— Но там, наверху, бумаги, работа…
— Идёмте! Заберём всё, что вам нужно. Где сумка? Сначала возьмём тут. У меня тепло. Будете писать, жить.
Артур достал из кладовки сумку, в которой лежала тощая стопка белья, вынул из её бокового отделения свою книгу, подал Лючии. Пока она, стоя, перелистывала страницы, принёс бритвенные принадлежности, полотенце.
— Полотенце не нужно. А где шляпа? Шарф?
— У меня нет ни шляпы, ни шарфа.
— Зонт? Пальто?
— Нет зонта. Нет пальто.
— Это все, с чем приехали из России?
— Там, наверху, бумаги. Целая папка. Авторучки.
— Авторучки… Хорошо, идём за вашими авторучками.
Вышли в холод ночного дворика, поднимались по крутизне наружной лестницы. Лючия шла первой, легко одолевая ступеньки. Её длинные, стройные ноги словно струились перед взором Артура.
Отпер дверь, зажёг свет. Лючия увидела стоящий на столе выключенный обогреватель, обернулась к Артуру:
— Это все ваше тепло?! Катастрофа. Пневмония.
— May be[55], — сказал он почему‑то по–английски.
Она вдруг шагнула к нему, погладила по голове. Как ребёнка. Артуру пришлось собрать всё своё мужество, чтоб не схватить эту руку, не покрыть её поцелуями.
— Лючия, а что подумают ваши родные, когда вы привезёте меня в свой дом? — спросил он, складывая в папку бумаги.
Зазвонил телефон. Лючия настороженно перевела взгляд на Артура. Это был взгляд заговорщицы. Он снял трубку.
— Hello.
— Are you in? Arturos, this is Fanasis. What does that mean? Why did you go home? Mago wants to speak to you.[56]
Маго извинялась за то, что приём Артуру, видимо, не понравился, говорила, что они с Фанасисом сначала не поняли, что он ушёл насовсем. Стала просить принять какую‑то свою подругу с её болезнями.
— Tomorrow[57], — сказал Артур.
Но Лючия отрицательно покачала головой, подняла три пальца.
— То есть not tomorrow, — спешно поправился Артур. — Sunday.[58]
— At what time?[59] — спросила Маго.
— May be at ten?[60]— он продолжал смотреть на Лючию.
— At twelve,[61] — шепнула она.
— At twelve, — нe сводя глаз с Лючии, положил трубку, шагнул к ней.
Она так резко отскочила в сторону, что бант упал. Стояла спиной к нему у балконной двери. Повернула голову и, сверкая глазами, зло сказала:
— Один раз и всегда знайте. Я живу одна, между нами дистанция. Отношения, как у мамы и сына. Все!
— Лючия, я старше вас…
— Как у мамы и сына. Это наш контракт. Перейдёте дистанцию — арривидерчи!
Артур взял с пола бант, протянул.
— Все собрали? Идёмте вниз, — подняв вверх обе руки, она закалывала бант на затылке.
— Простите меня, — Артур подошёл к столу, взял тяжёлую папку.
Лючия уже вышла на лестницу. Он оглядел комнату, запер дверь и стал спускаться за женщиной, так внезапно нарушившей размеренный порядок его жизни.
В нижней комнате он втиснул папку в сумку, спросил:
— Можно взять с собой рыболовную снасть, закидушку?
— Рыбак? — удивилась она. — Не надо. И когда под звёздами шли к машине, вдруг сообщила:
— Не должны ничему удивляться. Я — богата. Мой род из Милана.
Москва. Поздний вечер. Везу в своём «запорожце» батюшку. После треб, после тяжёлого дня он будет ночевать у меня дома.
— Батюшка, почему вы не уедете на Запад? Вы же видите, как вам здесь опасно. Там смогли бы спокойно писать свои книги, в вашем распоряжении будут лучшие библиотеки мира.
— Не хочу! Сейчас в России момент исключительный. Должен проповедовать Евангелие. Христианство в России только начинается. Бог нас с вами поместил здесь и сейчас. Значит, здесь и сейчас мы Ему нужны. Между прочим, когда недавно ездил на симпозиум в Германию, меня там сопровождал один немец, рассказывал о своей жизни: сперва он был в гитлер–югенде, затем коммунистом, теперь христианин. Слушаю его и думаю: «Зачем меня сюда принесло? У меня и дома таких навалом». Наше общество сейчас ориентируется на Запад. Но вместо того, чтоб подключиться к крану с чистой водой, подключились к канализации.
— И все‑таки зря вы не хотите, чтоб вас охраняли, нет даже газового баллончика.
— Апостолов казнили почти всех. А кто победил? Нерон? Траян? Марк Аврелий? Нет! Апостолы победили! Потому что шли без оружия. И в этом их сила! Не бойтесь ни антисемитов, ни атеистов. Свою принадлежность к евреям я воспринимаю как знак дополнительной ответственности перед Богом. Что касается атеизма — это был великий дар неба. Иначе христианский мир задушили бы атеисты в облике христиан. Самое страшное, что грозит церкви, — выродиться в этнографическую церковь. В благолепие, доведённое до пределов совершенства. А если явится Христос, они его распнут.
— Батюшка, все же боюсь за вас… И выглядите таким усталым, невыспавшимся. Вы жаворонок или сова? Когда тянет спать?
— Я — филин! У меня нет времени спать. Молитесь за меня. Это большая поддержка.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Золотой луч насквозь пронизывал бархатно–чёрное пространство комнаты и заканчивался золотым зайчиком, лежащим рядом на подушке. Артур Крамер вспомнил, где он находится, откинул невесомое, тонкое одеяло, вскочил с постели и, ступив на ковёр, пошёл по лучу.
Он обогнул смутную громаду шведского письменного стола–секретера, закрытого выпуклой крышкой, подошёл к окну, отдёрнул тяжёлые занавеси.
Солнце хлынуло в комнату. Оно поднималось из синевы Эгейского моря.
Будто не было непогоды прошедших недель. Будто не оставалось до нового года всего двух дней.
Казалось, море подступает к самому окну. Казалось, дом плывёт безмятежной штилевой гладью навстречу встающему солнцу. «Спасибо Тебе, Иисус Христос, за это утро, за все. Сохрани и помилуй женщину Лючию, через неё Ты дал мне всё это. Сохрани и помилуй Марию. Двух женщин прислал Ты мне… И это солнце. И это море…»
Молился. Забытое юношеское ощущение свежести жизни наполняло его.
Артур достал из сумки и надел синий тренировочный костюм, вынул из бокового отделения целлофановый пакет с бритвенными принадлежностями, вышел в коридорчик. С одного конца его лестница вела вверх, с другого — вниз.
Он задумался. Когда вчера вечером Лючия ввела его в дом, шли то вверх, то вниз, пока не оказались в этой комнате с тахтой и секретером. Лючия выдала одеяло, простыню, подушки и тотчас ушла.
«Боится меня, как гремучей змеи, — думал Артур, спускаясь наугад вниз в поисках умывальника. — Может, уже жалеет, что забрала к себе, наверняка спит, запершись на все ключи…»
Лестница кончилась другим коридорчиком с двумя застеклёнными дверями. За одной из них виднелась большая комната с кожаными креслами, телевизором, вероятно, гостиная, за другой — блистающая чистотой кухня.
В глубине коридорчика он заметил третью дверь. Несмело приоткрыл её. Это была ванная. Справа и слева от большого наклонного зеркала с уставленным флаконами подзеркальником возвышались электрические бра.
Артур включил свет, открыл кран рукомойника, откуда полилась горячая вода, и только выдавил бритвенный крем на кисточку, как расслышал скрип ступеней. Дверь отворилась.
На пороге возник белобрысый мальчик лет восьми, одетый в японское кимоно.
— Hello! — сказал Артур, удивлённый его существованием в этом доме. — Ясос! Good morning![62]
Мальчик кивнул. Щуря небольшие глазки, подошёл к Артуру, нагнулся и выдернул из‑под его ног плетёный коврик, лежащий на кафельном полу.
— Why?[63]
Ничего не ответив, мальчик отнёс коврик к противоположной стене, затем снял с крючка одно из полотенец, вновь подошёл вплотную к умывальнику и стал внимательнейшим образом следить за тем, как Артур намыливает лицо.
«Сын Лючии? Не похож. Вчера говорила, живёт одна, — думал Артур. — Стоит, как соглядатай…»
Едва с кисточки или с бритвы на край умывальника падала капля пены, мальчик тотчас тщательно вытирал её уголком полотенца и снова замирал.
Артур спешно добрился, почистил зубы, вымыл лицо. Потом демонстративно ополоснул горячей струёй раковину, взглянул на мальчика. Тот подал ему другое, чистое полотенце. А когда Артур вытерся и начал собирать с подзеркальника в свой пакетик бритвенные принадлежности, снова стал следить за каждым его движением.
«Смотрит, чтоб не спёр какие‑нибудь духи», — догадался Артур.
— What is your name, boy?[64] — спросил он, прежде чем направиться к двери.
Но мальчик выключил оба бра и, не обращая на него никакого внимания, уже расстилал на прежнем месте плетёный коврик.
Артур поднялся в свою комнату. «Сколько же сейчас времени?» — подумал он, и в его сознании всплыл белый циферблат с чёрными стрелками, показывающими без пяти девять. Он взял с тумбочки у тахты свои ручные часы. Было без восьми минут девять.
Артур подошёл к окну и обратил внимание на то, что скрытая не до конца отдёрнутой шторой правая его часть — стеклянная дверь. Он распахнул её, вышел на маленькую открытую террасу, где стоял столик на скрещённых ножках и два стула с золотистыми соломенными сиденьями. «В такую погоду здесь можно и работать», — решил он.
Облокотился о перила террасы. Отсюда, как из рубки корабля, на три стороны окрест слепила искрящаяся гладь моря. Далеко слева выступал из него скалистый остров.
С терраски вела вниз узкая лестница, которая вливалась в широкую мраморную. На каждой её ступени справа и слева стояли громадные, явно добытые с морского дна, античные амфоры с кустами роз. Некоторые ещё цвели.