Здесь, под Шлиссельбургом, Паткуль составил подробный отчёт для Головина о своей деятельности оберкригскомиссара, а 14 июня передал царю проект предложения об образовании более крупного альянса, направленного против Швеции. Стержневым моментом проекта был отрыв Пруссии от Швеции. Граф Пипер, однако, опередил Паткуля: в конце июля 1703 года между Пруссией и Швецией был заключён тайный союз, согласно которому Швеция признала за Фридрихом статус короля. Разгневанный Пётр хотел было арестовать прусского посланника Кайзерлинга и наказать служивших в русской армии прусских офицеров, но отсоветовал Паткуль.
Кипучая и деятельная натура Паткуля и здесь, в русском лагере на берегах Невы, нашла себе приключения. Некто фон Корнберг, иностранный офицер, сменивший несколько иностранных армий и поступивший на русскую службу не без помощи оберкригскомиссара царя, профессиональный проходимец и бретер, из-за своей некомпетентности разжалованный из генерал-лейтенантов в простого офицера, решил отмстить Паткулю, которого он считал виновного во всех своих бедах. С клеветническим доносом Корнберг обратился к царю, призывая его прогнать прочь «негодяя» Паткуля. Царь не внял советам Корнберга и рассказал обо всём Паткулю. Тот решил вызвать Корнберга на дуэль, царь разрешил дуэль, но без применения оружия – на кулаках. Паткуль согласился на этот необычный русско-английский вариант выяснения отношений и сделал противнику вызов, но жалкий трус Корнберг на «кулачки» не явился. Как-то проходя по лагерю, Паткуль обнаружил своего обидчика, подошёл к нему, дал пощёчину, а потом уже передал его на «обработку» своим ординарцам.
Вместе с Царём Паткуль принимал участие в боях на реке Сестре против шведских частей генерал Крунхъорта. Устрялов Н. Г. описывает эпизод, в котором Паткуль критикует царя за горячность и безответственность – не царское это дело водить в бой взводы и роты! Царь должен был беречь себя для государственных дел. Историк пишет, что Пётр этот упрёк принял благосклонно.
В этот период Паткуль должен был стать свидетелем одного удивительного и драматичного по своему содержанию эпизода. В марте, участвуя при спуске корабля в Шлиссельбурге и карабкаясь по каким-то мосткам, сорвался вниз и утонул вышеупомянутый саксонский резидент полковник Кёнигсекк. Царь приказал вытащить упавшего посланника из трясины, и когда его приказ был исполнен, обнаружилось, что Кёнигсекк был мёртв. Саксонец был уже оформлен на русскую службу, хотя и продолжал исполнять обязанности посланника Августа. Во избежание утечки информации Пётр дал указание, прежде чем определять труп в мертвецкую, обыскать все карманы погибшего и найденные бумаги передать в его распоряжение. Каково же было удивление Петра, когда среди бумаг Кёнигсекка было обнаружено любовное письмо… Анны Монс, старой любовницы Петра! Пётр был ошеломлён вероломностью немки, к которой он, как известно, питал искреннюю и долгую привязанность. Продолжая получать богатые подарки и приношения от Петра, начиная драгоценностями и кончая деревеньками с крепостными душами, «Монсиха» вступила в связь с саксонцем, причём последний, как явствовало из письма, имел по отношению к ней самые серьёзные намерения. Пётр приказал посадить Анну под домашний арест, строго запретив ей, под страхом смерти, покидать дом. В таком состоянии Монс пребывала несколько лет, пока её не освободил новый жених, прусский посланник Кайзерлинг, но это уже другая история.
Выезжая в Россию, Паткуль взял с собой Х. Хюйсена, который ввиду крушения планов воспитания царевича Алексея в Австрии, был рекомендован им в качестве хофмейстера царевича. Паткуль лично набросал план воспитания Алексея, который, по признанию Е. Эрдманна, даже с точки зрения человека ХХ века выглядел весьма современным. К сожалению, этому плану на практике не последовали, а жаль: случись иначе, царевич, возможно, пошёл бы другим путём и не кончил свою жизнь таким трагическим образом.
Доверие царя к Паткулю было в этот момент так велико, что Паткулю наконец-то удалось убрать с поста великого канцлера Саксонии ненавистного Байхлингена. Когда фон Арнштедт доложил Августу о том, каким большим влиянием Паткуль пользуется при дворе Петра, то король, во избежание трений с Москвой, должен был наконец-то не только расстаться со своим премьер-министром, но и отдать его под суд и посадить в крепость. Впрочем, это не прибавило королю любви к Паткулю, и он продолжал настраивать против него царя.
Но царь, как будто в ответ на инсинуации польского короля, ещё больше полюбил лифляндца. Он приготовил ему новое и ещё более ответственное задание – Паткулю вменялось начать переговоры с поляками с целью их официального присоединения к союзу против Швеции и заключить между ним и Августом новый официальный тройственный союз (Саксония, Польша и Россия). В выданном ему на руки царском рескрипте от 6 июля 1703 года говорилось, что Паткуль получает ранг чрезвычайного и полномочного посланника царя в Польше и Австрии, звание действительного тайного советника с годовым окладом 2 тысячи рублей, а также чин генерал-поручика от инфантерии со всеми вытекающими из него привилегиями и правами и титул наместника города Козельска! Особо оговаривалось, что Паткуль находится под защитой русского царя и что в случае мира со Швецией царь гарантирует Паткулю отмену смертного приговора, вынесенного ему шведскими властями. Примечательно, что в качестве дополнения к указанному документу Паткулю было предложено дать торжественную клятву впредь не умалчивать ни о чём, что могло бы повредить царскому делу. Уж не было ли это отголоском «аферы Кеттена»?
В конце июля Паткуль через Новгород выехал в Москву, а 8 (18) августа 1703 года покинул столицу России, чтобы уже никогда не увидеть ни царя Петра, ни Москву, ни её жителей.
Чрезвычайный и полномочный посол Петра
Облечённый высокими полномочиями царя, Паткуль ехал в Польшу, дабы, как писал ему в инструкциях Ф. Головин, «чего бы это ни стоило, не выпускать из рук ни короля Августа, ни польскую республику». Согласно инструкциям, Паткуль все свои действия должен был теперь согласовывать с послом в Варшаве князем Григорием Долгоруким – Москва на всякий случай подстраховывалась от излишней самостоятельности своего неуёмного оберкригскомиссара.
«Россия в последующий период времени благодаря умной, хитрой дипломатии совершила великое дело», – признаёт О. Шёгрен. – «Без всякого преувеличения можно сказать, что путеводителем, первопроходцем и прозорливцем этой дипломатии стал Паткуль. Благодаря ему русская государственность проникла в европейские кабинеты и с тех пор завоевала там себе более высокое место, нежели это мог предугадать сам учитель…» Для Паткуля, продолжает шведский историк, отныне существовали лишь интересы России, которые совпадали с его собственными. Никакими обязательствами по отношению к Августу он теперь связан не был, а как представитель дружественной страны не всегда становился на его сторону.
В Москве по отношению к польскому королю избрали теперь иную тактику – помогать, но осторожно, с разбором. Так Паткуль писал Ф. Головину из Польши, что посол Долгорукий всеми средствами старался не допустить примирения между Августом и примасом католической церкви, а если и таковое произойдёт, то надо представить это как заслугу царя. Пётр должен взять на себя общее посредничество между королём и недовольными поляками, но вести дело так, чтобы недоразумения между ними оставались до конца неурегулированными. Таким образом «король будет вынужден постоянно зависеть от царя, а у республики появится причина и повод опасаться сепаратного мира между Польшей и Швецией», добавлял он
Можно ли на самом деле сравнивать уровень, на котором пять лет тому назад находилось Великое посольство, с тем уровнем дипломатии, на который взошла Россия с помощью Паткуля и Головина? Боярско-приказная манера «прямолинейного» ведения дел так же отличалась от более гибкой дипломатии Петра, как арифметика от высшей математики.
Уже в день своего прибытия в только что занятую саксонско-польским войском Варшаву Паткуль нанёс визит королю Августу и вручил ему свои верительные грамоты. Несколькими часами раньше наместник короля князь Антон Эгон Фюрстенберг довёл до сведения нового царского посла заверения Августа в том, что его превосходительство может надеяться на безусловную и полную протекцию короля и его неусыпную заботу о его безопасности. Запомним эти уверения и посмотрим, чего они будут стоить через четыре года.
На аудиенции Август, скрипя зубами, был вынужден произнести несколько слов в осуждение Байхлингена, которого он обвинял в возникновении недоразумений в отношениях с Россией и которого теперь посадил в крепость Кёнигштайн. В адрес своих польских подданных король Август тёплых слов нашёл мало, и тут он был более искренним, нежели при характеристике бывшего канцлера. Польские магнаты, хоть и воевали со шведами, но тяготели к заключению мира и испытывали традиционное недоверие к России – тут ничего нового для Паткуля не было.
Паткуль привёз из Москвы радостные вести: царское обещание выплачивать Августу 300 тысяч рублей субсидий ежегодно и послать в Польшу вспомогательное войско численностью до 12 тысяч человек. За это Август должен был вести активные военные действия с Карлом ХII и не заключать с противником сепаратного мира. (Король именно в этот момент ожидал результатов новой попытки склонить шведов к миру. О. Шёгрен утверждает, что уже в это время Август пообещал Карлу XII выдать Паткуля). В окружении Августа лишь старый знакомец Кристоф фон Бозе, возглавлявший теперь военное ведомство, твёрдо держался курса на продолжение войны со шведами. Август узнал, что его субсидирование деньгами царя будет осуществляться под руководством и наблюдением Паткуля. Это была горькая пилюля для короля – он знал, что Паткуль транжирить деньги на любовниц ему не позволит!
Главным противником военной партии в Польше был кардинал Радзиевский. Примирение между ним и Августом на июньском съезде в Люблине было лишь поверхностным, поэтому Паткуль в первую очередь свои усилия направил на обработку кардинала. Он уговорил Петра направить Рад