Двери раскрылись, и он вышел, шумно вдыхая пары ингалятора.
Сзади меня Филдс спрашивал Эрдхема:
— «Исчерпывающий» пишется через «и» или «е»?
— Да по фигу, — ответил Эрдхем.
Болтон расслабил свой галстук настолько, что один конец упал ему на грудь, затем тяжело опустился в кресло позади своего стола.
— Закройте за собой дверь, — сказал он.
Я закрыл. Его лицо было пунцовым, дыхание затруднено.
— С вами все в порядке?
— Лучше быть не может. Расскажите мне о своем отце.
Я сел.
— Рассказывать, собственно, нечего. Думаю, Хардимен просто блефовал, пытаясь огорошить меня подобной туфтой.
— Мне так не показалось, — сказал Болтон, выжав из своего ингалятора небольшую порцию. — Когда он говорил, вы втроем стояли к нему спиной, а я следил за ним на экране. Так вот, когда он говорил о вашем отце, было впечатление, что он сбросил с себя какое-то бремя, которое таил, чтобы нанести точный удар. — Болтон провел рукой по волосам. — У вас что, действительно был в детстве чубчик или вихор?
— Как у большинства ребят.
— Но когда они вырастают, их не требуют к себе серийные убийцы.
Подняв руку, я кивнул.
— У меня был вихор, агент Болтон. Обычно он был чуть заметен, и то когда я порядком потел.
— Почему?
— Думаю, потому что я был тщеславен. Я мазал волосы всякой дрянью, чтобы они выглядели прилизанными.
Болтон кивнул.
— Он знал вас.
— Не знаю, что вам ответить, агент Болтон. Я никогда раньше его не встречал.
Он снова кивнул.
— Расскажите мне о своем отце. Вы понимаете, что я уже направил людей разузнать о нем.
— Вполне допускаю.
— Кем он был?
— Подонком, который любил причинять боль, Болтон. Я не хочу о нем говорить.
— Прошу прощения, — сказал он, — но ваши личные ощущения в данный момент ничего не значат для меня. Я пытаюсь покончить с Аруйо и прекратить кровопролитие…
— И использовать это дело для стремительного повышения.
Он поднял бровь и энергично кивнул.
— Совершенно верно. Не сомневайтесь. Я не знаю никого из этих жертв, мистер Кензи, и если говорить абстрактно, я не хочу, чтобы люди умирали. Вообще. Но, говоря конкретно, у меня нет никаких чувств к погибшим. И кстати, мне платят не за это. Мне платят за то, чтобы я прижимал к ногтю людей вроде Аруйо, этим я и занимаюсь. И если по ходу дела я еще и делаю карьеру, разве это не идеальный вариант? — Его маленькие глазки широко раскрылись. — А теперь расскажите о своем отце.
— Большую часть своей жизни он прослужил в Бостонском пожарном управлении в чине лейтенанта. Позднее он ударился в региональную политику, стал городским советником. Вскоре заболел раком легких и умер.
— Вы, видно, не очень ладили.
— Именно так. Он был какой-то чумной. Все, кто знал его близко, боялись его, большинство ненавидело. У него не было друзей.
— Однако вы, кажется, его противоположность.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, вас все любят. Вы очень нравитесь сержантам Амронклику и Ли, Лиф предпочитает симпатизировать вам на расстоянии, и вообще, судя по тому, что я слышал о вас с тех пор, как взялся за это дело, вы умеете налаживать крепкие связи с людьми самых противоположных взглядов и общественного положения, как, например, обозреватель либеральной газеты и психопат, торговец оружием. У вашего отца не было друзей, зато у вас их с избытком. Ваш отец был жесток, однако за вами неконтролируемых склонностей не замечено.
Да, сказал бы ты это Мариону Сосия, подумал я.
— И вот что мне пришло на ум, мистер Кензи: ведь если Алек Хардимен заставил Джейсона Уоррена платить за грехи его матери, то, вполне возможно, он выбрал вас, чтобы вы заплатили за грехи своего отца.
— Все хорошо, агент Болтон. Но Дайандра непосредственно повлияла на его приговор. Однако между моим отцом и Хардименом никакой связи нет.
— Точнее, она пока не обнаружена. — Он откинулся на спинку кресла. — Взгляните на это моими глазами. Все началось с того, что Кара Райдер, актриса, вошла в контакт с Дайандрой Уоррен, используя псевдоним Мойра Кензи. Это не было простой ошибкой. Это было послание. Можно вполне допустить, что вынудил ее к этому шагу Аруйо. Она намекает на Кевина Херлихи при соучастии Джека Рауза. Вы вступаете в контакт с Джерри Глинном, который в свое время работал с отцом Алека Хардимена. Он, в свою очередь, указывает на самого Хардимена, который совершил убийство Чарльза Рагглстоуна в вашей округе. Мы также допускаем, что он убил Кола Моррисона. Опять же в вашей округе. Далее, если оглянуться назад, в то время, когда вы и Кевин Херлихи были детьми, Джек Рауз содержал бакалейную лавку, Стэн Тимпсон и Дайандра Уоррен жили в нескольких кварталах от него, мать Кевина Херлихи, Эмма, была домохозяйкой, Джерри Глинн был полицейским, а ваш отец, мистер Кензи, пожарным.
Болтон подал мне карту, размером 8×11, на которой были изображены округи Эдвард Эверетт Сквеа, Сейвин Хилл и Коламбия Пойнт. Кто-то очертил карандашом круг, включавший в себя приход Св. Барта, куда опять же входили Эдвард Эверетт Сквеа, Блейк Ярд, вокзал Джей-Эф-Кей/Мэсс, участок Дорчестер авеню, начиная от границы Южного Бостона и заканчивая собором Св. Уильяма в Сейвин Хилл. Внутри круга были отмечены пять маленьких черных квадратиков и два больших синих круга.
— Что означают квадратики? — я взглянул на него.
— Приблизительное местожительство в 1974 году Джека Рауза, Стэна и Дайандры Тимпсон, Эммы Херлихи, Джерри Глинна и Эдгара Кензи. Два синих круга — это места убийств Кола Моррисона и Чарльза Рагглстоуна. Квадратики и точки находятся на расстоянии четверти мили друг от друга.
Я посмотрел на карту. Моя округа. Крошечная, всеми забытая труднодоступная местность, заполненная трехэтажными домами с выцветшими рамами, уютными тавернами и угловыми магазинчиками. Не считая неизбежных скандалов в барах, тут не случалось ничего примечательного. И тем не менее она удостоилась пристального внимания со стороны ФБР.
— То, на что вы смотрите, — сказал Болтон, — не что иное, как зона убийств.
Я позвонил Энджи из пустого конференц-зала. Она ответила после четвертого звонка, задыхаясь.
— Привет, я только что вошла.
— Что делаешь?
— Разговариваю с тобой, дуралей, и открываю почту. Счет, счет, реклама ресторана, счет, счет, счет…
— Как там Мэй?
— Хорошо. Я только что вручила ее Грейс. А как у тебя прошел день?
— Парня с бородкой зовут Эвандро Аруйо. Он был «дружком» Алека Хардимена в тюрьме.
— Ерунда.
— Ничуть. Похоже, он тот, кого мы ищем.
— Но ведь он не знает тебя.
— Верно.
— Тогда зачем ему оставлять твою визитку в руке Кары Райдер?
— Совпадение?
— Ладно. А убийство Джейсона тоже?
— Действительно, большое совпадение.
Энджи вздохнула, и я услышал, как она вскрывает конверт.
— Бессмыслица какая-то.
— Согласен, — сказал я.
— Расскажи мне о Хардимене.
Я так и сделал, затем поведал о проведенном дне, она же продолжала вскрывать конверты и повторяла «да, да» своим обычным рассеянным тоном, который мог бы вывести из себя кого угодно, но не меня, потому что я знал ее слишком хорошо, в том числе ее способность одновременно говорить по телефону, слушать радио, смотреть телевизор, готовить пасту, вести разговор с кем-то в комнате и в то же время слышать каждое слово, произнесенное мной.
Но где-то в середине моего рассказа ее «да» прекратились, и в ответ я слышал только тишину, но в ней не было оттенка восхищения, она была тягостной.
— Энджи.
Молчание.
— Энджи! — повторил я.
— Патрик, — сказала она, и ее голос был настолько слаб, что, казалось, не имел ничего общего с ее телом.
— Что? В чем дело?
— Я получила по почте фотографию.
Я вскочил со стула так быстро, что огни города за окном замелькали у меня перед глазами, закручиваясь в вихрь.
— Чью?
— Мою, — сказала она. Затем добавила: — С Филом.
Глава 25
— И я должен бояться этого парня? — Фил взял одну из фотографий Эвандро, сделанную Энджи.
— Да, — сказал Болтон.
Фил подбросил снимок в руке.
— Но я не боюсь.
— Поверь мне, Фил, — сказал я, — ты должен.
Он посмотрел на всех нас — Болтона, Девина, Оскара, Энджи и меня, набившихся в маленькую кухню Энджи, и покачал головой. Он вытащил из-под пиджака пистолет, нацелил его в пол и проверил заряд.
— О Иисусе, Фил, — воскликнула Энджи. — Убери его.
— У вас есть разрешение на него? — спросил Девин.
Фил опустил глаза, корни его волос потемнели от пота.
— Мистер Димасси, — сказал Болтон, — он вам не понадобится. Мы защитим вас.
— Разумеется, — очень мягко сказал Фил.
Мы ждали, пока он посмотрел на фото, которое положил на столешницу, затем перевел взгляд на пистолет в своей руке, и из него начал медленно сочиться страх. Он вдруг взглянул на Энджи, затем снова на пол, и я понял, что он пытается мысленно прокрутить все факты. Он пришел с работы домой, у входа его встретили федеральные агенты, которые привели его сюда и сообщили, что некто, с кем он никогда не встречался, вознамерился лишить его жизни, причем, возможно, на этой неделе.
Наконец он поднял голову, его обычно смуглая кожа была цвета снятого молока. Он поймал мой взгляд, на его лице вспыхнула мальчишеская улыбка, и он кивнул мне, будто мы с ним тут заодно.
— Ладно, — сказал он. — Допустим, напугали.
Нарыв напряженности, который постепенно набухал в кухне, мягко лопнул и вытек под боковую дверь.
Фил положил пистолет на плиту, взгромоздился на столешницу и, недоуменно подняв одну бровь, обратился к Болтону.
— Итак, расскажите мне об этом парне.
В эту минуту в дверях кухни появилась голова одного из агентов.
— Агент Болтон! Никаких признаков, что кто-то пытался взломать замок или приближался к дому. Жучков в квартире тоже нет, все чисто. Внутренний двор зарос травой, и, по всей видимости, по нему никто не ходил в течение по крайней мере месяца.