и представлял собой страстный обвинительный акт, раскрывающий обстоятельства совершенного над ним насилия. Памфлет подробно описывал состояние царских войск в Саксонии и наплевательское – преступное – отношение к ним со стороны официального Дрездена. Сообщалось о т.н. указе кабинета министров, запрещавшем местным жителям отпускать русским солдатам продукты, дрова, фураж и даже питьевую воду, о вынужденном переводе корпуса из Саксонии в Австрию, об инструкциях на этот счёт царя Петра и переговорах Паткуля с послом Австрии. В памфлете самым решительным образом опровергалось утверждение о том, что Паткуль лишил себя дипломатической неприкосновенности и отказался от ранга посла.
Самым неприятным моментом во всей этой истории было то, что памфлет мгновенно распространился по всем европейским столицам и вызвал там самые неблагоприятные отзывы в адрес короля Августа и его двора. Саксонские послы писали домой, что никогда ещё в своей практике они не подвергались таким оскорблениям, унижениям и угрозам, какие они испытали после появления памфлета. Август отдал приказ сжечь памфлет публично на костре, но какой это имело эффект? Дело Паткуля разрасталось в международный скандал, и его друзья были полны надежд на благоприятный исход дела.
Паткуль недаром «подкармливал» персонал крепости, потому что ещё до написания памфлета ему удалось переслать из крепости подробное письмо царю с изложением всех фактов его ареста. Осталось тайной, каким образом удалось переправить письмо через саксонскую границу, но с уверенностью можно лишь сказать, что оно попало сначала в Пруссию. Там у Паткуля были верные друзья – кроме фон Ильгена и Биберштайна, там ещё был Альбрехт Лит, его личный поверенный во всех делах, а говоря современным языком – агент. К сожалению, пишет Е. Эрдманн, из Берлина письмо не ушло, а пролежало там до 1708 года[64]. Скорее всего, в дело вмешались саксонские дипломаты, а архиосторожный Фридрих I побоялся испортить отношения с Августом.
А в марте 1706 года в Дрезден на имя Паткуля поступило письмо канцлера Головина, составленное в самых дружественных тонах. Советники дрезденского двора по указанию Августа вынуждены были вручить письмо адресату. Ф. Головин писал, что царь Пётр весьма раздражён несправедливым арестом своего посла и требует от Августа его немедленного освобождения.
Ещё раньше Паткулю через таинственного «друга и благодетеля» – скорее всего, Бозе – послал письмо Пётр Шафиров, но нам не известно, дошло ли оно до адресата. Шафиров информировал Паткуля о требовании царя к Августу доставить в Россию и Паткуля и конфискованные у него архивы. Пётр, писал Шафиров, ознакомился с содержанием договора, заключённого с графом Штраттманом и нашёл его, особенно секретное приложение, вполне приемлемым. О том, чтобы квалифицировать действия Паткуля как предательство, сообщал Шафиров, не может быть и речи. Единственное, что могло быть поставлено в вину Паткулю, так это предоставление корпуса в распоряжение кайзера без разрешения царя. Но Шафиров тут же успокаивал его, что этот проступок не столь уж тяжёл, чтобы Паткуль со своими прежними заслугами не смог бы получить царское прощение.
Все эти письма, возможно, и внушали Паткулю определённые надежды и помогали держаться, но они не решали проблему кардинально. Царь не произносил своего решающего слова, канцлер Ф.А.Головин вскоре умер, а саксонские министры с его освобождением не торопились. Паткуль дважды обращался за помощью к Августу, его письма к королю подписаны тем же псевдонимом, что и упомянутый выше памфлет – «по-настоящему верный». Первое письмо написано сразу после ареста и поражает информированностью арестованного по поводу произошедших в городе событий. Так Паткулю стало известно, что в знак протеста против его ареста из Дрездена убыли послы Вены и Дании. Вероятно, молодой Хойм снабжал его газетами с самых первых дней заключения в Зонненштайне.
Второе письмо написано чуть позже, и опять оно свидетельствует о том, что кто-то тайно проинформировал автора о вскрытии его личного архива – в газетах об этом прочитать было невозможно. (Опять появляется мысль о причастности к этому молодого Хойма, который возможно черпал необходимые сведения от своего отца и тут же давал о них знать Паткулю). Паткуль самым решительным образом выражает протест против незаконного просмотра его корреспонденции и сравнивает его с «работой дьявола над евангелием». Письмо сохранилось в дрезденских архивах и содержит чужие пометки типа: «Клевета!», «Ложь!» и т. п.
Паткуль попытался убедить короля в том, что он действовал всегда во имя общего блага как России, так и Саксонии, но Август конечно же проигнорировал все эти увещевания и оставил их без последствий. Справедливости ради следует сказать, что военно-политическая обстановка к этому времени складывалась для него таким неблагоприятным образом, что ему было не до Паткуля. Впрочем, забыть его совсем он не мог – об этом постоянно напоминали из Берлина и Москвы, и ему снова приходилось врать, изворачиваться и давать пустые обещания. Историк Бернулли справедливо утверждает, что при желании Август мог не один раз благополучно доставить Паткуля в Москву, но не сделал этого, потому что задумал умилостивить Карла ХII выдачей Паткуля.
Карл ХII в Саксонии
Царь Пётр был далеко, а Карл ХII совсем близко, и это решило участь Паткуля. Шведскому королю надоело гоняться за Августом по необъятным просторам Речи Посполитой, и он решил, наконец, раз и навсегда обезвредить его, чтобы потом всеми силами повернуть на восток и сокрушить Россию. В конце августа 1706 года со всей своей армией он вошёл сначала в Силезию, владения кайзера Иосифа, не подумав даже предупредить его об этом, а 1 сентября 1706 года вторгся в Саксонию.
Шуленбург с остатками армии не мог оказать шведам ни малейшего сопротивления и в спешке отступил в Тюрингию. Август наблюдал за продвижением шведских войск из Литвы, находясь под защитой довольно значительного войска, в состав которого входил и корпус под командованием князя А. Меньшикова. Жена его уехала к родственникам в Байрет, курфюрстина-мать с наследным принцем бежала в родную Данию. Помощи Августу ждать было неоткуда: царских войск для противостояния шведам было недостаточно, Австрия по уши увязла в войне с Францией и ограничилась лишь выражением протеста против нарушения шведами территориальной целостности империи, а Пруссия и Дания замерли от страха и молчали. Да и кто хотел связываться с ненадёжным и вероломным монархом Польши и Саксонии, которого пусть не законно, но прогнали с польского трона и посадили на него шведского ставленника Станислава Лещинского?
Ну а Август продолжал жаловаться на нехватку денег, в то время как его подданные купались в роскоши и раскошеливаться на войну не собирались. Русские деньги, по донесению посланника Григория Долгорукого, расходовались «на польских дам, на оперы и комедии» — одним только оперным певцам за зиму было подарено 100 тысяч ефимков. «Надейся на Бога, а на поляков и саксонцев надеяться нельзя», – писал посланник и оказался прав: союзник Петра сразу стал искать путей заключения со шведами мира. История, пожалуй, не знает иного такого странного мира, каким стал мир, заключённый Августом с Карлом ХII.
Карл ХII входить в Дрезден не стал, а расположил свою штаб-квартиру в городе Альтранштедте, недалеко от Люцена, где за 70 лет до этого пал его прадед Густав Адольф. Правнук осмотрел место гибели своего легендарного предка и сказал:
– Я пытался жить, как он. Может, Бог пошлёт мне когда-нибудь такую же славную смерть.
Хотя Альтранштадт выгорел, расставаться с этим местом Карл ХII не захотел. Он издал манифест, в котором объявил, что явился в Саксонию с миром и обещал всех, кто вернётся домой и заплатит контрибуцию, рассматривать так же благосклонно, как шведских подданных. Непослушным пригрозил суровым наказанием. Воззвание возымело действие, и народ стал возвращаться на свои места. Король приказал саксонской верхушке собраться и определить размеры контрибуции. При чтении реестра о финансовом положении подданных Августа у короля Карла перехватило дыхание: Саксония оказалась золотым дном. Ежемесячная контрибуция была определена в 625 000 риксдалеров, из которых 500 000 надлежало выплатить наличными, а остальные 125 тысяч – натурой. Кроме денежной контрибуции, на жителей Саксонии было возложено бремя обеспечивать шведскую армию продуктами: каждому шведскому солдату за счёт саксонской казны ежедневно полагались 2 фунта мяса, 2 фунта хлеба, 2 кружки пива и 4 су карманных денег, а кавалеристы ещё получали и фураж. О таком заботливом попечении русские союзнические солдаты из корпуса Паткуля не могли даже и мечтать!
Карл XII получает ключи от Лейпцига.
Впервые в истории саксонские дворяне, избалованные своим курфюрстом и освобождённые от уплаты налогов, были тоже привлечены к уплате контрибуции. Дворяне сделали робкую попытку жаловаться Карлу. По старинному праву они-де были обязаны поставлять в армию только рыцарских коней.
Шведский король дал им достойный ответ:
– Где же ваши рыцарские кони? Если бы ваше рыцарство выполнило свой долг, я не был бы здесь. Когда при дворе можно пображничать, туда спешат все рыцари. Когда же дело идёт о спасении родины, все прячутся по домам. От вас, господа дворяне, я требую уплаты контрибуции. Если вы сумеете уплатить её, ничего не тратя, мне будет очень приятно, что все остались освобождёнными от уплаты налогов.
Чтобы не было мародёрства, король старался армию в города не пускать. При этом он мало думал о благополучии местных жителей, а руководствовался исключительно соображениями дисциплины, считая, что города только развращают солдат. С другой стороны, он разрешал саксонцам подавать на своих постояльцев жалобы, и если выяснялось, что швед своровал или отобрал что-либо у хозяина дома, то король приказывал его наказать.
Рассказывали, что как-то один саксонский крестьянин пожаловался Карлу ХII, что шведский солдат украл у него петуха.