Хрусь! Я сама из Ливерпуля и хорошо чувствую разницу. Хрусь! Воздух здесь намного свежее. Хрусь!
– Мммм, да, – промямлила я в знак согласия.
Слушая этот шорох, я чувствовала, что мы делаем что-то непристойное. Однако и мне самой стоматолог на приеме засовывал марлевые шарики в рот, а гинекологи совершают действия еще более непристойные, так, может быть, в этих действиях и заключается высшая гуманность? Даже после смерти мы остаемся пациентами: из нас течет жидкость, и выделяются экскременты. Мы не можем игнорировать это и уповать на случай.
Наконец, мы одели умершую леди в свежую и чистую одежду, которая осталась чистой благодаря нашим предосторожностям, и Сара принялась накладывать на лицо покойной макияж. Она применяла косметические средства, которые, в отличие от обычной косметики, не реагирует на тепло человеческого тела. После завершения этой работы создалось такое впечатление, что покойница просто спит. Вся процедура заняла около двух часов, намного меньше, чем продолжалось бальзамирование у египтян. Женщина выглядела так, словно ей предстояло идти на праздник, а не на собственные похороны. Много раз, собираясь на свидание, накладывая косметику и выбирая подходящий наряд, я ловила себя на мысли о том, что все эти хлопоты предстоят мне и перед моими похоронами.
Современная техника бальзамирования, как и техника того бальзамирования, в котором я помогала Саре много лет назад, предусматривает некоторые действия, которые могут показаться, мягко говоря, непристойными. Однако бальзамирование помогает придать покойнику умиротворенный и даже торжественный вид, особенно если исходно были какие-то повреждения или слишком далеко зашел процесс разложения. К тому же бальзамирование утишает печаль скорбящих родственников. Бальзамирование, поэтому, обоюдоострый меч – как троакар.
Если у покойника повреждена сосудистая система или сосуды тонкие и ломкие, то разрезы делают не только на шее, а, например, в паху, чтобы вскрыть бедренную артерию, или в подмышечной впадине, чтобы вставить трубку в плечевую артерию. Если труп был подвергнут патологоанатомическому исследованию, то задача усложняется, потому что у трупа повреждается сосудистая система вследствие временного извлечения внутренних органов. В таких случаях инъекцию раствора производят в шести точках, то есть бальзамирующую жидкость вводят с обеих сторон на шее, в обеих подмышечных впадинах и на двух ногах. Мешок с внутренними органами извлекают из трупа и заливают раствором, а затем укладывают назад и завершают процедуру, как обычно, зашивая отверстие в животе. После этого волшебства покойного укладывают в гроб.
В двадцать первом веке в западном мире это стремление придать покойнику приличный вид зашло, пожалуй, слишком далеко. Бальзамирование, которое впервые начали применять в США во время гражданской войны для того, чтобы тела погибших солдат сохранялись в течение того времени, пока их доставляли домой для погребения, превратилось в чудодейственную косметическую процедуру. Семьям обычно не сообщают, что бальзамирование предназначено только для того, чтобы замедлить разложение, и у родственников создается впечатление, что разложения не будет никогда, и мертвецы будут лежать в гробах нетленными, как священные реликвии. Иногда, для придания большего сходства, на лицо усопшего накладывают его собственную косметику и надевают парик, и сравнивают результат с прижизненными фотографиями, чтобы добиться полного правдоподобия. Такая индустрия в последнее время становится все более и более популярной. По мнению историка Бренди Шиллас, в викторианскую эпоху родственники пускались во все тяжкие, чтобы покойник выглядел после смерти лучше, чем при жизни, для чего ему вставляли зубы и красили волосы. Сейчас мертвецам выполняют даже косметические операции – вводят наполнители и коллаген, чтобы сгладить морщины и заставить покойников хорошо выглядеть на собственных похоронах. Стоимость таких услуг достаточно велика, и если вы не можете их себе позволить, то в морге после аутопсии вашему покойнику могут наложить готовую косметическую маску стоимостью 450 фунтов! Но на кого рассчитаны эти эффекты? Кого должны поразить покойники своей внешностью?
В Австрии культ приукрашивания лика смерти носит название der Schöne Leiche или Прекрасный Труп. Цель – создание эстетичности похорон и покойного с тем, чтобы показать, что величественное прощание с множеством скорбящих внушает впечатление о том, что прекрасная внешность, богатство, популярность и долгая память идут рука об руку. Эта концепция отнюдь не нова. В конце концов, египетские пирамиды и древние техники бальзамирования свидетельствуют о старом, как мир, стремлении людей хорошо выглядеть даже после смерти. Слово мавзолей произведено от имени царя Мавзола из Малой Азии, которому после смерти воздвигли огромную и причудливую усыпальницу в городе Галикарнасе (современный Бодрум в Турции). Слово мавзолей стало синонимом любой грандиозной и пышной усыпальницы. Представляется, что помимо того, что все хотят как можно более величественно покинуть этот мир, у каждого есть желание войти в ворота смерти, выглядя наилучшим образом. Одной из самых ярых поборниц такого совершенного подхода к похоронам была Мэрилин Монро. При жизни она уделяла макияжу три часа в день, и с 1946 года, с момента своей первой съемки, и до конца жизни она пользовалась услугами одного визажиста – Аллана Снайдера. Их отношения были настолько тесными и доверительными, что актриса попросила его сделать ей макияж перед похоронами, если она умрет раньше его. Снайдер выполнил свое обещание в 1962 году.
Мне так и не пришлось профессионально заняться бальзамированием, так как я получила вожделенное место техника морга сразу после окончания университета. Должность стажера морга стала моей первой работой на полную ставку. Я работала ежедневно и регулярно получала стабильную зарплату. Во мне снова проснулись мечты о независимости, и я решила, что настало время покинуть родительский дом. Мне удалось снять маленькую квартирку в пяти минутах ходьбы от того дома, где я провела детство и юность, и буквально напротив спортивного зала, куда я ходила. Это было просто превосходно, это был предел мечтаний. Дом, расположенный на Роза-лейн, не имел номера, а назывался «Дом Розы». Когда я рассказала об этом Джун, она не смогла в это поверить.
– Что ты говоришь? – воскликнула она. – Дом Розы?
– Да, а что тебя так удивило? – спросила я, пораженная ее тоном.
Джун имела обыкновение снимать очки и не спеша протирать их, если ей хотелось выиграть время. Она в то время обучала меня, и поэтому у нее была масса возможностей тянуть время с нужным ответом на мои вопросы.
– В госпиталях «Домами Розы» называют морги, крошка, – сказала она и снова надела очки. – И ты туда уже переехала?
Я не знала этого, потому что ни разу до этого не бывала в больничных моргах. Какое совпадение, подумалось мне: Дом Розы, какое подходящее название для первого жилища молодого сотрудника морга.
С тех пор я много думала об ассоциациях, связанных с розами, и до сих пор нахожу странным, что в этом эвфемизме использован образ цветка розы, учитывая, что роза всегда была символом любви и сексуальности. Розы часто символизировали женские гениталии, и древние греки и римляне связывали их с богинями любви Афродитой и Венерой. Говорят, однако, что розы расцвели на крови распятого Христа, когда ее капли упали на растрескавшуюся от жары землю, что стало символом смерти и жертвенности. Изящные лепестки, напоминающие цветом кровь и плоть, скрывают шипы, которые могут уколоть до крови. Розы также свидетельствовали о тайне: в древнем Риме розу клали на месте конфиденциальной встречи. Римское выражение sub rosa («под розой») означает нечто тайное и секретное. Может быть, об этом говорит название «дом розы»? В конце концов, морги обычно находятся на задворках госпиталей и не бросаются в глаза посетителям. Это вызвано опасениями двоякого рода. Случайный посетитель может забрести в морг и получить психологическую травму, или какой-нибудь сумасшедший может явиться туда с похотливой или преступной целью. Середины здесь нет.
Вход в муниципальный морг, где я работала, был спрятан в переулке, и был скрыт зданием медицинского колледжа. Мне было очень удобно, таким образом, ходить на прививки от гепатита, туберкулеза и менингита – от инфекций, которыми можно легко заразиться, работая с покойниками в морге. Однако такое незаметное положение морга способствовало тому, что там занимались всякими гадостями после того, как мы уходили домой. Очень часто, по утрам, мы находили на ступенях использованные презервативы. Секс и смерть действительно объединялись в этом жесте под покровом ночи (вероятно, здесь проститутки работали с клиентами) или развлекались парочки, засидевшиеся в окрестных барах. Однако использованные презервативы были все же лучше, чем обнаруженные однажды утром на ступеньках крыльца фекалии. Было ли это преднамеренным и рассчитанным действием какого-то человека, который хотел показать свое презрение к нам, или он просто нашел укромное место, где смог без помех справить нужду? Скорее всего, второе, но, очевидно, что наше положение sub rosa не всегда оказывалось выгодным.
Вернемся, однако, в прозекторскую. После проведения наружного осмотра я вооружаюсь сверкающим прозекторским ножом, склоняюсь над трупом и делаю первый разрез, точно такой же, какой я сделала когда-то в первый раз под надзором Джейсона. Я рассекаю кожу на шее и продолжаю разрез вниз до лонной кости, делая классический Y-образный разрез. Разрез открывается желтой ухмылкой, так как под кожей находится слой золотисто-желтой жировой ткани. Если труп очень хрупкий, например, он принадлежит очень юному или очень старому покойнику, то я придерживаю его левой рукой за лоб, чтобы не сдвинуть с места во время разреза, который я всегда делаю правой рукой. Наверное, этот жест может показаться избыточно нежным и неуместным в этой ситуации, но, наверное, надо проявить нежность и сострадание к человеку, которому сейчас предстоит перенести действо, которое многие до сих пор считают насильственным, и сохранить его человеческое достоинство перед последними вратами. Человек, которому предстоит аутопсия, мертв, и то, что от него осталось, это всего лишь оболочка. Но это отчетливое понимание не мешает нам, работающим в морге с трупами, относиться к ним «по-другому». Работая с трупами, я всегда напоминала себе слова Томаса Линча: «Тела только что умерших людей – это не гниющие останки, но они еще не иконы и не чистая сущность. Они, скорее, поменявшие облик существа, созревающие в яйце или только начинающие проклевываться птенцы, устремленные к новой реальности… Будет мудро относиться к ним нежно и осторожно, сохраняя их достоинство».