но он не пользовался при дворе императора достаточным авторитетом[47]. Вся надежда была на датского посла К. Урбиха, а дом П. Голицына использовался в качестве места проведения тайных встреч и переговоров.
Бедный Голицын, как видно из его отчётов царю, принял неожиданно появившегося Паткуля с должными уважением, вниманием и подобострастием. Он даже не удосужился поинтересоваться у генерального комиссара царя наличием соответствующих полномочий! Сказывались проклятое русское низкопоклонство перед иностранцами, нерешительность характера и отсутствие информации о реальном статусе генерального комиссара. Посол оказывал Паткулю всяческое содействие и был вынужден терпеть от него и высокомерный тон, и каждодневные поучения и унизительное положение постороннего наблюдателя – ведь Паткуль действовал самостоятельно и не посвящал его ни в какие дела.
К. Урбих, который скоро перейдёт на службу к русскому царю и которого позже станут называть вторым Паткулем, быстро нашёл общий язык с первым, и, не испрашивая инструкций из Копенгагена, начал действовать в его пользу. Кауниц «сидел» на солидном датском «пенсионе» и скоро согласился тайно встретиться с Паткулем. Тайно, потому что в Австрии начинали побаиваться безрассудного шведского короля, занявшего всю Польшу и в любой момент способного вторгнуться в австрийскую Силезию. Лучше было, чтобы до шведского посла в Вене не дошло, что Кауниц встречается со «шведским изменником» и представителем русского царя. Ф. Головину Паткуль отправил подробный отчёт, в котором не без хвастовства, в самых ярких красках, описал, как он с помощью датского посла вступил в тайный контакт с министрами кайзера и стал внушать им идею сохранения на польском троне короля Августа[48] и порочности сближения Австрии с агрессивной Швецией.
Идя на встречу с Паткулем, Кауниц, настоящий светский человек, бонвиван и кутила, тонкий ценитель всего изящного и вкусного, с высоким умным лбом, полными губами и настороженным выражением глаз, по выражению Е. Эрдманна, знал, чего хотел, но, прежде всего – чего не хотел. А не хотел он ещё одной войны, помимо французской. Вначале вице-канцлер решил прощупать Паткуля на его компетентность и завёл разговор о том, что король Карл, якобы, во что бы то ни стало желает заключить сепаратный мир с Августом и Петром, чтобы со всей силой обрушиться на оставшихся противников. Этот приём был, конечно, шит белыми нитками, но Паткуль не стал вступать с австрийцем в дискуссию, предоставляя ему возможность высказываться в подобном духе и далее. Австрия, продолжал Кауниц, не хочет обострять отношения со Швецией перед лицом такого грозного противника на её южном фланге, как Турция. Вот именно поэтому, вставил Паткуль, Россия и предлагает расширить и углубить антитурецкий оборонительный альянс с Австрией, который будет способствовать продолжению войны с коварными шведами, которые никогда не испытывали дружественных чувств к австрийской империи.