ккерштрассе. Однако все ее поведение было настолько необычным, что девушка была направлена для прохождения психиатрической экспертизы в клинику университета в Бургхольц. Итак, начиная с 16 сентября 1921 года проводились одновременно и судебное расследование, и психиатрическое освидетельствование.
В клинике было отмечено упрямое и строптивое поведение испытуемой. Свою причастность к пожару на Аккерштрассе она энергично и эмоционально отрицала. Такая позиция затрудняла работу специалистов. Наконец одной ассистентке врача удалось завоевать доверие Лины, и она согласилась рассказывать ей свои сновидения. Запись примерно тридцати сновидений представляет собой интереснейший фрагмент в истории болезни юной пироманки. Поскольку они имеют большое значение для анализа случая, мы остановимся на них достаточно подробно. Прежде всего, обращает на себя внимание, что Лина постоянно видит во сне огонь. Вот пример сновидения на эту тему в начале октября.
«Я была в городе, и вдруг загорелся один из домов.
Слышно было, как люди зовут на помощь. Дом был охвачен языками пламени, я хотела войти через входную дверь, из-за которой раздавались крики о помощи, но это не удалось. Тогда я выбежала во двор и стала смотреть на пожар, как вдруг мне бросили на руки из дома маленького ребенка… Я побежала на улицу и спросила кого-то, почему загорелся этот дом. Мне сказали, что отец семейства застрелил сначала жену и нескольких детей, затем поджег дом и сгорел вместе с ним. Тут я проснулась…»
Нетрудно увидеть в этом сновидении отражение пожара на Аккерштрассе. Хотя пироманка упорно отрицала свою причастность к этому пожару, в сновидении отразились чувство вины и желание сделать так, чтобы того преступления не было (во сне поджигателем является кто-то другой, а Лина спасает жизнь ребенку).
Другие «огненные» сновидения имеют отношение не к пожарам, а к космической сущности огня и его связи со Страшным Судом. Однако при анализе сновидений встречаются не только «огненные» темы: в частности, Лина часто видит во сне воду. Вот образец подобного сновидения (конец сентября).
«Я была на Рейнском водопаде. Весь день после обеда плавала от одного берега к другому. В шесть часов вечера меня окликнул посыльный из клиники, сказав, что на сегодня хватит… И я поплыла к берегу».
Очень часто пациентка видела сны на тему земли (кладбище, могилы, подземные ходы, расщелины и т. д.). Вот одно такое сновидение, имевшее место в конце сентября. «Я пришла на кладбище и села на краю открытой могилы, полностью отделанной камнем. Вдруг из нее поднялся мертвец и протянул мне розу. Едва он исчез, появился другой и тоже подарил цветок – не помню, какой.
После второго появился третий, потом еще трое, и вскоре у меня в руках была уже целая охапка цветов. Тут в конце кладбища кто-то громко крикнул: «Лина!» Я быстро встала, бросила цветы в открытую могилу и пошла. Оглянувшись, увидела, что могила закрылась. Я бросилась прочь и все время слышала голос, который меня звал: «Лина! Лина!» Я побежала еще быстрее и, наконец, проснулась. 1олос показался мне знакомым, но я так и не смогла вспомнить, кому он принадлежит».
Несколько реже у нее случаются сновидения, связанные с воздухом, например стремительный полет, падение (она куда-то глубоко проваливается) или катапультирование.
Кроме сюжетов, связанных с четырьмя стихиями, в ее сновидениях наиболее часто присутствует тема смерти, либо в сочетании с огнем или землей, либо независимо от них. В качестве примера приведем одно такое сновидение от 30 сентября.
«Я стою на лесной дороге и вижу приближающихся людей. Это похоронная процессия… Люди подходят все ближе и ближе, и когда они оказались метрах в пяти, я уже различала их лица. Впереди была вся закутанная в черное фигура Смерти. Я могла видеть только ее лицо и косу, которую она держала в руке. За ней следовали четыре фигуры, несущие гроб, и много-много других, гоже в черном… Наконец, когда процессия поравнялась со мной, я заглянула в гроб, а там лежит… моя мать! Я чуть не умерла со страху! Вскоре траурная процессия скрылась в лесу…».
Черная фигура, которая персонифицируется как Смерть, временами появляется в ее сновидениях. В сентябре испытуемая рассказала еще один сон, который недавно видела в клинике:
«Кто-то в черном подошел к моей постели, положил спички на кровать и дважды повелел: «Поджигай! Поджигай!» Когда я хотела взять спички, они куда-то пропали, а странная фигура исчезла». Испытуемая добавила, что еще задолго до ареста она видела эту фигуру перед своей постелью. На ней было черное одеяние с капюшоном, полностью закрывающим лицо.
Среди прочих кошмарных сновидений мы должны обратить внимание на следующее, вследствие его особенно. значения.
«Доктор Л. вызвал меня в свой кабинет. Когда я подошла к двери, оттуда вышел другой врач со скальпелем в руке (то, что я видела во сне – какой-то бред). Он подошел и располосовал мою левую руку сверху донизу. Из моего горла вырвался крик. Доктор Л. перевязал рану. У него в руках был перевязочный материал…»
Чаще всего Лина видела смешанные сновидения, в которых присутствовали все вышеуказанные элементы, ^именно огонь, вода, воздух и земля. Сновидения поджигательницы полны пафоса и яркой поэтической красоты, кроме того, в них все отчетливее проявлялось чувство вины. В истории болезни не указано, какого именно испытуемая призналась, что она виновна в большом пожаре на Аккерштрассе. Скорее всего, она сообщила об этом сначала врачу, а уже потом следователю. Однако ее воспоминания были еще очень туманны. Она не помнила, с какой стороны вошла в дом и в каком месте устроила поджог. Ей почудилось, что это «дом ее врага». Воспоминания о преступлении ограничиваются сильным пьянящим чувством, которое она испытала при внезапной вспышке пламени.
По просьбе врача, которому было поручено провести экспертизу, Лина Вальдман описала свои ощущения перед поджогом, а также во время и после его окончания.
Итак, ее чувства перед поджогом: «Идея поджогов пришла ко мне неожиданно. Мною овладело неодолимое стремление к огню. Правда, я содрогалась от мысли, что при этом могут погибнуть люди, и еще по дороге к тому дому терзалась сомнениями. Однако какая-то таинственная сила влекла меня туда, и я была просто вынуждена совершить это преступление».
Чувства во время поджога: «Не помню, как я вошла в тот дом, спустилась в подвал и нашла керосин. Когда вспыхнуло пламя, я в ужасе выбежала на улицу».
Психическое состояние после поджога: «Не знаю, как я добралась домой. Совершенно не помню, как пролила кофе на платье Доры. Я была очень взволнована внутренне, хотя внешне казалась такой спокойной, будто бы не сделала ничего дурного. Но когда я поднялась в свою комнату и легла отдохнуть, то совершенно успокоилась и, насколько помню, крепко проспала всю ночь до следующего утра».
После признания вины сновидения девушки не утратили своей отчетливости. В сновидении от 14 ноября можно увидеть проблески вытесненных воспоминаний:
«Я нахожусь в квартире, в которой мы жили раньше. Напротив стоял полностью сгоревший большой дом. Снаружи он был еще красивым, но окна зияли страшными черными дырами. Тут раздался голос, который сказал, что этот дом подожгла я, и многие из его жильцов погибли. Когда я вышла в наш садик, то увидела, что все здание снова охвачено пламенем, а из его окон пытаются выпрыгнуть люди. Кто-то мне сказал, что все эти люди погибнут из-за меня. Я вернулась домой – и проснулась… Голова была как в тумане».
В это же время Лина постепенно осознала, какое значение в ее жизни имеет огонь. В двенадцать лет она стала свидетелем пожара и начала мысленно играть с огнем. В шестнадцать лет, увидев второй пожар, Лина впервые серьезно задумалась о поджогах: «Во мне словно что-то пробудилось». Впоследствии это чувство стало невыносимо мучительным. Несчастная просто должна была что-нибудь поджечь или разбить (что в действительности нередко и случалось), так как если она блокировала эти пироманические импульсы, они немедленно давали о себе знать в виде сильной головной боли. Временами девушка находилась в состоянии жуткого страха и предавалась мрачным раздумьям.
«Мною владело страстное желание и неописуемое стремление наблюдать за огнем, а еще лучше самой что-нибудь поджигать. Ночами я часто видела отблески пламени, которые быстро исчезали».
Врач, проводивший обследование, обратил особенное внимание на то, что во время разговоров об огне «все ее лицо озарялось каким-то светом и приобретало эротическую окраску».
Лине Вальдман был поставлен диагноз «шизофрения». Она была признана невменяемой и направлена на принудительное лечение. Около 3,5 лет пироманка провела в психиатрической клинике, где история ее болезни пополнилась «ипохондрией, непристойным поведением, приступами ревности, склонностью к спорам и склокам». В этом заведении пациентка также записывала все свои сновидения и мысли по поводу огня и поджогов. Следующая запись (февраль 1923 г.) доказывает, что девушку все еще терзает пироманическая страсть: «Я испытываю желание… прямо-таки жгучее желание поджога. Я предполагала, что оно вернется. Напрасно я с ним боролась. Теперь я снова в его власти. Пиромания охватила меня с новой силой и вот уже две недели не даст ни минуты покоя. Я недовольна собой и всем миром, часто думаю о самоубийстве. Не лучше ли будет, если я так и поступлю? Чувствую себя просто ужасно… Бывают минуты, когда я себя люто ненавижу, потому что я – жалкая тварь, желающая только утоления своей пагубной страсти».
Вскоре после помещения в клинику Лина начала сомневаться в том, что именно она виновата в пожаре на Аккерштрассе. В письме от 30 января 1922 года она сообщает своему дяде:
«…Изо дня в день меня все сильнее охватывает сомнение: а действительно ли я виновна в том пожаре? Иногда оно доводит меня почти до сумасшествия. Я думаю и никак не могу вспомнить, где была и что делала в ту ужасную ночь…»
По распоряжению директора клиники 17 мая 1924 года пациентке была сделана овариоэктомия, после чего ее возбудимость значительно снизилась, «огненные» сновидения стали значительно реже, а пироманические импульсы полностью исчезли.