В зороастрийских ритуалах часто присутствует огонь, если это не касается кремации, и поэтому зороастрийцев часто называют «огнепоклонниками». По некоторым сведениям, огонь зажигают после смерти человека, и этот огонь горит в течение трех дней. Наверное, этот фонарик должен был символизировать такой поминальный костер и гореть рядом с покойником в течение нескольких дней. Я объяснила все это девушкам и добавила: «Есть еще два элемента одежды, которые должен носить каждый зороастриец: судрех и кусти». Открыв мешок, я сказала им: «Смотрите, судрех – это священная сорочка, белая рубашка, символизирующая чистоту и обновление. Кусти – это длинный шнур, обернутый вокруг пояса. Кусти плетут из семидесяти двух нитей, символизирующих семьдесят две главы из священной книги». Оба эти предмета действительно были на трупе, так что загадка фонаря была разрешена.
Я застегнула мешок, положив в него включенный фонарь, а Рокси сказала:
– Это похоже на обычай сикхов. Они кладут с покойниками кеш, кангху, кару, кирпан и качеру – по-моему так, да?
– Да, на самом деле, похоже, – согласилась я. Рокси говорила о пяти священных предметах верующих сикхов: браслете, нестриженых волосах, кинжале, шортах и деревянном гребешке. – Я поставлю тебе пинту пива, если ты объяснишь мне, что это означает, – сказала я и подмигнула озадаченной Кэти, не понявшей ни одного слова. Но ничего, она будет учиться, и станет такой же всезнайкой, как мы.
Мне приходилось и раньше видеть свет, связанный со смертью, но в ином контексте. В еврейской традиции, например, мертвого нельзя оставлять одного до самого погребения; вокруг покойного зажигают свечи, а рядом с ним все время кто-нибудь должен находиться – в знак уважения. Эти хранители или стражники называются шомерим, которые похожи на монахов, которые возносят молитвы о вечном блаженстве для мертвецов. Они могут оставить покойника только, когда приходит смена. Это прекрасная традиция, но ее трудно соблюдать в нашу эпоху. К сожалению, когда умирает верующий иудей, его, как и всех, доставляют в морг, чтобы положить в холодильник, отсрочив процесс разложения, Те, кто привез его, должны уйти, заперев за собой дверь морга. Членам семьи нельзя находиться в темном помещении холодильника морга, потому что там находятся и другие тела, а, кроме того, может оказаться важная, не подлежащая разглашению информация. Компромисс был найден в возжжении огня. Подставки для свечей я видела в залах прощания некоторых моргах. Их используют во время иудейских похорон. Свечи уносят вслед за покойником, когда его снова увозят в холодильник.
Кроме того, иудаизм запрещает вскрытие, так как ничто, принадлежащее покойному, не должно покинуть его тело. Однако, если закон требует вскрытия, то мы идем навстречу еврейским обычаям, насколько это возможно. С органами все просто – часто их можно не сохранять, но вот с жидкостями дело обстоит несколько сложнее. Мне приходилось проводить такие вскрытия с большой осторожностью, в присутствии раввина, стараясь не пролить ни капли крови во время аутопсии. Если капля крови падала на покойника или на стол, то я промокала ее влажной марлей и укладывала в тело умершего. О том, чтобы смыть кровь в раковину, в такой ситуации не может быть и речи. Патологоанатомы тоже делают все аккуратно, и не оставляют после себя кровавое месиво на столе. Могут ведь, когда захотят!
Для мусульман у нас на полу зала прощаний нарисован компас, указывающий душе покойного путь в Мекку, а когда хоронят африканца, нам приходится пускать в зал прощания целую толпу скорбящих родственников, которые льют ром на пол, пьют его из горлышка и предлагают нам. Приходится пить, потому что отказ воспринимается, как недопустимая грубость. Это были неплохие прощания…
В ящиках наших столов можно найти массу различных религиозных текстов любой веры – иудаизма, бахаизма, индуизма… и, поэтому, меня очень расстраивают телевизионные шоу, в которых прощание с покойными показывают в виде знакомых всем стереотипных стерильных клише. Показывают, приблизительно, следующую картину: родственников или друзей покойного привозят в «морг», чтобы они с ним попрощались. Их вводят в стерильную белую комнату, где стоят сверкающие столы из нержавеющей стали и огромные холодильники. Потом служитель (здесь все зависит от фантазии авторов шоу – это может быть сотрудник морга или, даже, патологоанатом) открывает дверь холодильника и со скрежетом выдвигает оттуда платформу. Потом он делает жест и говорит: «Это он? Я даю вам минуту», ну, или что-нибудь в таком же духе.
Это абсолютно не соответствует тому, как прощаются с покойными в Великобритании. Как я уже упоминала, в помещение с холодильниками посторонних не пускают, и мы прилагаем массу усилий для того, чтобы родственники могли попрощаться со своими покойниками в более пристойной обстановке.
После учебы в Ливерпуле я стала работать в дежурной бригаде. Это был настоящий кошмар – работали мы неделю через две. В ту неделю, когда я несла вахту, я не расставалась с пейджером: я спала с ним, ходила в ванную и в туалет, и для этого были веские причины. Например, надо было выезжать в морг, если убитые горем родители хотели увидеть своих мертвых дочерей или сыновей. Нам надо было помочь тем, кто должен был, исходя из религиозных обычаев, похоронить покойника в течение двадцати четырех часов. Несмотря на то, что мы представляли эти услуги, однажды, придя утром на работу, мы узнали, что ночью в наш холодильник привезли труп одного молодого человека. Смерть была внезапной и неожиданной, и вполне естественно, что отец и мать хотели увидеть его. Однако вместо того, чтобы, как положено, вызвать нас по пейджеру, сотрудники похоронного бюро, которые привезли тело, решили все сделать сами.
Я явственно представила себе ход их мыслей: Что в этом трудного? Мы же все видели это по телевизору.
Сказано – сделано. Они привели родителей в холодильник и открыли дверь одной из камер. Однако в каждом отсеке лежит несколько трупов на разных полках, и родители увидели еще четыре пары ног, помимо ног своего сына. Потом полку с его телом выдвинули с театральным шелестом, таким же театральным жестом расстегнули молнию мешка, и родители увидели своего сына.
Который всего несколько часов назад внезапно умер от менингита.
Которому было всего девятнадцать лет.
Родителям не пришлось бы пережить весь этот кошмар, если бы вызвали нас, подготовленных специалистов, которые постарались бы, насколько возможно, смягчить травму. То, что было сделано, не укладывается ни в какие человеческие рамки, а все из-за навязанных телевидением клише.
Понимая, что в тот день я увидела отнюдь не душу, не помешало мне продолжать о ней думать. Я стала много размышлять о жизни и смерти, и эти мысли занимали меня все больше и больше, особенно, в последние годы моей работы техником морга. Нет, я не собиралась становиться монахиней и не поверила в загробную жизнь, нет, мне просто хотелось обрести счастье, мой истинный путь. За восемь лет я сделала неплохую карьеру в профессии, связанной со смертью, и мне было страшно ее менять, но я всерьез думала о буддизме, о его учении о вечных переменах. Как путь всякого человека, мой тоже был отмечен взлетами и падениями. Передо мной было множество препятствий: я встречала людей, которые заставили меня потерять часть моего энтузиазма в отношении дела, которому я служила. У меня не оставалось время на творчество, которое я считала для себя очень важным. Я снова чувствовала себя уязвимой и хрупкой – как в первые месяцы пребывания в Лондоне. Я стала задавать себе вопросы: Что я делаю? Чего я, на самом деле, хочу? Надо ли мне жить в Лондоне или мне стоит вернуться домой? За все оды моей работы в моргах в моей жизни не произошло никаких улучшений, в ней ничего не изменилось. Дениз уехала, и мне снова пришлось делить квартиру с незнакомыми людьми. Я снова была одна, у меня так и не появились настоящие близкие друзья. Каждый день, несмотря на разнообразие случаев, ничем не отличался от других дней.
Говорят, что Альберт Эйнштейн когда-то заметил: «Безумие всегда имеет одно и то же содержание, но всегда ожидает разных результатов». Говорил он это на самом деле или нет, неизвестно, но суть верна. Что, собственно, могло измениться, если я ничего не меняла? Наверное, я могла бы продать душу дьяволу за таланты и богатство, превосходящие всякое мыслимое воображение. Я могла бы заработать достаточно денег для того, чтобы объехать Южную Америку и Юго-Восточную Азию. Проблема заключалась в том, что я не верила в дьявола и не имела терпения копить тысячи фунтов.
И я сделала нечто настолько драматическое, насколько у меня хватило фантазии. Несмотря на мои мечты работать в морге, несмотря на все, что я вложила в свою карьеру, несмотря на то, что я слилась со своей работой, я знала, что мне надо что-то изменить.
Я уволилась из морга.
Я ушла жить в монастырь, потому что мне хотелось мира и покоя. Я хотела отвлечься от боли и от мыслей о человеке, который ее причинил, а также уйти от людей, которые ежечасно мне об этом напоминали. Я хотела на какое-то время удалиться от людей, вообще. Мне хотелось подумать о моих дальнейших действиях и поступках в уединении, чтобы меня не отвлекали тысячи мелочей и пустяков: громкоговорители в метро; продавцы халяльных блюд, горевшие желанием поболтать со мной, даже если у меня было паршивое настроение и не хотелось никого видеть; бывшие кавалеры, которые, напившись, слали мне среди ночи свои идиотские СМС; и даже моя семья, которая считала, что я совсем свихнулась. Я превосходно понимала, что и зачем я делала. Впервые в жизни я была свободна – я могла отдыхать, ничего не делать и приводить в порядок свои мысли. Если бы я была богатой, то могла бы отправиться на фешенебельный спа-курорт. Я бы «нашла себя», наслаждаясь дорогим массажем с бесценными массажными маслами, я плавала бы в ароматных ваннах и дышала по законам йоги. Но я не была богатой и не хотела так проводить время. Мне надо было прислушаться к себе и побыть одной. Я принялась за поиски и узнала, что можно жить в монастыре всего за 20 фунтов в день. После месяца «безработицы» я поселилась в монастыре.