зиевскому личное письмо, но большого эффекта на хитрого и коварного политика оно не возымело. Между тем, на Августа со всех сторон посыпались заманчивые предложения: Австрия, Голландий и Англия настойчиво предлагали ему посредничество в заключении мира со Швецией и союз против Франции. По-видимому, антифранцузский лагерь не столько нуждался в военном потенциале Саксонии и Польши, сколько в ослаблении Швеции и в первую очередь России.
Паткуль с Долгоруким находились в сложном положении и делали всё возможное, чтобы оправдать надежды царя Петра, а их голоса в целом хоре других – были услышаны Августом и поляками. Паткуль не терял надежды и писал царю, что «скоро мы увидим, кто из нас мастер играть». Под неослабным вниманием и контролем обоих русских послов Августу, наконец, с большим трудом удалось протащить в сейме план заключения союза Польши с Россией, Данией и Пруссией. Главным аргументом для поляков оказалось русское золото. Паткуль подкупил киевского воеводу и гетмана польского коронного войска Иеронима Любомирского, за которым последовали и другие «паны». Пришлось, однако, пойти на хитрость: истинный смысл союза с Россией полякам – по настоянию Паткуля – раскрыт не был. Общественности представили т.н. «симулированный» текст договора, в котором о наступательном характере союза не говорилось ни слова, субсидии были истолкованы как заём, а ввод русского корпуса в Польшу – как краткосрочный и случайный жест царя. На самом деле, Паткулем под суверенитет Польской республики была заложена долговременная мина, в конечном счёте, послужившая причиной её гибели.
В знак благодарности за оказанную помощь король подарил Паткулю серебряный сервиз стоимостью 10 тысяч талеров, но Паткуль наотрез отказался его принять, заявив, что царь вознаграждает за его службу таким образом, что принимать подарки у него нет необходимости. Этот выпад вряд ли способствовал улучшению и без того хрупких отношений посла с Августом, и король затаил на него лютую злобу. Правда, Паткуль поспешил принести королю извинения – он понимал, что отказ от подарка нарушал все принятые в дипломатии условности. Август, кажется, удовлетворился этими извинениями, но добавил, что «такое видит в первый раз в своей жизни». К. Бозе тоже выразил осуждение поступку своего друга:
– Если и в дальнейшем установится мода отказываться от подарков, то куда же пойдёт жизнь? – недоумённо спрашивал он Паткуля.
Паткуль оказал Августу ещё одну неоценимую услугу – он продлил ему пребывание на польском троне. В поисках кандидата на роль польского короля Карл ХII остановил свой выбор на принце Константине Собесском, брате принца Якоба. Выбор оказался удачным, Константин пользовался большой популярностью у поляков, и Константин, возможно, и занял бы место Августа, если бы не проявил бдительности Паткуль. По его совету отряд саксонских войск вторгся в Силезию и выкрал оттуда обоих братьев Собесских, которых Август распорядился посадить под домашний арест в крепость[56]. Ярость шведов не поддаётся описанию, но сделать они ничего не смогли. Австрийский император Леопольд I, которому принадлежала Силезия и на родственнице которого был женат Якоб Собесский, воспринял эпизод довольно флегматично. (Если у командира гитлеровского спецназа О. Скорцени и был учитель, то его наверняка звали Йоханом Рейнхольдом Паткулем).
Сам Паткуль жил в Варшаве в обстановке строгой секретности и конспирации, но, тем не менее, шведы дознались о его присутствии в польской столице и стали его преследовать. Паткуль постоянно менял место жительства и без вооружённой охраны в городе не показывался. Г. Долгорукий писал в Москву, что жизнь Паткуля находится в постоянной опасности. После похищения братьев Собесских Паткуль был вынужден вообще удалиться в Дрезден и сидеть под стражей дома.
Две недели спустя после заключения формального союза с Польской республикой шведы под Торном и Пультуском нанесли серьёзное поражение войскам Августа, в результате которого союзник Петра потерял почти всю свою пехоту. «Сильного» Августа снова нужно было поддерживать под ручки, и Паткуль в который раз пришёл ему на помощь. По его совету Август учредил военную кассу, в которой для продолжения войны накапливались и собственные средства, и русские субсидии. Кассой распоряжались совместно представитель России и представитель Саксонии – так было вернее. Август в этот период поручил Паткулю провести реформу саксонской администрации, включая военное министерство. У Паткуля развязывались руки для того, чтобы очистить саксонское правительство от противников продолжения войны со Швецией. Пётр I ограничил свободу действий своего посла в Варшаве, но тот сам нашёл себе дополнительное применение и самозабвенно помогал царю «выращивать овощи на чужом огороде».
К этому времени относится генеральный план военной кампании на следующий год, составленный военными советниками Августа при активном участии Паткуля. План был доложен царю. В преамбуле к плану Паткуль развивал идею о нанесении Карлу ХII сокрушительного поражения объединёнными усилиями союзных войск. Петру предлагалось «заморозить» свою активность в Прибалтике и обеспечить направление главного удара на шведскую армию в Польше. Паткуль полагал, что экономика Швеции уже не справлялась с напряжением, вызванным военными расходами, а человеческие ресурсы были на исходе. На одного шведского солдата в Польше приходилось два солдата Августа и Петра, поэтому Паткуль считал успех кампании обеспеченным.
Трудно сказать, насколько этот план был точен и реален с чисто военной точки зрения. На первый взгляд, он содержал вполне здравое зерно одним разом покончить с противником, крепко застрявшим со всей своей армией в Польше, но он вряд ли был приемлем для России. Паткуль, судя по всему, по-прежнему был озабочен перспективой подпадания Лифляндии под суверенитет России и не знал, что у Петра к этому времени уже созрел замысел прибрать её к своим рукам. Да и с какой стати царь должен был таскать каштаны из огня для такого ненадёжного союзника, каким оказался Август? Русские войска полностью овладели инициативой, наносили Шлиппенбаху и Крунхьорту одно поражение за другим, и полное завоевание Прибалтики уже было не за горами.
В Дрезден в начале 1704 года приехал новый датский посланник Томас Вильхельм фон Ессен и привёз весть о том, что Дания, возможно, скоро вступит в войну со Швецией. Копенгаген уполномочивал Ессена тайно вступить в контакт с Августом и начать переговоры о заключении тайного союза. Дания в этих целях заручилась военной поддержкой Голландии, пообещавшей задействовать свою эскадру численностью в 20 судов. На конспиративной встрече под Дрезденом Ессен, однако, дал понять Паткулю, что без денег царя из намеченного предприятия вряд ли что выйдет.
В Дрездене Паткуль активно занялся (в который раз!) обработкой Берлина, для чего вступил в контакт с главой внешнеполитического ведомства Пруссии Хейнрихом Рюдигером фон Ильгеном. Секретной службе Августа удалось перехватить шведскую дипломатическую почту, в которой Стокгольм выражал недовольство своим номинальным союзником Пруссией. Прусский король Фридрих I обвинялся (заметим, вполне справедливо) в «ловле рыбы в мутной воде» и в игнорировании союзнических обязательств. Естественно, Паткуль поспешил в Пруссию и не преминул довести там эти шведские оценки до сведения короля, надеясь вбить клин между Берлином и Стокгольмом. Напрасное дело! «Штучка в себе» Фридрих расточал во все стороны улыбки и комплименты, давал обещания и заверения, но был невозмутим и непоколебим в избранном курсе: лавировать, набирать очки и прихватывать всё, что плохо лежит. Для видимости Фридрих пообещал рассмотреть возможность присоединения к антишведскому лагерю, но при условии, если вступит в действие план об объединении войск Петра и Августа в Польше. О негативном отношении к этому плану России аккуратный Кайзерлинг должен был уже доложить королю, поэтому, давая подобное обещание, Фридрих I практически ничем не рисковал.
В это же время Паткуль приступил к развертыванию разведывательной деятельности в европейских столицах. Он давно мечтал насадить во всех крупных городах Европы своих агентов, которые бы снабжали царя полной и достоверной информацией о событиях в Европе. «Чрезвычайно важно», – писал он Головину, – «повсюду – в Вене, Гамбурге, Берлине, Лондоне, Гааге, Копенгагене и даже в Стокгольме заиметь настоящих добрых корреспондентов – людей, которые разбираются в делах, хорошо знают местность и население и имеют доступ к знаниям». Отдельных разведывательных служб тогда, кроме Англии, ни у одного государства практически не было, и разведка была естественным, если не основным занятием дипломатов. Дипломатия была неотделима от разведки, склонность к конспирации и секретам была врождённой чертой Паткуля, и он с удовольствием занялся организацией агентурной сети в Европе.
Паткуль хотел тесно связать Россию с Западом, но для этого не хватало настоящих кадров – с послами царя, не владеющими языками, «сварить кашу» было трудно. Все европейские дворы, сообщал он Головину, жалуются на то, что с русскими послами нельзя говорить доверительно, а только через переводчиков. Способный и умный посол в Варшаве князь Г. Долгорукий, не владевший иностранными языками, держал при себе переводчика, подданного императора Леопольда! Естественно, что каждый шаг России в Польше становился известным Кауницу. Паткуль предлагал канцлеру Головину взять на дипломатическую службу надёжных иностранцев, а в Гааге учредить пост Генерального уполномоченного (т.е. резидента), который бы руководил всей агентурной сетью в северной и западной Европе. Похоже, что Паткуль предлагал на этот пост себя, это была конкретная и интересная работа, отвечающая его характеру, темпераменту и наклонностям. Можно себе представить, каких высот этот человек достиг бы на разведывательном поприще, но этому не суждено было сбыться. Царь-новатор идею Паткуля одобрил и утвердил венским резидентом датчанина К. Урбиха, копенгагенским – Нейхаузена, а берлинским – фон Лита. Но дальше дело не пошло, и до конца эти планы Паткуля выполнены не были – скорее всего, из-за вечной русской проблемы – нехватки денег. А жаль!