Также этот сдвиг был обусловлен политическими соображениями. Попытка вернуть мужчин домой и отвратить их от салона, которая усилилась после Первой мировой войны, обосновывалась еще и тем, что салон выступал центром не только проституции, но также политической организации и дискуссий.
Для домохозяйки эта организация означала то, что она должна была продолжать рожать детей, но ей надо было теперь следить за тем, чтобы ее бедра не стали слишком широкими (с этого началась крестовая мука всевозможных диет). Она продолжит мыть тарелки и полы, но с полированными ногтями и кружевами на переднике, она будет по-прежнему вкалывать от рассвета до заката, но ей придется прихорашиваться, чтобы встретить мужа, вернувшегося с работы. На этом этапе отказ в постели стал сложнее. На самом деле, новые каноны, разрекламированные книгами по психологии и женскими журналами, особое внимание стали привлекать к тому, что сексуальный союз – ключевое условие слаженного брака.
Начиная с 1950‐х стали меняться и функции проституции. В XX веке средний американский мужчина стал все реже прибегать к проституции для удовлетворения своих потребностей. Однако более всего семью хранил ограниченный доступ женщин к возможности самостоятельно зарабатывать. Тем не менее не всё в американской семье было гладко, если учесть большое количество разводов в послевоенный период (и в Англии, и в США). Чем больше требовали от женщин и семьи, тем больше женщины отказывались, но это еще не обязательно отказ от брака, поскольку это было невозможным по очевидным экономическим причинам, скорее такой отказ означал требование большей мобильности в рамках брака, то есть возможности переходить от одного мужа к другому (как от одного работодателя к следующему), выбивая из них более удовлетворительные условия домашнего труда. В этот период борьба за вторую работу (и за социальное обеспечение) тесно связалась с борьбой против семьи, поскольку завод или офис представлялись женщинам единственной альтернативой неоплачиваемому труду, их изоляции в кругу семьи и подчинению желаниям мужа. Неслучайно то, что долгое время мужчины видели во второй работе женщин пролог к проституции. Работа вне дома часто представлялась женщинам единственным способом выбраться из него, встретиться с людьми и сбежать от невыносимого брака.
Уже в начале 1950‐х сигнал тревоги прозвучал в докладе Кинси, показавшем сопротивление женщин выполнению достаточного сексуального труда. Выяснилось, что многие американские женщины фригидны, что они не участвуют в сексуальном труде и просто симулируют. Также было обнаружено, что половина опрошенных мужчин имела гомосексуальные связи или желала их. Похожие выводы были получены и в исследовании брака в американском рабочем классе, проведенном несколько лет спустя. В этом случае также было обнаружено, что четверть замужних женщин занимаются любовью только из супружеского долга, тогда как чрезвычайно большое их число не получает при этом никакого удовольствия[279]. Именно в этот момент американский капитал запустил широкую кампанию на сексуальном фронте, решившись сокрушить упрямое безразличие многих женщин к сексу. Главной темой этой кампании стали поиски женского оргазма, который стал все больше считаться признаком удачного супружеского союза. В 1960‐е годы женский оргазм стал мотивом ряда психологических исследований, кульминация которых – признанное эпохальным открытие Мастерсом и Джонсон того, что женский оргазм не только существует, но и способен принимать разные формы.
Благодаря экспериментам Мастерса и Джонсон производительность, требующаяся от женского сексуального труда, была задана на весьма высоком уровне. Женщины не только могли заниматься любовью и достигать оргазма, но и должны были делать это. Если же нам это не удавалось, значит, мы не настоящие женщины или, хуже того, мы не «освободились». Эту мысль транслировали нам в 1960‐х годах киноэкраны, страницы женских журналов и книги по самосовершенствованию, которые учили нас позам, способствующим удовлетворительному соитию. Ее же проповедовали психоаналитики, которые постановили то, что «полноценные» сексуальные отношения являются условием социального и психологического равновесия. К 1970‐м годам стали появляться «сексологические клиники» и «секс-шопы», и семейная жизнь существенно изменилась, когда были узаконены добрачные и внебрачные отношения, «открытый брак», групповой секс и аутоэротизм. В то же время технологический прогресс произвел, для пущей надежности, вибратор для тех женщин, на которых не действовала даже Камасутра.
Что все это значило для женщин?
Давайте скажем об этом недвусмысленно. Для современных женщин, так же как для наших матерей и бабушек, сексуальное освобождение может означать только освобождение от «секса», а вовсе не интенсификацию сексуального труда.
«Освобождение от секса» означает освобождение от условий, в которых мы вынуждены проживать нашу сексуальность, которые превращают эту деятельность в тяжкий труд, в котором полно неизвестных и случайных факторов, включая немаловажную опасность повторно забеременеть, ведь даже самые современные контрацептивы несут существенные риски для здоровья. Пока такие условия сохраняются, любой «прогресс» приносит лишь больше труда и тревоги. Несомненно, большое достижение – то, что нас не линчуют отцы, братья и мужья, если выясняется, что мы не девственницы или же «неверны» и «распутны», хотя постоянно растет число женщин, убитых своими партнерами, поскольку они хотели их бросить. Для нас сексуальность остается источником тревоги, тогда как «сексуальное освобождение» было превращено в обязанность, с которой мы должны согласиться, если не хотим, чтобы нас обвинили в отсталости. То есть если наши бабушки могли после дня тяжелой работы спокойно лечь спать, сославшись на мигрень, то мы, их освобожденные внучки, чувствуем вину, когда отказываемся от секса, когда не участвуем в нем активно или просто не можем им наслаждаться.
«Кончить», достичь оргазма – вот что стало категорическим императивом, убедительным настолько, что нам неудобно признать, что «ничего не происходит», а на назойливые вопросы мужчин мы отвечаем ложью или принуждаем себя сделать еще одно усилие, так что наши постели начинают напоминать гимнастический зал.
Однако главное отличие в том, что наши матери и бабушки взирали на сексуальные услуги в логике обмена: вы ложились в постель с мужчиной, за которого вышли замуж, то есть с мужчиной, который обещал вам некоторую финансовую устойчивость. Сегодня же мы работаем задарма и в постели, и на кухне не только потому, что сексуальный труд не оплачивается, но и потому, что мы предоставляем все больше сексуальных услуг, не ожидая чего-то взамен. Собственно, символом освобожденной женщины является женщина, которая всегда доступна, но больше ничего не просит взамен.