Джейсон был прав. Пока он снимал кожу с черепа я могла удерживать голову на месте, но как только он начал пилить, я поняла, что у меня просто не хватит сил удержать ее на месте. Голова откатывалась под напором пилы, и Джейсон не мог пилить прямо. Нам пришлось поменяться местами – я пилила, а Джейсон держал голову своими мощными ручищами культуриста. Наконец, крышка черепа была отделена, мозг положен на весы, а я, потная и с красным от натуги лицом, чувствовала, что сдала очередной экзамен. Интересно, какой будет реконструкция…
Странным (хотя, конечно, вся ситуация была достаточно необычной) было и удаление шеи и языка – того, что мы называем глоткой. Есть два способа сделать это. Когда я делала типичный Y-образный разрез, то на приподнятой на валике шее образовывался треугольный лоскут кожи. Вершина этого треугольника находилась между ключицами. Это место вы можете увидеть на себе – оно находится точно в углублении между концами ключиц – это место называют яремной вырезкой. Надо взять эту вершину кожного треугольника пальцами или зубчатым зажимом и потянуть его вверх, к лицу трупа, обнажая белую соединительную ткань, покрывающую грудино-ключично-сосковую (кивательную) мышцу. Этот лоскут снимают так же, как скальп с крыши черепа. Для того чтобы облегчить снятие кожи достаточно легких прикосновений острым скальпелем к перемычкам соединительной ткани. Кожу отделяют до тех пор, пока не станет видна нижняя челюсть и не будут открыты все мышцы шеи. Потом я ввожу большой секционный нож за нижнюю челюсть (за передними зубами) и провожу лезвие вдоль внутреннего периметра нижней челюсти, после чего можно вытянуть из-под нее язык. Потом я делаю надрез на задней поверхности глотки и извлекаю все органы шеи – язык, гортань и трахею – оттягивая их книзу и обнажая расположенные за ними позвонки шейного отдела.
Если же делается прямой разрез, начинающийся на яремной вырезке, то ситуация несколько осложняется. Весь процесс приходится проделывать вслепую. Так как я не могу вскрывать кожу, мне приходится вводить секционный нож под кожу шеи, нащупывать концом ножа кость нижней челюсти и вести лезвие вдоль внутренней поверхности кости, не видя, что я на самом деле отрезаю. Как бы то ни было, самое главное – это не повредить кожу шеи, потому что в этом случае теряется весь смысл прямого разреза. (Хотя в этих ситуациях настоящей палочкой-выручалочкой оказывается суперклей, которым можно отлично заделывать подобные надрезы, которые мы называем пуговичными петлями; даже если они заметны, то выглядят, как безобидные морщинки).
Но что нам было делать с этим несчастным человеком, язык и половина глотки которого находились в голове, а все остальное в теле.
– Возьми из тела, – сказала я Джейсону, так как сверху оно было открыто, что называется, настежь. Я была не прочь, чтобы он извлек половину глотки из отрубленной головы на глазах у всех этих людей.
На вскрытиях мы удаляем шею и язык по многим причинам – это не прихоть. Сначала мы осматриваем полость рта, чтобы найти там остатки пищи или какие-либо инородные предметы, которые могли бы стать причиной удушения. Но осмотра полости рта недостаточно. Патологоанатом может вскрыть удаленную глотку и обнаружить в ней комок еды, закупоривший пищевод или, хуже того, трахею. Например, свидетели могут быть уверены, что человек умер от сердечного приступа и остановки сердца, а потом выясняется, что он просто подавился. Такое часто случается в ресторанах во время застолий, когда человек давится пищей, но его не рвет, потому что рвотный рефлекс подавлен алкоголем, и жертва просто задыхается (теперь вы понимаете, почему для меня еда так тесно связана со смертью – так много пробуждается ассоциаций!). Кроме того, на языке можно обнаружить следы зубов. Умерший мог прикусить себе язык – такое случается во время эпилептических припадков. Хрящи гортани и хрупкая подъязычная кость могут быть сломаны в результате механического удушения руками, если это было убийство. Кроме того, исследование гортани и трахеи позволяет установить, умер человек до того, как попал в огонь, или сгорел заживо. Если частицы сажи обнаруживаются в трахее, значит, человек дышал в дыму и был жив. Можно многое обнаружить в этом маленьком отделе организма, о чем не подозревают многие люди. Они даже не догадываются, что мы его тоже извлекаем.
Возможно, самое важное в нашей работе – это умение «сохранить голову», умение сосредоточиться перед лицом странных и страшных случаев смерти, а у смерти может быть ужасающий лик. Достаточно неприятно читать о таких случаях в газетах, но представьте себе, что переживают родственники жертв, что чувствуют сотрудники моргов, сталкивающиеся с такими смертями непосредственно. До последнего времени моей работы в моргах я могла соблюдать необходимое равновесие, балансируя между двумя безднами: с одной стороны, нельзя слишком сильно переживать, чтобы не заполучить нервный срыв, а с другой – нельзя переживать и слишком мало, чтобы не превратиться в холодное, бездушное и циничное чудовище. Однако недавние события моей жизни заставили меня пересмотреть мое отношение к работе. Я потеряла способность сохранять равновесие и уже не могла справляться со стрессом. Я начала, в каком-то смысле, терять голову.
Глава 9Фрагменты тел: «Кусочки»
Bitsa this, Bitsa that. Put’em all together and
What’ve you got? Bits and pieces, bits and bobs.
Put’em all together, what a lovely job.
В Южной Африке существует разновидность традиционной медицины, которая иногда показывает и у нас свой чудовищный оскал. Это вид колдовства с примесью откровенного мошенничества в смеси с традиционной медицинской магией «мути», которую считают очень действенной, так как ее ритуалы требуют использования частей мертвого тела. Сведения о мути становятся известными публике в развитых странах, когда сообщения об очередном «ритуальном целительском убийстве» попадают в заголовки газет. Возьмем для примера гнусный случай с обнаружением «торса в Темзе», когда в реке был обнаружен маленький обезглавленный и практически лишенный конечностей труп, одетый в оранжевые шортики поверх обрубков ног. Поняв, что это труп маленького ребенка, и не желая, чтобы он сгинул в безвестности, полицейские назвали его Адамом. Потребовалось использовать знания и квалификацию множества специалистов, применить аналитическую и криминалистическую технику, чтобы пролить хоть какой-то свет на эти неопознанные останки. Анализ костей Адама позволил выявить в них содержание таких следовых элементов, как стронций, медь и свинец, в два с половиной раза превышавшее то, какое могло быть у ребенка, жившего в Англии. Судебные геологи сузили область поиска. По их данным Адам, скорее всего, был родом из Западной Африки, видимо, из Нигерии. Потом за дело взялись ботаники из ботанического сада Кью-Гарден, которые выяснили, что обнаруженные в кишечнике Адама соединения являются экстрактами растений, произрастающих вблизи города Бенин, что в южно-нигерийском штате Эдо. Прошло много лет до тех пор, пока в Адаме смогли предположительно опознать Патрика Эрхабора, и он перестал быть просто безымянным обрубком. Было объявлено, что этого мальчика специально вывезли из Нигерии в Соединенное Королевство для принесения в ритуальную жертву.
Этот случай сорвал покров с отвратительной практики мути – например, с похищения и убийства десятилетней южноафриканской девочки Масего Кгомо в 2009 году, которую похитили и убили, чтобы продать части ее тела сангоме, человеку, практикующему мути. Раздались требования запретить деятельности сангом.
Всего два года назад я едва не подавилась кофе перед выходом на работу, читая за завтраком газету. Заголовок кричал: «Из морга были похищены гениталии!» Из статьи я узнала, что из морга в Дурбане, в Южно-Африканской республике были похищены груди и большие половые губы, отрезанные с трупов двух пожилых женщин. Автор предположил, что это преступление было связано с практикой шаманов мути. В другой статье говорилось: «Очень часто такие мягкие ткани, как веки, губы, мошонки и большие половые губы вырезаются из трупов и используются в этих практиках». И, надо сказать, что эти практики продолжают спокойно существовать.
Когда я только начинала работать в моргах, то обычно сталкивалась с цельностью смерти – и покойников – они были целыми. В Великобритании редко приходится иметь дело с расчлененными телами и фрагментами останков, хотя в других странах с этим, возможно, приходится сталкиваться чаще. Тем не менее, я никогда не задумывалась о людях, разорванных на куски – во всяком случае, до того дня, когда обнаружила в холодильнике госпиталя Святого Мартина большой ярко-желтый пластиковый мешок размером два на три фута.
– Какой большой мешок для острого мусора! – крикнула я Шэрон. – Интересно, что он делает в холодильнике?
Мешок для острых отходов – это желтый пластиковый контейнер, куда выбрасывают использованные скальпели, иглы шприцев и осколки стекла. Обычно такие же контейнеры можно видеть у станций метро. На них большими черными буквами написано, что они предназначены для острых отходов. Но на этом гигантском мешке никакой надписи не было. Подошла Шэрон, чтобы посмотреть, что я обнаружила.
Она рассмеялась, прежде чем ответить мне на своем очаровательном кокни.
– Что ты говоришь, Лала? Это не контейнер для острых отходов!
– Но что это?
– Это мешок для конечностей.
Вот за такие ситуации я и люблю работать в разных моргах. Неважно, что ты воображаешь о своих познаниях, всегда найдется, чему еще поучиться. Мешки для конечностей – как я выяснила – это временные хранилища для ампутированных частей тела. Естественно, такие мешки чаще всего находятся в госпиталях, так как где еще выполняют ампутации? Ампутации случаются чаще, чем вы себе представляете. Например, после происшествий и несчастных случаев ампутируют конечности, которые невозможно сохранить. Ампутируют конечности и при сахарном диабете, когда поражения сосудов вызывают ишемию в стопах и голенях с образованием язв и гангрен. Боль