Серафима вежливо покачала головой.
– Такие материалы дорого стоят. Их не производят в России. Если шить из первоклассных материалов – ваша телогрейка не будет дешёвая.
– Должна быть дешёвая, – сказал Знаев.
– А что значит – дешёвая? Или дорогая? В случае с одеждой это всё перепутано. Человек легко выкладывает половину месячной зарплаты за пальто. Оно его украшает. Человек не хочет носить дешёвое пальто – наоборот, он хочет дорогое, солидное, нарядное. Сначала он смотрит в зеркало – идёт ли ему пальто, – а уже потом на ценник.
– Понимаю, – сказал Знаев. – Вы правы. Конечно, ценник – не первое дело. Но и не последнее. Я за низкую стоимость.
– Низкая стоимость ничего не гарантирует. Сейчас рынком одежды правит общая маркетология. А не цена. И даже не мода. Пятьдесят лет назад Софи Лорен выходила в нитке жемчуга – и на следующее утро миллионы женщин делали точно так же. Сейчас в каждом журнале по три десятка звёзд-трендсеттеров, и все они одеты в какие-то особые платья и украшения. Но публике это неинтересно. Трендсеттеры – только малая часть индустрии. Сейчас каждый хочет иметь собственный вкус и выражать собственную индивидуальность. Что носить – сейчас не диктуется сверху, предложением; сейчас важней уловить запрос снизу, от потребителя. В вашем случае – если бы существовал такой запрос, кто-нибудь уже шил бы эти телогрейки и продавал с успехом.
– Не верю, – сказал Знаев. – Если бы кто-то этим серьёзно занимался – я бы знал.
– У Егора Зайцева есть целая коллекция.
– Видел, – сказал Знаев. – Называется «Захар и Егор», совместно с писателем Прилепиным. Их телогрейки – демисезонные, стоят дорого и увешаны какими-то молниями и погонами. Это ошибка; должно быть теплей, дешевле и проще.
Серафима коротко улыбнулась.
«Она считает, что я изобрёл велосипед», – подумал Знаев, раздражаясь.
Оглянулся на Геру – но она, оказывается, уже не следила за разговором, а рассматривала собственное неоконченное полотно: спиралевидную последовательность серых, синих и розовых многоугольников, вглядишься – заболит голова, а если перед этим выпить и зажевать транквилизаторами – может быть совсем худо; Знаев поспешил снова повернуться к Серафиме.
– Слушайте, – сказал он. – Я – дилетант, но я не дурак. Я не жду, что завтра миллионы людей бросятся покупать мои телогрейки. Я не собираюсь насаждать моду. Я просто хочу попробовать. С точки зрения маркетологии я всё делаю правильно. Заказываю небольшую опытную партию.
– Конечно, – вежливо ответила Серафима. – Но если начистоту – для меня это слишком простая работа. Любая девочка-швея вам с удовольствием придумает такую авторскую телогрейку, сама сошьёт и ещё гордиться будет. Вам необязательно нанимать квалифицированного дизайнера. Вы потратите лишние деньги.
Знаев ощутил обиду.
– Если вас не возбуждает, – пробормотал он, – в смысле, как художника… То есть, если неинтересно…
– Интересно, – ответила Серафима. – Я возьмусь, конечно. Сейчас работы мало, за любой заказ хватаюсь… А возбуждает или нет – это уже потом… Если совсем не будет возбуждать, я скажу.
– Договорились, – сказал Знаев. – Теперь ещё важное. Эту куртку не должно быть жалко. Понимаете?
– Нет.
– Я вырос в Советском Союзе, – объяснил Знаев. – В детстве мы играли в хоккей. Я стоял в воротах. Брал у отца старую телогрейку и надевал спиной вперёд. Приятели застёгивали на спине пуговицы. Это был мой панцирь, защита от шайбы. Телогрейка – универсальная, супер-утилитарная одежда. Используется в хозяйстве самыми разными способами. Например, кастрюлю с горячей картошкой завернуть, чтоб не остыла…
– Вы хотите сделать крепкую, удобную, нарядную куртку – и чтоб её не было жалко?
– Только так. Это же часть нашей национальной матрицы. Ничего не жалко. Пользоваться, но не беречь. Любить, но не ухаживать.
– Хорошо, – сказала Серафима, видимо, не настроенная спорить. – Если вы про национальную матрицу – тогда, наверно, нам нужна славянская или православная тематика. Например, пуговицы в виде храмовых куполов…
– Исключено, – твёрдо сказал Знаев. – Никаких славян. Никакого православия. Мы не спекулируем идеями. Мы делаем телогрейку. Телогрейку – как телогрейку. Как мем, как вещь в себе. Мы не юзаем славянский и православный дискурс. Мы работаем для людей. Мы не националисты и не религиозные фанатики. Мы создаём одежду, и ничего более.
– Понятно, – сказала Серафима.
Знаев снял китайскую продукцию, аккуратно свернул и положил на пол. Он был твёрдо настроен сегодня же довести дело до конца.
– У меня, – сказал он, – много визуального материала. Я пришлю вам рисунки и ссылки на литературу. Принято считать, что телогрейка, или ватник, попала в Россию в начале прошлого века, заимствованная с Востока, от китайцев. В те времена половина Китая ходила в простейших ватных куртках с высоким воротником, защищающим шею от холода и ветра. Куртки были простёганы вдоль, исключительно для того, чтобы не расползался утеплитель – хлопковая вата… – Знаев перевёл дух и облизнул губы; ему казалось важным сообщить если не всё, то главное. – Но для меня очевидно, что телогрейка представляет собой доживший до наших дней так называемый подкольчужник, или поддоспешник. Элемент военного обмундирования средних веков. Толстая стёганая набивная куртка, обычно войлочная, реже – льняная, кожаная или комбинированная. Все такие подкольчужники-поддоспешники изготавливались индивидуально, строго по фигуре воина, и плотно затягивались шнурами на спине и пояснице. Набивали их конским волосом. Это был важный элемент защитного вооружения, такой же, как шлем или латная рукавица. Воин надевал сначала исподнюю рубаху, на неё – подкольчужник, сшитый по мерке, и только потом – стальную плетёную кольчугу. И шёл рубиться. – Знаев полоснул воздух ребром ладони; Серафима вздрогнула. – Толстая набивная куртка смягчала удары вражеского меча. Если вы увидите восстановленные образцы средневековых русских подкольчужников – обнаружите почти абсолютное сходство с современной телогрейкой. И не только в России: традиционный средневековый мужской камзол аристократов, пиратов и поэтов, с обязательным высоким стоячим воротником под горло, с узкой талией и кожаными валиками на плечах, одежда героев Шекспира и Лопе де Веги, есть не что иное, как боевой поддоспешник. На такой камзол в любой момент сверху надевались латы – и парень шёл махать двуручным мечом за своего короля…
– Вы хорошо изучили вопрос, – сказала Серафима.
– Спасибо, – ответил Знаев. – Слушайте дальше. Итак, мы видим, что на протяжении тысячи лет верхняя мужская одежда – и в Европе, и в России – изготавливалась по военным технологиям, и ни по каким другим. В советской армии телогрейку изначально не использовали в качестве верхней одежды: она надевалась под шинель, для тепла. То есть мы снова возвращаемся к защите от ветра и мороза как к базовой функции, закреплённой в самом названии. Выделяя признаки телогрейки, мы всегда имеем в виду однобортную куртку со стоячим воротником. Защищается в первую очередь грудь и горло. Наконец, второй важный признак – дешевизна. То есть в нашем случае цена всё-таки имеет значение. Телогрейка – одежда тоталитарного мира, одежда левацкая, коммунистическая; простоту и практичность телогрейки не надо прятать – наоборот, надо выпячивать. Телогрейка – одежда для радикалов. Для молодых и сильных. В телогрейках будут ходить люди сурового нового мира, который однажды придёт на смену прогнившему и продажному международному капитализму.
И Знаев оглянулся на Геру, поскольку именно её считал молодым и сильным человеком сурового нового мира: она помахала рукой, понимая, о чём речь.
– У меня есть магазин. Я продаю телогрейки пять лет. Это хороший товар, пользуется устойчивым спросом. Не скажу, что я сделал на этом состояние, – но пока не прогорел. Я начал это дело задолго до войны и кризиса, безо всякой политической или конъюнктурной подоплёки… Слово «ватник» ещё не использовалось в качестве оскорбления… Я знаю: если мы придумаем что-то интересное, свежее – товар пойдёт. Спрос на него есть.
– Ясно, – сказала Серафима. – Куртка унисекс для радикалов с уклоном в милитаризм. Сверхдешёвая и сверхпрочная.
– И красивая, – добавил Знаев.
Серафима усмехнулась.
– Обязательно, – сказала она. – У меня больше нет вопросов.
Знаев повернулся к Гере.
– А ты что думаешь?
– Тут не хватает метафизики, – сказала Гера. – Элемента бездонной глубины. Если это одежда солдата – значит, возникает прямая ассоциация со смертью. Значит, надо либо усилить намёк на смерть – ну, или на культ смерти, – либо уравновесить тёмную энергию светлой. Например, яркая подкладка.
– Точно, – сказала Серафима. – Ты гений, мать. Даже не яркая, а легкомысленная. Какая-нибудь клетка или полоска. Сверху – сурово, а внутри – наоборот, весело.
– Хорошо, – сказал Знаев. – Я подумаю.
Серафима, как ему показалось, устала от его лекций и инструкций.
– Тогда всё, – сказал он ей. – Спасибо вам большое. Женский образец телогрейки я могу вам подарить. И детский тоже.
– Спасибо, – ответила Серафима деликатно. – Не мой стиль.
– У вас, вроде, есть дети…
– Детям я покупаю одежду в Дании. Там в два раза дешевле, чем у нас. И в три раза лучше.
Подавив лёгкую обиду, Знаев собрал телогрейки в охапку и отнёс на балкон.
Запах и шум падающей с неба прохладной воды немного протрезвили его.
Он постоял, наблюдая, как автомобили таранят городской полумрак, взмётывая вокруг себя радужные фонтаны. Вспомнил океан, ревущие волны, доску, себя, измученного, на этой доске. Ах, хорошо бы сейчас куда-нибудь в Балеал, в Куту, в Санта-Монику, лечь грудью на шестифутовый сёрф – и вперёд, незваным гостем к яростному водяному царю.
Когда вернулся – девки оккупировали кухню, чаёвничали. Чтобы не мешать, ушёл в ванную, прихватив планшет и наушники.
Лёг в горячую воду, воткнул Роберта Джонсона и задремал под хриплый любимый голос. Так мог бы тренькать какой-нибудь реликтовый русский скоморох на рассохшейся балалайке, – но не сохранилось записей тех древних скоморохов, а Джонсон – уцелел.