«не только вы с обеих сторон, но и весь свет увидит мою невинность и узнает неслыханную свирепость сих варваров. Прошу не милости, а справедливости и суда и уповаю, что Ваше величество в том мне не откажете, но своею, Богом данною, силою меня освободите и даруете возможность на суд всего света представить моё дело и на меня наветы. Смиренно уповаю, что Ваше величество в моём лице вашу собственную повреждённую честь охраните, подобно другим христианским государям, которые так поступают и в меньших случаях, отомстите за ваше оскорбление, чтобы всегда имели к Вашему величеству почтение, как наивеличайшему в свете государю. Как публичный министр, я стою под властью государя, которого дела отправляю, а у другого свят и невредим. Всё, что можно мне сделать: запретить вход, а самосильством управы не искать».
Паткуль догадывается, что формальным предлогом для вылазки его врагов послужило дело о русском вспомогательном корпусе, и в деталях, с самого начала, излагает историю этого многострадального воинства: о том, как с ним обращались саксонцы, отказывая в предоставлении провианта и крова, о том, как он обивал пороги саксонского военного ведомства, пытаясь добиться от него хоть какой-нибудь помощи, о том, как он тратил собственные средства, чтобы не дать бедным солдатам умереть с голода и отчаяния. Он ссылается на письма царя и Головина, давшие ему полномочия на вступление в контакт с графом Штраттманном и рассказывает о том, какие благоприятные условия удалось «выторговать» у австрийцев для русских военных. Он упоминает, что вопрос о переводе корпуса обсуждался на собрании офицеров и что офицеры единодушно выбрали вариант службы у кайзера, предпочитая его голодной смерти в Саксонии. Наконец, Паткуль раскрывает суть секретных статей договора с австрийцами, которые могли служить только на пользу России. Он собирался выслать текст договора на одобрение Петра, но помешал пресловутый арест. Паткуль просит царя вызволить его из тюрьмы и обещает оправдаться перед ним по всем статьям. Он умоляет не сообщать об этом письме саксонцам, чтобы не вызвать с их стороны ненужных репрессий.
И это письмо в Россию из Зонненштайна, вопреки утверждениям Е. Эрдманна, было не единственным[62]! В начале того же рокового 1706 года от Паткуля приходит письмо к Головину. Оно коротко, это даже не письмо, а записка. Приводим её полностью в версии профессора Н.Г.Устрялова: «Не знаю, дошло ли моё письмо государю. Пишу ночью тайно, сижу в той же яме, где содержался преступник Герен, на стене видно ещё, где он писал собственной рукой. Если государь меня оставит, несчастлив тот, кто верно ему служит».
Всем саксонским послам в европейских столицах Август направил подробные разъяснения насчёт обстоятельств ареста царского посла, который якобы своими самовольными действиями вызвал недовольство у самого царя. Пфингстен, один из членов кабинета Августа, распространял слухи, что Паткуль арестован по приказу самого царя. О причинах, которыми при этом руководствовался царь, Пфингстен предпочитал не говорить, загадочно ссылаясь на правила конспирации. Датский посол в Дрездене Т. В.Ессен, не удовлетворившись разъяснением короля, в знак протеста уехал в Данию. Граф Штраттманн такими объяснениями не удовлетворился и требовал от советников Августа ответить, действовали ли они по приказу своего короля или на свой страх и риск, и спрашивал, может ли он и впредь считать себя в Саксонии в безопасности. Скоро, однако, графа отозвали в Вену, потому что своими настойчивыми действиями он раздражал не только Августа, но и кайзера Йозефа.
Никто не верил официальной версии Дрездена, лившего крокодиловы слёзы по поводу русского вспомогательного корпуса, потому что всем было хорошо известно, как к нему относились саксонские министры, и до какого состояния он был доведен благодаря неусыпному «попечительству» тех же плакальщиков. Мало сомнений было и в том, что король Август лично замешан в устранении Паткуля, потому что жалкие и трусливые Хойм, Пфлугк и Кº сами никогда бы не решились поднять руку на дипломатического представителя Петра. Большую озабоченность арестом Паткуля продемонстрировал Берлин. Маршалл фон Биберштайн направился немедленно в Дрезден, чтобы узнать подробности аферы и попытаться выручить документы Паткуля, касающиеся русско-прусских контактов. Но что могли сделать для Паткуля Копенгаген, Вена или Берлин, если ничего не предпринимала Москва?
Конфисковав личный и служебный архив Паткуля, заговорщики рассчитывали найти против него компромат. Но они жестоко просчитались, потому что ничего предосудительного, хоть как-то оправдывавшего их беспрецедентную акцию, обнаружить в бумагах арестованного не удалось. Правда, кое-что полезное для себя они всё-таки извлекли. В конфискованных документах они наткнулись на адресованный Августу мемориал Паткуля, в котором последний сообщал, что из-за большой занятости военно-хозяйственными делами вынужден отойти от дипломатических, и просит короля по всем этим делам обращаться к послу Долгорукому. Это была ценная зацепка для дрезденских крючкотворов – пусть хоть задним числом, но она придавала аресту царского посла видимость легитимности. Если Паткуль снял с себя обязанности посла, значит, он не имел права пользоваться дипломатическим иммунитетом!
Это, конечно, была очень свободная трактовка международного права, весьма далёкая от действительного положения вещей. Посол перестаёт быть послом только тогда, когда он лишается верительных грамот и официально освобождается от своих представительских полномочий тем же органом, который его назначил – в данном случае, царём. Паткуля же никто посольских полномочий не лишал, а его временное добровольное удаление от дипломатии никак не могло сказаться на его дипломатическом статусе. Но для врагов Паткуля это было малосущественной деталью!
Заговорщики понимали, что главное теперь состояло в том, чтобы убедить в виновности Паткуля царя Петра. Составить список обвинений было поручено Хойму. Но тому был хорошо известен нрав царя – он ни за что не поверит в те «сказочки», которые были рассчитаны на непосвященных, и тогда Хойм в письме от 3 января 1706 года просит Августа о разрешении вскрыть архив Паткуля и «тайно его исследовать». Посмотрим, что же наскрёб против Паткуля тайный советник Хойм после того, как «исследовал» его архив[63]?
Невероятно, но факт: Хойм, не моргнув глазом, утверждает, что инструкции канцлера Головина Паткулю по делу русского корпуса не существует вовсе. Сообразив, однако, что эта чудовищная ложь долго не проживёт, тут же поправляется: поскольку, мол, она пришла в зашифрованном виде, то официальной силы не имеет. Бедный тайный советник забыл, что полный текст инструкции Паткуль своевременно передал генералу Штайнау. Далее он утверждает, что Паткуль получил от австрийцев взятку. (За что? За то, что «всучил» кайзеру растрёпанный, растерзанный и неподготовленный к ведению военных действий корпус?) Всем было хорошо известно, что Паткуль был неподкупен, но, может быть, поверит царь, на которого и был рассчитан этот список мнимых преступлений? И так далее и тому подобное. Стряпня, которой занялся королевский советник Хойм и которую повёз царю Шёнбек – это яркое свидетельство того, с какими людьми в окружении Августа в течение многих лет приходилось иметь дело Паткулю.
Поступившие в это время на имя Паткуля царские письма повергли горе-заговорщиков в неописуемый ужас – а вдруг там содержится решительное требование об освобождении Паткуля. Поэтому сначала письма хотели просто утаить, но, сообразив, что эта детская уловка вылезет наружу, от этой затеи отказались. Кто-то предположил, что в письмах содержались указания царя о новых денежных переводах любимому королю Августу. Тогда решили показать письма адресату. В Зонненштайн послали курьера и в присутствии коменданта крепости фон Корнберга предложили Паткулю вскрыть пакеты. Но Паткуль отказался сделать это, резонно заявив, что, будучи арестованным, не имеет права получать от своего начальства никаких указаний: «Царю моё теперешнее состояние и так причинило большую неприятность, так зачем же мне его усугублять?»
В изложении Н.Г.Устрялова этот эпизод выглядит несколько иначе: Август из Гродно послал в Зонненштайн своего адъютанта полковника Дамнитца с царским письмом и устными указаниями Паткулю. Тайные советники сначала не были настроены допускать посланца к Паткулю, но, рассудив, разрешение на встречу с узником всё-таки дали. Вот что якобы рассказал Дамнитц членам совета после свидания с Паткулем: Когда он сообщил Паткулю о письме царя, тот спросил его: «Не имеете ли Вы того же от Его Королевского величества?» После утвердительного ответа Дамнитца однако оговорился, что письмо Августа у него отобрали тайные советники, а изустное указание передавать арестованному запретили. Паткуль сказал: «Хорошо, что господа советники проявляют такую осторожность и не допускают бесчестить письма и приказы своего короля предъявлением их заключённому в темницу. Особу же Его Царского Величества можно бесчестить. Но я не могу принять в этой яме ничьих сообщений – ни письменных, ни устных, здесь не посольское место». Дамнитц спросил, может ли он передать эти слова тайным советникам, на что Паткуль дал утвердительный ответ и пообещал советникам за учинённые бесчинства строгое наказание. Царское же письмо Паткуль рекомендовал передать Голицыну. По словам Дамнитца, выслушав его рассказ, члены Тайного совета пришли в смущение. Фельдмаршал Штайнау тут же поспешил уехать в Богемию, заявив: «Господам советникам надлежало быть разумней».
Как бы то ни было, арестовав Паткуля, заговорщики пребывали в нерешительности относительно дальнейшей его судьбы. Август находился при своих войсках в Польше, Шуленбург, забрав под своё начало русский вспомогательный корпус, готовился дать шведам сражение под Фрауштадтом, связь между королём и Дрезденом была ненадёжной, потому что шведы перерезали все коммуникации. К тому же за Паткуля вступилась курфюрстина-вдова, мать Августа, обратившаяся с письмом к сыну 26 января 1706 года. Она ссы