И закончил бы он свои дни искалеченным и больным, замученный слугами Талендара и наемниками, посланными на охоту, и издевались бы над ним на улицах, ради развлекательного чтения отчетов во время банкета. Он слышал их прежде с упоминанием дома Фелтелента, ломавшего пальцы один за другим одному слепому старику несколько месяцев подряд просто ради потехи.
В Сембии было слишком легко уничтожить человека.
Едва ли более трудным было уничтожение всей семьи, независимо от ее богатства, чести и родословной.
Его отец умер, сражаясь с такой судьбой. Тамалон мог сделать не меньше, чего бы это ему не стоило и сколько бы боли не принесли эти игры и борьба. Тамалон был должен Штормовому Пределу, его детям, их жизням, их ярким обещанием, как иначе.
Он лениво поднял взгляд, сумев придать лицу бесстрастное выражение. Семьдесят тысяч золотых пятизведников были суммой, не находящейся в его распоряжении. Не была подобная сумма и сокровищем, которое Тамалон позволил бы Талендару урвать из казны Ускеврена, даже и владей он такими деньгами. Но лишись он своего дорогого сердцу дома — и умнейшие и лучшие из селгонтцев станут сторониться его и его людей как бедняков, у которых каждая монета на счету… И вновь Ускеврен окажется разорен.
Крах и разруха повсюду, и зловещие улыбки с другого конца стола на лицах мужчин, ждущих его падения в ловушку, которую они ему уготовили.
Талендары были старейшей и самой гордой семьей во всем Селгонте. Никто не смел отказывать им или же отказывать им в визите. Как противники и давние конкуренты они были жестоки и с лихвой оправдывали свой знак — ворон с окровавленным клювом. По всему континенту Фаэрун были разбросаны их агенты. Только дурак пренебрежительно обходился с Талендарами из Селгонта.
— Я надеюсь, что ты, брат мой, избежишь любых неприятностей, — сказал фальшивый Перивел в тишину. — В конце концов, именно тебя зовут Старой Совой… и весь Селгонт знает, что Тамалон Ускеврен человек слова — человек, который всегда сдержит свое обещание.
Смех почти сорвался с губ Тамалона. Столько раз это было уже сказано и повторено жителями Селгонта, что стало неким девизом, который он сказал много лет назад. Он знал, что однажды эти слова вернуться к нему и сыграют злую шутку.
Человек, всегда держащий свои обещания, поводил взглядом по столу, позволив губам искривиться в усмешке, чем сдержал так и порывающееся сорваться с них рычание. Пусть поломают головы, что же за веселый секрет он хранит. Так как за столом сидят Талендар и Соаргил, они поймут, что это был не более чем блеф.
Они, в конце концов, пришли подготовленными. Невидимые защитные поля окружали их всех, чтобы в случае необходимости защитить от любого оружия, которое мог бросить в них Ускеврен, и голод пылал в их глазах. Они были готовы и жаждали крови Ускеврена. Вот и хорошо…
Тамалон снова взглянул на долговую расписку, и подождал, пока они сделают еще один напряженный вдох, прежде чем поднял зеленые, пылающие глаза от пергамента, чтобы взглянуть на человека, называющего себя его братом.
— Я никогда не видел вас или этот документ прежде, — спокойно сказал он претенденту, — и эта подпись не похожа ни на одну из тех, что я видел в наших хранилищах. Докажите мне что вы Перивел Ускеврен.
Это последнее, резкое предложение было брошено в напряженную и выжидающую тишину, как бросают перчатку, вызывая на поединок. Мужчины вокруг стола, кажется, слегка подались вперед в волнении. Глаза Прескера Талендара и Саклата Соаргила заблестели в предвкушении удовольствия.
Тамалон не смотрел на них. Он глядел ясным и твердым взглядом в незнакомые глаза человека, называвшего себя Перивелом Ускевреном. Не отводя взгляда, он протянул пергамент, но не претенденту, а нанятому волшебнику.
Вельвонт принял документ с улыбкой, больше напоминающей усмешку. Несмотря на то, что все внимание в этот момент было обращено на него, он даже не попытался скрыть ее.
Легкая усмешка, изогнувшая уголки губ Перивела, не дрогнула, когда он снова посмотрел на Тамалона. Он слегка пожал дюжими плечами и сказал мягко:
— Принесите мне чашу.
Ухмылка, появившаяся в глазах Перивела и выражавшая настоящий триумф, сказала Тамалону две вещи: то, что это не мог быть его брат, чью злорадную улыбку Тамалон помнил очень хорошо, и то, что этот самозванец, кем бы он ни был, считал что он может доказать что является Перивелом Ускевреном. Старший брат Тамалона, глава дома Ускеврен, с исключительным правом покупать, продавать и расплачиваться своим имуществом, был похоронен в пепле сорок с лишним лет назад.
Тамалон твердой рукой поставил стакан и позвонил в колокольчик, вызывая дворецкого.
— Кейл, — спокойно приказал патриарх, — принесите сюда чашу.
Когда дворецкий наклонил свою лысую голову и молча повернулся, чтобы выполнить приказ, триумф в глазах Перивела загорелся еще сильнее. Пальцы Тамалона нащупали хорошо знакомую рукоятку ножа, пристегнутого к предплечью, внутри рукава. Он по давней привычке погладил твердую, всегда ободряющую гладкую поверхность рукоятки. Битва началась.
То, что называвший себя Перивелом Ускевреном человек знал о чаше, ничего не доказывало. Половина старых домов Селгонта слышала о существовании Глотка Ускеврена. Давным-давно она была зачарована магом Фалдинора Ускеврена, Хелемголарном Семь Молний, чтобы не давать гулякам красть его мед. Позднее чары чаши были изменены так, что только человек из рода Ускеврен мог дотронуться до нее голой рукой и не быть немедленно сожжен.
В огне Тамалон и увидел в первый раз эту большую чашу из простого металла — точнее, сопротивляющуюся рычащему огню. Она плавала одна, темная и жуткая, среди гудящего огня, пожирающего Штормовой Предел. Тамалон уставился на нее в изумлении, прежде чем его двоюродный дед Роэль стремительно вырвался из дыма, чтобы унести его от огня и смерти и разрушенных мечтаний.
Чаша была одной из немногих вещей, спасенной из пепла. Она был найдена спокойно стоящей на вершине обугленной насыпи, которая прежде была комнатами слуг — и самими слугами — прежде чем они беспомощно провалились в огненный ад кладовых, находящихся ниже.
Штормовой Предел пал тогда. Он не должен пасть снова.
Так или иначе, солнечный свет, льющийся в окна восстановленной высокой галереи, никогда не казался столь же золотым как свет, который светил в окна первоначальной галереи. Тогда свет падал на карты и документы, и переписанные собственноручно Тамалоном бумаги, когда старый Нелембер преподавал тихому, наказанному сыну Ускеврена историю его семьи.
Историю семьи, которая началась где-то в другом месте — его старый наставник никогда не рассказывал где именно — но перебралась на кораблях в Селгонт, чтобы возвыситься и разбогатеть при Фалдиноре Ускеврене.
«Слишком смелые чтобы прятаться», означало семейное имя на каком то забытом языке. Определенно Фалдинор был по всем признакам человеком резким и сильным, ввязывавшимся в одну драку за другой и никогда не отступавшим. Он был так же хорош, как и его слово, в чем многие с восхищением убедились — некоторые за свой счет. Фалдинор Медведь использовал деньги, поступающие от флота купеческих кораблей, курсирующего по Морю Павших Звезд, чтобы организовывать вооруженные экспедиции к вершинам вокруг Высокой Долины, чтобы копать шахты под самыми челюстями и когтями зверей, которые сделали Штормовые Клыки — все еще опасные сегодня — такими рискованными в ту пору. Эти шахты обеспечили достаточно золота и серебра, чтобы сделать Ускевренов владельцами большей части Селгонта, и позволили Фалдинору построить себе настоящий дворец. Как человек прямолинейный, он назвал его согласно его виду: Черные Башни.
Тамалон родился в этом растянутом, незащищенном особняке среди садов, и наблюдал как Селгонт поглощал его земли поле за полем, рощу за рощей, дачу за дачей, наполняя семейную казну, но иссушая при этом частичку его сердца с каждой новой вырубкой и зданием. Почему его дикость началась, безумие мятежной юности, из которой он вышел, потрясенный и собранный, всего лишь за несколько месяцев до того, как огонь заявил свои права на великолепный новый дом Ускевренов?
Чопорный, осторожный старый Нелембер вошел в хаос сердца и мыслей Тамалона, и заложил основы гордости, с тщательностью каменотеса.
Гордости в семье не без недостатков. Старший сын Фалдинора, Тобеллон, был высок и удивительно красив. По словам Нелембера, «он был больше похож на короля чем сами короли когда-либо». Также он был охотником, бабником и кутилой, промотавшим огромное состояние из семейных сокровищ на охоту на дракона, спорт, в котором цветок рода Ускеврен потерпел (к счастью для него) абсолютную неудачу.
Он охотился на гораздо более кроткую добычу с гораздо большим успехом, оставляя за собой след из разъяренных отцов и шокированных матерей, по всей южной Сембии. Может быть, эта ошибка и ускорила его гибель.
Некто, никогда потом не найденный, нанес удар Тобеллону ночью в лесу во время охоты на оленей, и его молодой сын Алдимар стал главой дома Ускеврен.
Алдимар был неодобрительным, с чопорными губами отцом Тамалона. Его глаза были твердыми и упорными, как два острия меча, и он никогда не разговаривал со своими своенравными сыновьями кроме как тоном холодного, резкого презрения.
Нелембер видел как напряжено лицо Тамалона, когда они говорили о его отце, и пока он нес чашу из его запертого кабинета в конец комнаты.
— Подумай об отце и прикоснись к чаше, — приказал старик.
Его никогда прежде не подпускали к семейной реликвии, которую слуги называли «Огненная Чаша». Больше из любопытства, чем по каким-либо еще причинам, Тамалон прикоснулся к ней.
— Дядя, — пробормотал молодой человек, моргая, — ты вообще можешь считать деньги?
Похожий на огромного медведя человек рыгнул, неопределенно махнул волосатой рукой с грубыми пальцами и прогремел в ответ:
— Пригоршнями… а что?