К концу 1704 года обстановка вокруг Паткуля чрезвычайно осложнилась, хотя под защитой царя он продолжал чувствовать себя в безопасности и не обращать внимание на козни врагов. Несмотря на свой ум и проницательность, Паткуль был слишком самоуверен и самолюбив, а потому не мог признать и проанализировать свои ошибки, что помешало ему вовремя и реально оценить надвигавшуюся угрозу. С другой стороны, Паткуль стоял перед непосильной задачей: заставить Августа вращать колесо войны и не давать ему транжирить деньги на развлечения. Хоть он и контролировал теперь кошелёк царя, но держать его постоянно закрытым не мог, потому что капризный Август то и дело угрожал сойти с тропы войны[57]. Паткуль уже испробовал все средства для «урезонивания» ветреного союзника, включая и любовниц короля. В этих целях он поочерёдно вступал в контакт то с графиней Августой фон Кёнигсмарк[58], то с графинями Любомирской и Козел, поднося им дорогие подарки и регулярно отчитываясь о них перед царём.
Настоящей, бескорыстной благосклонностью Паткуль пользовался лишь у матери Августа, вдовы-курфюрстины Анны Софии и даже состоял членом её собственного маленького двора. Вдова, воспитанная в строгих лютеранских нравах, вела скромную, уединённую жизнь и, не одобряя разгульных наклонностей своего сына, выказывала горячую привязанность к Паткулю. Естественно, Паткуль пытался оказывать влияние на сына через мать, но Август редко прислушивался к советам родительницы и всё больше подпадал под влияние бездарного канцлера Пфлюгка, князя-сладострастника А.Э. фон Фюрстенберга, врождённого интригана тайного советника Адольфа Магнуса фон Хойма, супруга графини Козел и личного референта Георга Эрнста фон Пфингстена – прожженных мошенников, профессиональных лизоблюдов и лишённых всяких моральных принципов царедворцев. Эти главные советчики короля всеми фибрами своей души ненавидели Паткуля, при удобном случае вставляли ему палки в колёса и ежечасно, ежеминутно настраивали против него короля. Я.Х.Флемминг к этому времени несколько утратил всё своё влияние на Августа и совершенно охладел к бывшему другу из Лифляндии.
Как мы уже указывали выше, причин для ненависти к русскому послу у дрезденского двора было много. Главная, конечно, заключалась в нелицеприятии нравов этого двора самим Паткулем. Играли роль и личные черты характера – заносчивость, высокомерие, нетерпимость, максимализм, от которых Паткулю пришлось страдать всю свою жизнь и от которых ему так и не удавалось избавиться. К примеру, он незаслуженно критиковал генерала Шуленбурга за его действия под Познанью и, конечно же, приобрёл в его лице ещё одного врага.
Сдаётся, в провокационных целях Август попросил Паткуля составить «независимый» меморандум о состоянии дел в саксонском правительстве, которое во всех столицах Европы снискало дурную славу – его называли не иначе, как продажным и гибельным. Естественно, Паткуль не удержался от самых резких и нелицеприятных оценок и написал всё, как было – правда, сославшись на мнение других дворов Европы. Свой меморандум Паткуль закончил словами: «Dixi et animam salvavi» – «Я сказал и спас свою душу». Позже на документе появится другое латинское изречение, приписываемое Я.Х.Флеммингу: «Maledixisti et damnaberis» – «Ты дурно сказал и будешь осуждён». Август, прочитав суждения Паткуля, страшно обиделся и возненавидел автора ещё больше. Своей прямотой и неуступчивостью Паткуль в своё время снискал к себе ненависть шведского короля. Теперь он навлёк на себя немилость короля польского. «Паткуль очень умный человек, но в гневе он перестаёт быть политиком», — писал посол Долгорукий в Москву.
Именно в этот роковой час на Паткуля посыпались и другие беды. Из России возвратился обиженный и злой наёмник Корнберг и стал распространять и про царя и про Паткуля клеветнические измышления. К нему присоединился француз Герен, и Паткулю пришлось прибегать к крайним мерам – арестам авторов пасквилей. В Швеции Паткуля считали предателем, в Польше – зачинщиком опустошительной войны, в Саксонии – высокомерным и вспыльчивым чужаком, а он не обращал на своих врагов внимания и шёл своей дорогой. Ему было чем гордиться – его, изгнанника, принимали короли Польши и Пруссии и русский царь, ему давали аудиенцию высшие правительственные чиновники в Гааге, Копенгагене и Вене, к его мнению прислушивались, с ним считались, и он продолжал оказывать существенное влияние на европейские дела. Больше всего он полагался теперь на царя и больше всего боялся, что с Петром могло случиться что-нибудь непредвиденное. Он понимал, что тогда ему придёт конец. Сознание этого факта не делало его более удобным и снисходительным для других, а лишь более мрачным, замкнутым и сварливым.
Генерал Шуленбург в своих мемуарах в таких выражениях опишет Паткуля: «Его глаза, в которых назойливо и бесстыдно отражается характер – дерзкий, активный и опасный, сверкают мрачно и дико. Он был мстительным и неблагодарным. Кто с ним сходился ближе, начинал потом его ненавидеть». Что и говорить – мрачная и не слишком объективная картина!
А вот как о нём писал один саксонский придворный: «Один из великих гениев столетия – независимо оттого, шло это из глубины его суждений или объяснялось его учёбой… Его страсти слишком сильны, а его нрав слишком горяч для того, чтобы стать министром».
В это время у Паткуля возникают планы женитьбы на богатой саксонке Анне фон Айнзидель. Первому эта идея пришла в голову королю Августу, который рассчитывал этим браком более тесно привязать царского посла к своей «колеснице». Август предоставил это дело своей матери – ведь Анна фон Айнзидель входила в тесный кружок её общения. Невеста, вдова оберхофмайстера фон Румора, была очень выгодной партией для Паткуля, но он с женитьбой не торопился и попросил фон Арнштедта в Москве спросить мнение на этот счёт у Головина, Меньшикова и самого царя[59].
Ситуация в Европе к этому времени выглядела чрезвычайно запутанной, неясной и чреватой всякими неожиданностями. Две войны – за испанское наследство и на Севере – сплели противоречия между воюющими сторонами в такой гордиев узел, который было невозможно развязать никакими дипломатическими усилиями. Если дёргали за один конец, то он тянул за собой несколько других и ещё больше запутывал существо дела. Король Август войны не хотел, но был заинтересован в получении царских субсидий и в удержании за собой польского трона, а это без продолжения военных действий против шведов достигнуть было нельзя. Королю Дании Фредрику IV хотелось вернуться в лоно антишведского альянса, но на него оказывали давление Гаага и Лондон. Фридрих I Прусский мечтал заполучить Штеттин, Польскую Пруссию и Курляндию, но боялся испортить отношения со Швецией. Царь Пётр не отвергал с порога возможности мира со шведами, но требовал оставить за собой как минимум Нарву и Скт. Петербург. Карл ХII не только выступал против предоставления русским плацдарма на Балтийском море, но и требовал от Москвы компенсации за причинённый ущерб в Прибалтике. За благосклонность Августа, Фридриха и Карла ХII боролись Франция, Австрия и морские державы.
Паткуль находился в центре всех этих хитросплетений и должен был пытаться проводить твёрдую линию на удовлетворение интересов Москвы, не упуская из виду ни одно враждебное поползновение как со стороны союзников, так и противников.
Часть третьяКонец
На краю пропасти
Основной головной болью для царского посла оставался Август. От вездесущего Паткуля не могли ускользнуть предательские «вихляния» царского союзника, и он решил во что бы то ни стало разоблачить его «шашни» со шведами. Пленный шведский генерал А. фон Хорн свободно разъезжал по Дрездену и то и дело под честное слово отпускался саксонцами в шведскую штаб-квартиру. Скоро Хюйссен предоставил в распоряжение Паткуля неопровержимые данные о том, что Август вступил в тайный контакт с Карлом. В одной из бесед с королём Паткуль прямо спросил, соответствует ли это действительности. Август бессовестно отпирался, клялся и божился честью, что он чист, как агнец и ни в каких грехах не замешан. Паткуль поверил было королю, но на всякий случай отписал по этому поводу царю реляцию.
В розысках определённую помощь Паткулю оказал прусский министр и друг фон Ильген. Пруссак располагал информацией о тайной связи Августа с Карлом, которую до сведения Берлина довели сами шведы в попытках предостеречь прусского короля от сближения со своими противниками. Ильген предоставил в распоряжение Паткуля копию письма Августа Карлу, но для Паткуля этого было мало – нужно было попытаться заполучить оригинал.
В мае 1705 года он попросил у царя разрешение прибыть в Москву и лично доложить ему о щекотливом деле. Ответ царя пришёл в Дрезден лишь месяц спустя, в нём Пётр, не возражая против поездки Паткуля в Россию, просил всё-таки прежде направить ему подробный письменный отчёт. Паткуль, опасаясь перехвата почты саксонцами, направил в Москву с пакетом специального курьера, русского офицера. В письме Петру он обещал «повлиять на прусский двор таким образом, чтобы Ваше царское Величество сами заполучили оригинал, без которого уличить короля Польши, в случае его отрицания, будет трудно». В случае если подозрения в отношении Августа подтвердятся, Паткуль предлагал царю расторгнуть с ним союз, объявить об этом «всему миру» и уповать в дальнейшем лишь на собственные силы. До окончательного выяснения дела Паткуль обещал царю сделать всё возможное, чтобы ни Август, ни его окружение не заметили бы никаких изменений в поведении своих русских союзников. «Я надеюсь», – писал Паткуль, – «что В. ц. В. распространит на меня своё милосердие и поведёт дело так, чтобы я не попал в опасное положение и немилость на случай, если король Польши прознает о том, что я сделал для В. ц. В.»