Знаев вспомнил про таблетки. Побежал в кухню.
Там на спинке стула висел его пиджак.
Вытащил из карманов пузырьки, облатки, блистеры – они были пусты, выпотрошены.
– Я всё съел, – растерянно сказал Знаев. – Когда?
Нечистый пожал покатыми плечами.
– Давай сразу о главном, – произнёс он мягко, покровительственно. – Ты понимаешь, Серёжа, что дальше тебе жить совершенно незачем?
– Что за бред, – возразил Знаев, отшвыривая пузырьки. – Убирайся! Тебя нет. Ты – глюк.
Чёрт надвинулся ближе и увеличился в размерах.
– Для начала напиши записку, – посоветовал он. – Что-то элементарное. Несколько слов буквально. Типа: «Простите все. Никто не виноват. Я вас люблю». Или: «Я люблю вас всех, простите меня». Главное, чтобы про любовь было.
– Пошел нахер, – ответил Знаев. – Ничего писать не буду.
– А дальше, – игнорируя его возражения, продолжал нечистый, – два варианта. Либо резать вены, либо в окно. Рекомендую вариант номер два. Дёшево и сердито.
– Не выйдет, – сказал Знаев. – Я боюсь высоты. Ничего не боюсь, а высоты – боюсь. Не смогу.
– Это ничего, – серьёзно произнёс нечистый. – Давай пиши записку. И иди на балкон.
В его протянутой руке образовалась авторучка.
– Я не хочу умирать, – возразил Знаев.
– Хочешь, – спокойно сообщил бес. – Сейчас самый момент. Ты на пике жизни. Сыновья выросли. Деньги сделаны. Жены нет. Дальше – будешь катиться только вниз. Ниже, ещё ниже…
– Нет, – сказал Знаев, дрожащей рукой нашаривая и поворачивая рукоять балконной двери. – Я выкручусь… Договорюсь… Переиграю… Первый раз, что ли? И насчёт жены ты тоже не прав…
Записку он написал на оборотной стороне магазинного чека.
– Теперь надо выпить, – авторитетно рекомендовал нечистый. – Так будет легче. Имей в виду: ты умрёшь, не долетев до земли. Скончаешься в полёте, от инфаркта. То есть удара не почувствуешь. Чем больше выпьешь – тем быстрей произойдёт разрыв сердечной мышцы. Поэтому – пей. И ничего не бойся.
– А может, в ванну? – спросил Знаев. – Говорят, это не так болезненно. Расслабляешься и засыпаешь…
Чёрт улыбнулся: показались коричневые длинные зубы.
– Не получится, – ответил. – Нет инструмента. Нужен острый нож. Скальпель или бритва… И потом, резать вены – физиологически гадко. Отвратительно. Я предлагаю мгновенную смерть как идеальную. Шлёп – и всё! – Он звонко хлопнул в ладоши; Знаев вздрогнул. – Серёга, ты же – технократ! Ты же влюблён в железобетонные пропасти, в висящие дороги, в шпили, в башни, во всё это высокое, великое, имперское, грандиозное! Твоя смерть – это прыжок из окна небоскрёба! Разве не так?
– Не знаю, – ответил Знаев, выходя на балкон. – Не уверен.
– Ты выпей, выпей, – посоветовал бес.
Знаев остановился.
Просторный балкон был снизу доверху застеклён, створки давно никто не открывал.
– Не дави на меня. Уйди. Исчезни.
– Открывай.
– Не буду. – Знаев сунул руки в карманы и засмеялся. – Я счастливый человек. Я жить люблю.
– А если любишь жить – зачем воевать собирался?
– От отчаяния, – ответил Знаев, поразмыслив. – Вот зачем. От отчаяния.
Он открыл замки, сдвинул тяжёлую раму и увидел на пальцах слой серой грязи. Нечистый усмехнулся.
– Москва – город пыльный, – сказал он. – На берегу степи стоит. Не бойся. Залезай.
– Думаешь, слабо́? – спросил Знаев.
– Помнишь, – чёрт скабрёзно ухмыльнулся, ноздри раздулись, – ты в девятом классе за девочкой ухаживал? Всё водил её на крыши девятиэтажек? Сидели, целовались на верхотуре. Тебе это казалось ужасно романтичным.
И заржал отвратно.
– Ну и что? – спросил Знаев с обидой. – Ни баров, ни кафе тогда не было. Социализм. Куда бы я её повёл? В читальный зал?
– Ты все делал правильно, – покровительственно сообщил чёрт. – Высота возбуждает.
– А меня всё возбуждает, – сказал Знаев, сидя на краю балконного окна. – Я люблю жизнь. Я рождён счастливым.
В ушах гудел ветер, отчётливо пахнущий клевером.
Босые ноги свисали над пропастью, ступням было прохладно. Знаев испытывал состояние полёта. Он задохнулся от восторга. Не просто ветер – само пространство вокруг казалось более плотным, густым, значимым. На него можно было встать, как на гранитную мостовую.
– Я рождён счастливым, – повторил он.
Решился, наклонил корпус вперёд, и уже раскрылась перед ним пустая чёрная воронка, всеядная спираль хитроумной нечеловеческой нарезки, алчно гудящая, готовая благодарно поглотить, пережевать, размолоть, разложить на атомы, – но в последнее мгновение перед полной потерей равновесия приступ малодушия заставил тело откинуться назад.
Знаев мгновенно ослабел; сердце бешено колотилось.
– Ничего, – произнёс бес покровительственно. – Это со всеми бывает. Защитный механизм, инстинкт. Вроде ты готов – а в последний момент щёлкает кнопка: нельзя!
Но Знаев совсем не горел желанием повторять начатое дело.
– Я не могу, – прохрипел он чужим голосом и слез с края, больно ударившись пяткой о твёрдый пластиковый угол.
– Ничего, ничего, – одобрительно кивал бес. – Хочешь ещё глотнуть?
– Я всё выпил, – сказал Знаев, но в руке беса уже сверкала полная бутыль с неизвестным, латынью, названием на яркой этикетке.
– У меня есть, – хозяйственно произнёс бес. – Пей.
Знаев повиновался. Алкоголь оказался превосходным – настоящая амброзия.
– Теперь скажи: ты видел воронку?
– Да.
– Тебя туда тянет?
Знаев ещё раз продолжительно отхлебнул. По телу разлилось тепло.
– Да, – признался он.
– Это хорошо, – похвалил бес, уменьшаясь в размерах, и придвигаясь вплотную, и обнимая человека за плечи.
– Господи, – прошептал Знаев, – спаси меня.
– Эй, эй, – недовольно сказал бес. – Мы так не договаривались. Ты уже хочешь туда, Серёжа. Тебя уже ждут. Господь тебе не нужен.
Знаев по-прежнему почти ничего вокруг не видел, только спираль-воронка крутилась перед ним в темноте; на ощупь он нашарил края окна и крепко схватился. Он решил, что наилучшим способом будет прыгнуть, как в воду, руками вперёд.
Всё должно напоминать простой прыжок с высокой вышки.
Напрягся, согнул ноги.
Ветер переменился и дул теперь в висок, гулял вдоль огромной стены дома.
Помедлил ещё.
– Нет, – сказал, отшатываясь, спиной назад падая на балконный пол. – Нет.
Чтоб не передумать, тут же в панике задвинул обе створки огромного окна: одной рукой манипулировал, другую держал у лица, раздвигал пальцами набрякшие веки, щурился яростно.
– Нет.
На кухне, торопясь ещё пуще, рванул дверь холодильника, выгреб горсть ледяных кубиков, приложил к носу, к глазам, лёд обжёг, словно спиртом в рану плеснули; скользкие кубики падали на пол; используя их как оружие, стал швырять во все стороны, стараясь попасть в беса.
– Изыди, тварь! – кричал шёпотом. – Изыди.
Чёрт исчез, оставив после себя только запах сгоревшей спички. Знаев остановился. Ни звука теперь не доносилось до него.
Он шагнул вперёд, наугад, попал босой ногой на кусок льда, поскользнулся и упал, затылком об пол. Удар был сильным. Перед глазами прыгнули анилиновые искры. Как будто бес добился своего, как будто прыжок состоялся и прыгун, долетев до самого низа, до дна, расплющился в конце концов о влажный предутренний асфальт.
Пришёл в себя от телефонного звонка. Разговоры с кем-либо были совершенно невозможны. В затылке дёргало. Он дополз до раковины, по пути попадая ладонями и коленями в лужицы воды, оставленные растаявшим льдом; подумать только, он швырялся в чёрта кусками льда!
Кое-как воздвигся вертикально и утолил жажду с первобытным наслаждением. Обследовал квартиру. Флаконы и блистеры от лекарств действительно были пусты; Знаев совершенно не помнил, в какой момент решил всё съесть, а главное – зачем.
Следов присутствия существ из параллельных миров, бесов, чертей, демонов и злых духов тоже нигде не увидел. Более того, бутыль качественного пойла, ночью вроде бы опорожнённая, оказалась едва початой – недоставало смешных каких-то ста граммов.
Но на мокрых ладонях остались смазанные следы грязи. И на штанах.
Вышел на балкон, изучил окна – их действительно ночью кто-то открывал, на стёклах снаружи остались следы его, Знаева, пальцев: скорее всего, ночью в этом доме действительно дело едва не закончилось суицидом.
И в дальней комнате действительно на подоконнике остался засохший уже, но абсолютно очевидный потёк голубиного помёта.
А на полу под кухонным столом действительно лежал кассовый чек с логотипом торговой сети «Ландыш». На обороте чека печатными буквами было выведено:
«Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ. НИКТО НЕ ВИНОВАТ. Я ЛЮБЛЮ ВАС ВСЕХ. ПРОЩАЙТЕ».
Записка эта, совершенно реальная, ужаснула Знаева, но душевных сил, чтоб испугаться по-настоящему, уже не осталось, и он равнодушно отложил бумажку в сторону.
«Оставлю на память», – так подумал.
Экран телефона сигнализировал о десятке входящих сообщений и неотвеченных звонков. Часы показывали пятый час вечера. Из-за стены доносилась музыка, Лана Дель Рей, песня из «Великого Гэтсби». Песня эта нравилась Знаеву и оказалась сейчас кстати, помогла собраться с силами и обрадоваться тому, что жизнь продолжается. Всё пребывало на своих местах, старый дурак Серёжа был ещё жив, контролировал себя, стоял под холодным душем, промывал дряблые складки повреждённого лица, осторожно массировал отбитое темя, отдувался, скрёб ногтями грудь, и обмылок нашёлся, и бывший банкир наяривал себя скользкой пеной, фыркал, отплёвывался и смотрел в запотевшее зеркало, соображая, насколько кошмарно он выглядит с подбитыми глазами.
Конечно, нельзя сидеть здесь, в немоте, в голой квартире, где обитают бесы, в месте, чреватом самоубийственными бредами. Конечно, надо выбираться наружу, к людям. Конечно, оставаться наедине с упырями из собственного подсознания – смерти подобно. Думая так, он долго сидел за кухонным столом в ожидании, пока высохнут волосы (полотенца не нашлось в пустом доме); затем оделся и вышел вон.