Но оценить роль Марксова видения коммунизма в XXI веке не так-то легко. К сложности мысли философа добавляется тот факт, что в последний период жизни после поражения Парижской коммуны Маркс определенно отверг некоторые из своих политических аксиом, особенно те, что касались материальных предпосылок для построения коммунистического общества[109]. Также утверждалось, что существуют важные различия между двумя главными работами Маркса, «Капиталом» и «Grundrisse» («Экономическими рукописями 1856–1859 годов»)[110], и, помимо этого, что Маркс не тот автор, чья мысль может быть понята при помощи фиксированного набора формулировок, поскольку «его уровень анализа постоянно менялся по мере изменения его политических замыслов»[111].
Но две вещи можно сказать наверняка
Политический язык, который мы имеем благодаря Марксу, по-прежнему необходим для того, чтобы осмыслять мир вне капитализма. Его анализ добавленной стоимости, денег и товарной формы, а еще больше его метод – наделение истории и классовой борьбы материалистическим основанием и отказ от отделения экономики от политики – все еще крайне необходимы, хотя и недостаточны для понимания современного капитализма. Неудивительно, что в связи с углублением глобального экономического кризиса произошло оживление интереса к творчеству Маркса, который в 1990‐е годы ничто не предвещало, поскольку тогда господствующая догма утверждала, что его теория мертва. Но вместо этого среди руин реального социализма возникли широкие споры по вопросам «первоначального накопления», модальностей «перехода», а также об историческом и этическом смысле и возможности коммунизма. С добавлением принципов анархизма, антирасизма и квира марксистская теория продолжает оказывать влияние на бунтовщиков в Европе, в Северной и Южной Америке и в других частях света. Антикапиталистический феминизм не может игнорировать Маркса. Как утверждала Стиви Джексон, «до начала 1980‐х основные подходы в рамках феминизма испытывали на себе влияние марксизма или формулировались в диалоге с ним»[112]. Однако нет сомнений в том, что Марксовым категориям должны быть даны новые основания и что мы должны пойти «дальше Маркса»[113]. Сделать это необходимо не только из‐за социальных и экономических трансформаций, произошедших со времени Маркса, но и из‐за ограничений в понимании капиталистических отношений – ограничений, чье политическое значение показали общественные движения последней половины столетия, выведшие на мировую сцену социальных субъектов, которые в теории Маркса игнорировались или маргинализировались.
Феминизм и точка зрения социального воспроизводства
Феминистки внесли важный вклад в этот процесс, но они были не одиноки. В 1950–1960‐е годы в ходе антиколониальной борьбы политические теоретики, такие как Франц Фанон, поставили под сомнение анализ, сконцентрированный на наемном труде, и предполагали авангардную роль промышленного пролетариата метрополий[114], маргинализируя то место в процессе накопления и антикапиталистической борьбы, которое занимают порабощенные, колонизированные и работники, не получающие заработной платы. Эти политические теоретики осознали, что опыт колоний требовал переосмысления «марксизма в целом» и что либо марксистская теория будет переформулирована так, чтобы она смогла включить в себя опыт 75% мирового населения, либо она потеряет свою освободительную силу и станет помехой на пути к революционным изменениям[115]. Ибо крестьяне, пеоны и люмпены, устраивавшие революции в XX столетии, не намеревались дожидаться своей дальнейшей пролетаризации или «развития производительных сил», чтобы потребовать нового мирового порядка, как им советовали поступить ортодоксальные марксисты и левые партии. В свою очередь черные революционеры в США, от У. Э. Б. Дюбуа до Седрика Робинсона, подчеркивали, что в творчестве Маркса отсутствует какой бы то ни было анализ расового неравенства как структурной характеристики капиталистического общества и капиталистической эксплуатации труда[116].
Экологи, включая некоторых экосоциалистов, также критиковали Маркса за то, что он выступал с асимметричным и инструментальным взглядом на отношения природы и человека, представляя людей и их труд единственными активными агентами и отказывая природе в любой внутренней ценности и потенциале самоорганизации[117]. Но только с подъемом феминизма стала возможна более систематическая критика марксизма, потому что феминистки внесли в повестку вопрос не только о работниках со всего мира, не получающих заработную плату за свой труд, но и о широких слоях социальных субъектов (женщины, дети, иногда мужчины), чья ежедневная работа в полях, на кухнях и в спальнях производит и воспроизводит рабочую силу, а с нею и ряд проблем и конфликтов в области социального воспроизводства, которых Маркс и марксистская политическая традиция практически не касались.
Именно исходя из этой критики я буду рассматривать значение идей Маркса о коммунизме, сосредоточившись на тех аспектах, которые особенно важны для феминистской программы и для политики общин. Под этим я понимаю множество практик и точек зрения, которые принимают сегодня общественные движения по всей планете, стремящиеся укрепить социальную кооперацию, сломить контроль рынка и государства за нашей жизнью и положить конец капиталистическому накоплению. Забегая вперед, я утверждаю, что идея Маркса о коммунизме как об обществе, существующем вне меновой стоимости, частной собственности и денег, основанном на объединении свободных производителей и управляемом принципом «от каждого по способности, каждому по потребности», представляет собой идеал, против которого ни одна феминистка, придерживающаяся антикапиталистических взглядов, не найдет что возразить. Также феминистки с радостью поприветствуют представленный у Маркса вдохновляющий образ мира, существующего вне общественного разделения труда, хотя мы и хотели бы удостовериться в том, что между охотой по утрам, рыбалкой после полудня и занятиями критикой после обеда – таково Марксово представление о хорошей жизни в посткапиталистическом обществе – у каждого найдется время на уборку и уход за детьми.
Однако для феминистской политики гораздо важнее идеальной проекции посткапиталистического общества неутомимая критика Марксом капиталистического накопления и его методологии, начиная с его интерпретации капиталистического развития как продукта антагонистических общественных отношений. Иными словами, как утверждали среди прочих Роман Росдольский и Антонио Негри[118], важнее революционера-визионера, проектирующего мир, в котором достигнуто социальное освобождение, для нас оказывается Маркс – теоретик классовой борьбы, отвергавший любую политическую программу, если она не была укоренена в реальных исторических возможностях, стремившийся во всем своем творчестве к разрушению капиталистических отношений и видевший осуществление коммунизма в движении, которое отменяет нынешнее положение вещей. С этой точки зрения исторический материализм, предполагающий, что для понимания истории и общества необходим анализ материальных условий социального воспроизводства, имеет ключевое значение для феминизма. Признание того, что социальное подчинение – продукт истории, укорененный в специфической организации труда, оказало освобождающее воздействие на женщин. Оно лишило естественности построенные на ней сексуальное разделение труда и идентичности, представив при этом гендерные категории не только как социальные конструкты, но и как концепции, чье содержание постоянно переопределяется, оказывается бесконечно подвижным, открытым и всегда политически нагруженным. Действительно, многие феминистские дебаты об обоснованности «женщины» как категории анализа и политической категории можно было бы решить легче, если бы применялся этот метод, поскольку он учит нас, что можно выразить общий интерес, не приписывая фиксированные и единообразные формы поведения и социальные условия.
Анализ социального положения женщин сквозь призму капиталистической эксплуатации труда раскрывает также родство между дискриминацией по гендерному и расовому признаку и дает нам возможность преодолеть политику прав, которая постулирует неизменность существующего социального порядка и неспособна вступить в борьбу с антагонистическими социальными силами, стоящими на пути освобождения женщин.
Однако, как показали многие феминистки, Маркс недостаточно последовательно применял собственный метод – по крайней мере, не в вопросах воспроизводства и гендерных отношений. Теоретики движения «Заработная плата для домохозяек» Мария-Роза Далла Коста, Сельма Джеймс, Леопольдина Фортунати[119] и теоретики-экофеминистки Мария Мис и Ариэль Саллех[120] указали, что в самой сердцевине мысли Маркса есть некое противоречие. Хотя он считает эксплуатацию труда ключевым элементом в производстве капиталистического богатства, он оставляет без осмысления некоторые виды деятельности и общественные отношения, имеющие ключевое значение для производства рабочей силы, включая сексуальный труд, деторождение, уход за детьми и домашний труд. Маркс признавал, что наша способность трудиться не является данностью, она является продуктом общественной деятельности, которая всегда принимает специфическую историческую форму[121]