атривать отрицание как доказательство противоположного. Исходя из этих правил, следует отправлять на виселицу того, кто отрицает, что совершил убийство, и выпускать на свободу того, кто признается в убийстве.
— Ты отвергаешь саму идею бессознательного? — спросила Анна.
«Ты отвергаешь саму идею бессознательного?» — пробормотал Николас себе под нос, подражая истерическому женскому голосу с нелепым американским акцентом.
— Я всего лишь говорю, что, если нами движут некие непознанные силы, такое положение вещей следует именовать невежеством. Мне претит, когда невежество превращают во внутреннюю среду и притворяются, что истинную науку представляет вот этот аллегорический подход, который был бы по сути безвредным и даже приятным, если бы не был таким дорогостоящим и влиятельным.
— Но он помогает людям, — возразила Анна.
— Да, терапия много обещает, — умудренно кивнул Виктор.
Дэвид уже некоторое время стоял в дверях, наблюдая за беседой. Его присутствия не замечал никто, кроме Элинор.
— А, Дэвид! Здравствуй, — сказал Виктор.
— Привет, — сказала Анна.
— Милочка, как я рад тебя видеть, — бросил Дэвид и тут же повернулся к Виктору: — Ну-ка, расскажи, что именно обещает терапия.
— Лучше ты расскажи, — улыбнулся Виктор. — Ты же врач.
— За свою краткую врачебную карьеру, — скромно заметил Дэвид, — я уяснил, что пациенты всю жизнь представляют, будто вот-вот умрут. Единственным утешением для них становится то, что в один прекрасный день они оказываются правы. Только авторитет врача спасает их от непрерывной душевной пытки. Лишь таким образом обещания терапии сбываются.
Николас облегченно перевел дух, потому что Дэвид его игнорировал. Анна отстраненно следила, как Дэвид с наигранной властностью устанавливает свое господство в гостиной. Элинор, пытаясь слиться с ширмой, сжалась в комочек, будто беглый раб на болоте, окруженный сворой господских псов.
Дэвид величественно прошелся по комнате, уселся на трон дожа и милостиво обратился к Анне:
— Моя дорогая, ты уже пришла в себя после героической самопожертвенной поездки в аэропорт с Элинор? — Он чуть поддернул жесткий шелк темно-красных брюк и скрестил ноги.
— Это было не самопожертвование, а сплошное удовольствие, — с невинным видом отозвалась Анна. — Кстати, я с удовольствием возвращаю тебе «Жизнь двенадцати цезарей». В смысле — я с большим удовольствием прочла книгу, а теперь ты с удовольствием вернешь ее в свою библиотеку.
— Весь день — сплошные удовольствия, — сказал Дэвид, уронив с ноги желтую комнатную туфлю.
— Вот именно, — сказала Анна. — Чаша наша преисполнена{44}.
— Я тоже прекрасно провел день, — сказал Дэвид. — Просто волшебно.
Николас воспользовался возможностью присоединиться к беседе, не вызывая гнева Дэвида, и спросил Анну:
— И как тебе «Жизнь двенадцати цезарей»?
— Из них вышла бы замечательная коллегия присяжных заседателей. Суд они вершили бы споро, — ответила она, поворачивая большой палец книзу.
— Ха! — воскликнул Дэвид, выражая свое одобрение. — И делали бы это по очереди. — Он резко повернул большие пальцы к полу.
— Иначе нельзя, — согласилась Анна. — Представь, что было бы, если бы им пришлось выбирать председателя коллегии.
— Лучше представь императорскую боль в больших пальцах, — сказал Дэвид, с мальчишеским удовольствием крутя ноющими пальцами.
Появление Бриджит прервало эти счастливые фантазии. Поговорив с Барри по телефону, она выкурила еще один косячок, и все цвета вокруг стали очень яркими.
— Классные желтые туфли, — заявила она Дэвиду.
Николас поморщился.
— Тебе нравятся? — спросил Дэвид, благосклонно глядя на нее. — Я так рад.
Он понимал, что Бриджит постесняется рассказать о телефонном разговоре, но времени расспросить ее не осталось — Иветта доложила, что ужин готов. Ничего страшного, подумал Дэвид, разберемся позже. В погоне за знанием нет смысла убивать кролика преждевременно, сначала надо выяснить, как его глаза и кожа переносят шампунь и тушь для ресниц. И вообще, зачем «бабочку колесовать»{45}, когда ей самое место на булавке. Обрадованный этими утешительными размышлениями, Дэвид встал с кресла и торжественно провозгласил:
— Пойдемте ужинать.
Огоньки свечей в столовой задрожали, потревоженные сквозняком из раскрытых дверей, и расписные панели на стенах ожили. Вереница благодарных крестьян, так восхищавшая Дэвида, чуть продвинулась по извилистой дороге к воротам замка, а потом снова отдалилась, когда пламя качнулось в сторону. Колеса телеги, застрявшей в канаве на обочине, словно бы со скрипом шевельнулись, а осел, впряженный в телегу, оброс новыми мышцами.
Иветта внесла две мисочки с соусом руй для рыбного супа, а на каждом конце стола стояла запотевшая зеленая бутылка шампанского.
По пути из гостиной в столовую Николас еще раз попытался привлечь внимание к своему навязчивому рассказу. Теперь действие разворачивалось в особняке князя и княгини де Келькешоз.
— Вжух! — выкрикнул Николас, отчаянно жестикулируя. — И бесценные гобелены пятнадцатого века вспыхнули, и весь их hôtel particulier[12] сгорел дотла. Прием пришлось отменить. После этого скандала, о котором говорила вся Франция, эссенцию водорослей отозвали отовсюду, а ее производство запретили по всему миру.
— С фамилией им тоже не повезло, — заметила Анна.
— И сейчас этой эссенции нигде не достать, — воскликнул Николас, совершенно измотанный своими усилиями.
— Ну и правильно. Кому хочется, чтобы их партикулярный отель сгорел дотла? Мне вот нисколечко не хочется.
Все ждали, когда их рассадят, и вопросительно смотрели на Элинор. В общем-то, задача была несложной — женщины рядом с Дэвидом, мужчины рядом с ней, и пары порознь, — но Элинор почему-то решила, что обязательно допустит ошибку, что приведет Дэвида в ярость.
— Анна, будь добра… нет, не туда… нет, извини… — растерянно лепетала Элинор.
— Хорошо, что нас всего шестеро, — громким шепотом сказал Дэвид Николасу.
— Есть надежда, что она разберется, кого куда, и суп не успеет остыть, — преданно поддакнул Николас.
Ненавижу званые ужины, подумала Бриджит.
Иветта внесла дымящуюся супницу.
— А скажи мне, дорогая, как тебе император Гальба? — спросил Дэвид у Анны, вежливо склонившись к ней, чтобы подчеркнуть полное отсутствие интереса к Бриджит.
Именно такого поворота разговора Анна и опасалась. «Кто это — Гальба?» — подумала она, но вслух сказала:
— Любопытная личность, но меня больше заинтересовал Калигула. Как ты думаешь, почему он так зациклился на сестрах?
— Ну ты же знаешь поговорку, — ухмыльнулся Дэвид. — Порок не плох, но кровосмешенье — лучшее развлеченье{46}.
— Но в чем здесь психологическая подоплека? — с притворным изумлением спросила Анна. — Что это — нарциссизм? Желание соблазнить самого себя?
— Нет, скорее убеждение, что только самые близкие родственники были способны осознать всю глубину его страданий. Как известно, Тиберий вырезал почти всю семью Калигулы, уцелели только Калигула и Друзилла. Только она его понимала.
Дэвид пригубил вино, а Анна, все еще притворяясь примерной ученицей, поинтересовалась:
— А почему Калигула считал, что сможет пытками вытянуть из жены объяснение своей привязанности к ней?
— Официально ее обвинили в колдовстве, но, судя по всему, он с подозрением относился к теплым чувствам, испытываемым не под страхом смерти.
— И в общем он питал те же подозрения относительно всех своих подданных, римских граждан, верно?
— В общем, да, лорд Коппер{47}, — ответил Дэвид с таким видом, будто ему было известно то, чего он никогда и никому не расскажет.
«Вот они, преимущества классического образования», — подумала Анна, которая часто слышала, как Дэвид и Виктор о них беседовали.
Виктор молча и очень быстро поглощал суп, а Николас рассказывал ему о поминках Джонатана Кройдена. Элинор, отставив тарелку, закурила сигарету — несколько таблеток декседрина отбили у нее аппетит. Бриджит сосредоточенно грезила о чем-то.
— Я не сторонник поминок. — Виктор пожевал губами, будто пробуя на вкус неискренность своих слов. — Они просто предлог для вечеринки.
— Плохо то, что они предлог для плохих вечеринок. Вы с Николасом Кройдена обсуждаете?
— Да, — кивнул Виктор. — Говорят, его интереснее было слушать, а не читать. Ну, к его творчеству тоже есть претензии.
Дэвид сверкнул зубами, одобряя колкость:
— А Николас тебе сказал, что твой приятель Виджей тоже был на поминках?
— Нет, — ответил Виктор.
— Кстати, ты ведь до сих пор не объяснила, почему он так неожиданно уехал, — сказал Дэвид, поворачиваясь к Анне.
Она уже несколько раз уклонялась от ответа на этот вопрос, поэтому Дэвид нарочно задавал его при каждой встрече.
— Не может быть, — подыграла ему Анна.
— Он страдал недержанием мочи? — спросил Дэвид.
— Нет, — ответила она.
— Неужели он пытался с тобой заигрывать?
— Ни в коем случае.
— Он просто вел себя как обычно, — предположил Николас.
— Вполне может быть, — сказала Анна. — Но уехал он не из-за этого.
— Желание распространить информацию сродни голоду и часто возникает в тех случаях, когда собеседник проявляет любопытство или, наоборот, демонстративно остается равнодушным, — с важным видом изрек Виктор.
— Что ж, — сказала Анна, чтобы спасти Виктора от молчания, которое наверняка последовало бы за его заявлением. — Вряд ли вам, людям широких взглядов, это покажется странным, но когда я принесла в его спальню рубашки из стирки, то обнаружила стопку жутких журналов. Не порнографических, а гораздо хуже. Нет, разумеется, я не стала бы указывать ему на дверь. В конце концов, пусть себе читает что угодно. А он неожиданно вернулся, застал меня в спальне и устроил скандал на пустом месте. Ну, я и не выдержала.