ческом смысле»[223]. Поколения марксистов видели в домохозяйке, полный рабочий день занятой дома, отсталого субъекта, не способного на организацию. Типично то, что когда в 1945 году Мэри Инман, фабричная работница из Лос-Анджелеса, в своей книге «В защиту женщин» подчеркнула производительность домашнего труда, Коммунистическая партия США запретила ей продолжать преподавание в своей школе для рабочих[224]. Точно так же в 1960–1970‐х годах марксисты оказались не способны признать значимость феминистского движения и, если говорить еще конкретнее, феминистской борьбы против неоплачиваемого домашнего труда как детерминанты определения стоимости рабочей силы.
Сегодня в сравнении с 1970-ми годами многое изменилось, ведь тогда феминисток регулярно обвиняли в том, что они сеют раздор среди рабочего класса. Движение студентов, феминистские и экологические движения, а также кризис наемного труда – все это заставило марксистов выглянуть за пределы заводов, посмотреть на школу, среду и, уже в недавнее время, на «социальное воспроизводство» как ключевые территории воспроизводства рабочей силы и борьбы рабочего класса. Однако, за немногими исключениями, левые марксисты по-прежнему не способны видеть в воспроизводстве человеческой жизни и рабочей силы, в также в построенных на нем гендерных иерархиях ключевые элементы процесса накопления. Посмотрите только на автономистскую марксистскую теорию «нематериального труда», якобы господствующего на актуальной стадии капиталистического производства, и связанный с этой теорией аргумент (развивающий взгляд Маркса из «Фрагмента о машинах» в «Grundrisse»), согласно которому капитализм направлен на устранение живого труда из «производственного процесса»[225], чем, однако, игнорируется тот факт, что репродуктивный труд, особенно в форме ухода за детьми, не сводится к индустриализации и что он является образцовым примером взаимопроникновения эмоциональных и материальных элементов в большинстве форм труда. О том же говорит упорное нежелание многих марксистов критиковать теорию Маркса о том, что революционный процесс определяется глобализацией капиталистического производства, пусть даже сегодня совершенно ясно, что она может развиваться только ценой средств воспроизводства многих народов по всей планете. Действительно, если мы бы должны были согласиться с тезисом Маркса о прогрессивности капитализме, нам пришлось бы отвергнуть некоторые из наиболее сильных форм борьбы, которая ныне идет по всему миру, посчитав ее неэффективной, если не откровенно реакционной. Поскольку это, очевидно, борьба против капиталистического развития, которое, с точки зрения туземных народов, борющихся, к примеру, против уничтожения их земель и культур, отданных под шахты и нефтедобычу, гидроэлектростанции и другие «мегапроекты», ничем не отличается от «насилия»[226].
В заключение можно сказать, что, если «революционное ядро» марксистской теории и можно вытащить из под гор прогрессистских интерпретаций и приложений, под которыми оно было похоронено и к которым Маркс, несомненно, сам приложил руку, мы должны переосмыслить марксизм и капитализм с точки зрения процесса воспроизводства, чем некоторые из нас и занимаются вот уже четыре десятка лет, признав то, что это наиболее выгодное в стратегическом отношении основание и для борьбы против капитализма, и для построения общества без эксплуатации.
6. Конструирование домашнего труда в Англии XIX века и патриархат заработной платы[227]
Домашний труд по сей день многими считается естественным призванием женщин, так что его даже часто называют просто «домашним трудом». На самом же деле этот тип работы – сравнительно недавняя конструкция, появившаяся во второй половине XX века, когда под угрозой восстаний рабочего класса и потребности в более производительной рабочей силе капиталистический класс в Англии и США начал социальную реформу, преобразившую не только фабрику, но и общество, а главное – социальное положение женщин.
Эту реформу с точки зрения ее влияния на женщин можно описать как создание домохозяйки, работающей дома весь день, как сложный комплекс социальной инженерии, которая за несколько лет заставила женщин уйти – и особенно матерей – с заводов и фабрик и повысила заработную плату рабочих-мужчин настолько, чтобы они могли содержать «неработающих» домохозяек, а также учредила формы народного образования, чтобы преподать фабричным женщинам навыки, необходимые для домашнего труда.
Эта реформа продвигалась не только правительствами и работодателями. Рабочие-мужчины тоже требовали убрать женщин с фабрик, утверждая, что их место – дома. Начиная с последних десятилетий XIX века профсоюзы активно агитировали за это, будучи уверенными в том, что устранение конкуренции со стороны женщин и детей укрепит переговорную силу рабочих. Как показал Уолли Секкомб в работе «Усмирить шторм: семьи рабочего класса с промышленной революции до падения рождаемости», к Первой мировой войне представление о «семейной заработной плате» или же «прожиточной заработной плате» стало «заметным ориентиром рабочего движения и главной целью в переговорах профсоюзов, которую разделяли рабочие партии всего развитого капиталистического мира»[228]. В самом деле, «способность получать большую заработную плату, чтобы иметь возможность содержать собственную семьи, стала отличительным признаком мужской респектабельности, отличающим высшие слои рабочего класса от рабочей бедноты»[229].
В этом отношении интересы мужчин-рабочих и капиталистов совпали. Кризис, начатый борьбой рабочего класса в Англии в 1830–1840‐х годах благодаря подъему чартизма и тред-юнионизма, появлению социалистического движения и страху среди работодателей, вызванному общеевропейским восстанием рабочих в 1848 году, «которое распространилось по всему континенту подобно лесному пожару»[230], убедило руководство страны в том, что необходимо улучшать качество жизни. Британии пришлось отказаться от прежней стратегии сокращения заработных плат до минимума и увеличения до максимума рабочего дня, если она не хотела столкнуться с затянувшимися общественными волнениями или даже революцией.
Главной проблемой реформаторов стали также убедительные свидетельства все большего охлаждения женщин из рабочего класса к семье и воспроизводству. Английские женщины и работницы, и особенно «рабочие девушки», занятые на фабрике круглый день, зарабатывающие собственную зарплату и привыкшие к тому, чтобы быть независимыми и проводить большую часть дня в публичном пространстве с другими мужчинами и женщинами, «не были заинтересованы в том, чтобы рожать следующее поколение рабочих»[231]; они отказывались принимать роль домработниц и угрожали буржуазной морали своими развязными манерами и мужскими привычками, такими как курение и употребление алкоголя[232].
Жалобы на отсутствие домашних навыков и мотовство работниц – на их склонность покупать все нужное, неумение готовить еду, шить и убираться по дому, что заставляло их мужей отсиживаться в «винных лавках», на отсутствие у них материнской любви, – стали основными пунктами докладов реформаторов начиная с 1840‐х годов и до конца столетия[233]. Приведем типичный пример: в 1867 году Комиссия о детской занятости сетовала на то, что «[замужние женщины,] отработав с восьми утра и до пяти вечера, возвращаются домой уставшими и измотанными, и уже не хотят предпринимать никаких усилий, чтобы сделать жилище уютным», а потому, «когда домой возвращается муж, он видит бардак, грязный дом, неприготовленную еду, уставших и капризных детей, неухоженную и недовольную жену, и дом кажется ему настолько неприятным, что ему ничего не устается, как удалиться в публичный дом и стать пьяницей»[234].
Даже Маркс замечал, что у «рабочих девушек» нет навыков домоводства и что они тратили заработок на покупку продуктов, которые ранее сами готовили дома, а потому он пришел к выводу, что закрытие ткацких фабрик из‐за Гражданской войны в Америке привело по крайней мере к одному положительному результату:
Жены рабочих находят теперь необходимый досуг, чтобы покормить детей грудью, вместо того чтобы отравлять их микстурой Годфри (опиумным препаратом). У них теперь появилось время, чтобы научиться стряпать. К несчастью, это поварское искусство было постигнуто в такой момент, когда им нечего было есть… Точно так же кризис был использован с той целью, чтобы в особых школах научить дочерей рабочих шитью. Понадобились американская революция и мировой кризис, чтобы рабочие девушки, которые прядут для всего мира, научились шить![235]
К озабоченности кризисом домашней жизни, вызванным занятостью женщин, присовокуплялся страх того, что женщины присвоят мужские прерогативы, что, считалось, подрывает семью и является источником общественного беспокойства. На парламентских слушаниях 1847 года, которые привели к принятию Закона о десятичасовом рабочем дне, один из защитников ограничения рабочего дня для женщин заявил: «женщины не только выполняют работу, но и занимают место мужчин; они создают разные клубы и ассоциации, постепенно приобретая привилегии, который считаются истинной прерогативой мужского пола»[236]. Предполагалось, что нездоровая семья будет означать нестабильность страны в целом. Мужья, о которых никто не заботится, будут уходить из дома, проводить свободное время в публичных домах, пивных и винных лавках, попадать в опасные истории.