[2] Процесс египетского бальзамирования никогда не повторяли до 2011 года, когда на 4 канале прошел документальный фильм «Мумифицированный Алан». Алан Биллис согласился с тем, чтобы после смерти его тело было подвергнуто такого рода бальзамированию. В нем приняли участие многие специалисты, и среди них профессор судебной медицины, с которым мне довелось работать, Питер Ванезис.
Правда, мумификация может происходить и естественным путем, особенно, в жарком и сухом климате. Мне приходилось несколько раз сталкиваться с мумифицированными трупами, которые доставляли из домов, в которых продолжало и после смерти хозяев работать центральное отопление, и куда был закрыт доступ мухам. В прошлом чаще всего обнаруживались мумифицированные трупы младенцев, возможно, мертворожденных, которых прятали в стены насмерть перепуганные молодые матери. Один такой младенец есть в собрании нашего музея. Тела таких младенцев довольно часто обнаруживались в каминах старых домов во время реставраций. Мумификация может также естественным образом происходить в сухом холодном климате, причем тела лучше всего сохраняются в болотах, спустя тысячи лет, и, при этом, у них иногда сохраняются даже ресницы.
Профессионально изучая процессы разложения и гниения, я знакомилась со всеми этими стадиями. Но всегда возникает вопрос: на какой стадии должен находиться труп, чтобы его можно было выставить на всеобщее обозрение? Думая об этом, начинаешь понимать, что это можно делать на стадии сухих остатков, а не на стадии вздутия или далеко зашедшего разложения. Сухие остатки мы видим в музеях, в телевизионных документальных фильмах и даже в газетных статьях, посвященных археологическим раскопкам. Однако ни в музеях, ни в кино, ни в газетах вы не увидите заселенные личинками трупы. Широкой публике такие вещи демонстрируют только в фильмах ужасов для того, чтобы пронять зрителя до потрохов. Но почему зрелище высохшего трупа приемлемо, а зрелище вздутого трупа – нет? Кристина Квигли так отвечает на этот вопрос: «Скелет, лишенный индивидуальных черт лица, оказывает меньшее эмоциональное воздействие, чем сохраненная голова мумии. А эта последняя действует на человека слабее, чем лицо нетронутого трупа». Так ли это?
Вид разложившегося тела в музее или в средствах массовой информации одномерен. Трупы в такой ситуации лишены запахов, о которых я уже писала выше. Обсуждая запах разложения в суде, присяжные часто ошибаются, считая, что трупный запах может застревать в волосах и одежде, о чем часто говорят по телевидению и пишут в криминальных романах. На самом деле эти молекулы могут задерживаться на обонятельном эпителии полости носа, и поэтому мы думаем, что продолжаем пахнуть, но, на самом деле, только мы сами и чувствуем этот запах.
Возможно, что это и так, но, когда я была техником морга, то после работы всегда принимала душ и переодевалась в свою обычную одежду, и, тем не менее, в автобусе рядом со мной, как правило, никто не садился (или мне так только казалось?).
Глава 5Проникновение: «Дом Розы»
«Мне ведомы тайны любви… Это я привел Розу в действие и расшевелил сердца влюбленных»
Наблюдение за человеком, выполняющим патологоанатомическое вскрытие, подчас напоминает наблюдение за человеком, занимающимся сексом. Во всяком случае, именно такая ассоциация возникла у меня, когда я впервые присутствовала на вскрытии. Прежде чем закрыть книгу от отвращения или, наоборот, от предчувствия откровенных сцен, позвольте мне объясниться.
Аутопсия – это интимный процесс, соединяющий двух людей: одного, который извлекает из тела внутренности, и второго – из которого эти внутренности извлекают. Вообще, в нормальной ситуации ни одному человеку не дозволено это делать, поэтому такое действие считается запретным, табуированным или равноценным вуайеризму. Есть что-то греховное в том даже, чтобы просто стоять и наблюдать, как это происходит. Это обнаженность (трупа, разумеется, а не техника), телесные жидкости, мускусный запах, и, на первых порах, некоторая неловкость и недоумение. Потом руки начинают ловко управляться с обнаженной плотью, зная, какие движения надо совершать, понимая, что совершается танец, совершавшийся до этого тысячи лет тысячи раз. Это интимный процесс, участником которого тебе выпало стать.
Человеком, производящим вскрытие, может быть ваш знакомый, с которым вы часто встречаетесь, но не в таком качестве. Возможно, вы обсуждали с ним процедуры вскрытия, как обсуждают секс с подругами, но ни разу не видели, как они им занимаются. Не видели до того раза, когда впервые вас позвали в прозекторскую, где вы теряете свою патологоанатомическую «невинность» и видите действо во всех его чувственных подробностях. Думаю, что поэт-гробовщик Томас Линч выразил это чувство лучше других, когда сказал: «Смерть и секс – это горизонтальные таинства, одинаково приводящие в замешательство». Горизонтальное? Да. Таинство? Несомненно. Приводящее в замешательство? Да, и еще раз, да – для большинства. Но для нас – это профессия, заниматься смертью. Аутопсия – это действо, призванное раскрыть тайну.
Я потеряла свою патологоанатомическую невинность еще в университете, но все, что я делала в жизни до этого, готовило меня к решительному шагу. В течение года до поступления в колледж я смогла сделать для себя важные выводы. После развода с мамой мой отец переехал в Уорсинг, в большой дом, где в одном из флигелей была его квартира. Так случилось, что мать одной из моих подруг, Сара, работала бальзамировщицей в похоронном бюро, расположенном неподалеку от Уорсинга. Сара была тогда на седьмом месяце беременности, и ей нужен был человек, который помогал бы ей управляться с трупами и раздевать их. Все время просить о помощи директоров компании «Элвудс и сыновья» ей было неудобно – обычно они были заняты другими делами. Для меня это был поистине бесценный опыт. Я была молодая и сильная, и, кроме того, меня тянуло к такой работе. Я стала помощницей Сары, чтобы, помимо прочего, овладеть искусством бальзамирования.
В то время как мои друзья проводили годичные каникулы в разных экзотических местах, я решила использовать их для того, чтобы, отправившись в маленький городок на Южном побережье, укрепить семейные узы и приобрести опыт работы с мертвецами, а также посмотреть, хватит ли у меня духу для подобной работы. Так я и поступила. Я помню, как пила кофе с тремя моими лучшими подругами за пару дней до того, как вскочить в поезд с большим чемоданом и дорожной сумкой. Нам предстояло избрать разные дороги: одна была беременна, другая собиралась во Францию и Испанию изучать языки, третья решила отправиться в Юго-Восточную Азию.
Я же поехала обмывать и одевать мертвецов.
Конечно, в тот год я не занималась своим академическим образованием, но именно тогда я научилась самому важному в моей жизни. Я впервые в жизни побывала в похоронном бюро, потому что была слишком мала, когда умерли мои бабушки и дедушки, и меня не брали на их похороны. Все было для меня в новинку: торжественная обстановка, успокаивающий и умиротворяющий запах цветов, тепло батарей отопления и мягкое освещение, сглаживавшее резкие светотени. Здесь смягчалась даже скорбь, тихая печаль пронизывала эти залы, навевая монастырскую безмятежность и спокойствие. Эту гармонию не нарушали звуки, производимые рабочими, мывшими подсвечники и строгавшими гробы, а также популярная музыка, лившаяся из приемника Сары в ее рабочем кабинете. Впрочем, популярной эта музыка была лишь в семидесятые и восьмидесятые. Для меня эта похоронная контора стала просто небесами обетованными. Мне было там легко и уютно. Впервые в жизни я была независима и самостоятельна, я исполнила свою мечту и делала то, что хотела делать всю жизнь. В отличие от большинства людей, я всегда воспринимала похоронные конторы с миром и безмятежностью. Я просыпалась на рассвете, чтобы успеть в контору, которая находилась в соседнем городке, так что иногда, когда меня одолевала усталость, я ложилась прикорнуть в часовне на узеньком диване, когда он не был занят. На нем отдыхала, кроме меня, многострадальная уборщица, которая просто выходила из себя, когда обнаруживала меня лежащей на диване. Лежа там после трудной работы, я анализировала то, чему научилась, и раздумывала о том, что я буду делать дальше. Тогда я жила в мире и гармонии с собой.
Я знала, что получить место в морге очень трудно, освобождаются они крайне редко, и поэтому я хотела овладеть ремеслом бальзамирования, чтобы заниматься этим делом в ожидании вакансий в морге. Я досконально изучила эту профессию и считаю, что все люди должны иметь о ней представление по двум причинам: во-первых, вы не будет путать эту профессию с профессией техника морга, а, во-вторых, сможете принять осознанное решение относительно того, надо бальзамировать умершего родственника или нет. Такое же решение вы сможете принять и относительно себя самого, потому что закон не требует обязательного бальзамирования трупа. Бальзамирование – это эстетическая, косметическая процедура, которую выполняют в похоронных бюро, а не в моргах, и иногда на дому. Аутопсии же, наоборот, производят только в моргах или же в специально оборудованных для этого временных помещениях в случаях, например, бедствий, сопровождаемых массовой гибелью людей. Не может быть вскрытия на дому или вскрытия, произведенного самостоятельно членами семьи умершего, во всяком случае, легального.
Я не знала заранее, чего мне ожидать, и не знала, как я буду чувствовать себя в обществе бальзамировщика, тем более, женщины. В фильмах ужасов обычно нет женщин-злодеев, и я всегда представляла себе бальзамировщиков как странных ученых-мужчин из таких фильмов – например, в образе Белы Лугоши из «Труп исчезает» или Винсента Прайса из «Вечного вопля» (естественно, Сара была них совершенно не похожа). Единственный кинематографический образ, с которым я ассоциировала Сару, была Фенелла Филдинг в «Продолжай кричать». Это, наверное, звучит глупо, но, если вы смотрели этот фильм, в котором героина Фенеллы Валерия и ее брат проделывают странные процедуры над молодыми женщинами, превращая их в манекены, то, возможно, не удивитесь тому, что я вспомнила этот фильм, столкнувшись с бальзамированием.