– Не надо про чёрта, – попросил Знаев. – Не надо. А выпить – давай. – Он встал. – За вас, мужики. Спасибо, что вы есть. Я, честно говоря, не ожидал… Патронов расстрелял долларов на триста… Честное слово, я друзей всегда ценил, а теперь в пять раз больше ценить буду…
– Спасибо, – сказал Егоров.
– …Но учтите, – закончил Знаев, – я – пока не старый. Вообще ни разу не старый. Ни на долю процента. Из пистолетика я не мастак, это да… Автомат дадите – сами увидите.
Жаров кивнул.
– Ладно, – сказал он. – Раз ты такой упёртый – найдём мы тебе автомат. Подожди дня два.
Около полуночи Егоров довёл пьяного Знаева до железнодорожной станции, – три километра пешком по заросшей лопухами пыльной тропе, через клеверное поле, через скрипящий мостик над сырым прохладным оврагом, через березняк, наполненный органным комариным гудением – и сам поторговался с зевающим таксистом, и бережно обнял на прощание.
Когда отъезжали – Знаев едва не заплакал от благодарности к этому человеку: хорошему, спокойному, настоящему.
Но едва выкатились на шоссе и набрали ход – другие чувства заполнили душу. Привычное возбуждение и упрямая насмешка.
Курил одну за другой. Водитель был не против. Слушал, поддакивал, равнодушный тёмноликий человек, судя по манере речи – совсем простой, пахнущий жареным луком, серебряная цепочка на толстой шее, в магнитоле – радио «Ретро», на спидометре – всегда семьдесят.
А пассажир – порывисто жестикулировал и рассказывал, как подарил сыну первую электрогитару в 2005-м, и как искал для себя малиновые сапоги-казаки в комплект к малиновому пиджаку в 1992-м, и как чистил картофан в офицерской столовой в 1987-м, и как ходил на премьеру «Юноны и Авось» в 1980-м…
Захлёбываясь и хохоча, пассажир выкладывал истории одну за другой, – ему было важно вспомнить как можно больше ситуаций, когда он проявил себя сильным, быстрым, безрассудным и легкомысленным. То есть – не старым.
Никогда он не испытывал такого бешеного желания жить, как в тот день, когда ему сказали, что он уже не молод.
В девять утра он сидел в кабинете врача.
Доктор Марьяна – как почти все прочие люди утром понедельника – отнюдь не выглядела эталоном трудолюбия.
Существует убеждение, что утро в мегаполисе начинается с рассветом, что благодать ждёт каждого, кто в 7:00 уже сидит за рабочим столом. На самом деле житель большого города ненавидит ранние пробуждения.
Жалея доктора, пациент рассказал о своих приключениях как мог коротко. Передозировка лекарствами, отравление алкоголем, белая горячка, бред и галлюцинации. О попытке прыгнуть с балкона – умолчал, всё-таки перед ним сидела привлекательная женщина, ей невозможно было признаться, что сильный поджарый дядька Серёга Знаев на самом деле – полусумасшедший псих.
– Никакой горячки, – сурово отрезала Марьяна. – Вы не алкоголик. Белая горячка возникает только у сильно пьющих людей. Обычно в период ломки. Допустим, вы пьёте по бутылке водки в сутки, а потом решаете завязать. Тогда возможны галлюцинации. Не изобретайте себе болезней, Сергей Витальевич.
– Спасибо, – сказал Знаев. – То есть, по-вашему, я здоров.
– Почти.
Знаев посмотрел на стену, увешанную фотографиями.
– Картинки – новые, – сказал он, сообразив. – В прошлый раз были другие.
Марьяна смутилась, даже покраснела сквозь загар.
– В прошлый раз была Шри-Ланка. А эти – Таиланд. Год назад. Раз в неделю я их меняю.
– Это стимул, – сказал Знаев.
– Да. Визуализация целеполагания.
Героиня серии портретов выглядела расслабленной и весёлой, полуголой, полупьяной, – счастливой. Индивидуальные снимки чередовались с групповыми, где Марьяну окружали похожие на неё взрослые русские девки категории «без возраста», белозубые, самоуверенные, сильные. Между ними торчали и торсы мужчин, худых, бородатых и на вид очень интеллигентных.
– Хорошо там? – спросил Знаев.
– Очень хорошо, – грустно ответила Марьяна. – Солнце и плюс тридцать круглый год. А я – из Новосибирска. Там у нас лето длится три недели, а зимой – минус сорок. Конечно, мне в Таиланде хорошо. Особенно если не работать.
– Доктор, – сказал Знаев, слегка смешавшись. – У меня к вам странный вопрос… Только не смейтесь… Если сейчас будет всеобщая военная мобилизация – я пройду медицинскую комиссию?
Марьяна не удивилась и тут же ответила:
– Вряд ли.
– Почему?
– Не подходите по возрасту. Сначала будут забирать молодёжь.
– А я – не молодёжь?
Она усмехнулась кратко.
– Нет. Кроме того, вы не пройдёте собеседования с военным психологом. У вас расстройство невротического характера.
– То есть, – спросил Знаев, – я негоден к военной службе?
– Думаю, нет.
– Ясно.
– Боитесь, что будет война, и вас призовут в армию?
– Нет, – ответил Знаев, улыбаясь. – Извините. Это было простое любопытство.
Марьяна посмотрела на него так пристально, как смотрят только врачи и уголовные дознаватели.
– Сергей, – сказала она. – Просто для порядка. Если вы испытываете желание причинить кому-то физическую боль – скажите об этом мне.
– Нет, – ответил Знаев абсолютно искренне. – Ничего такого. Не беспокойтесь, доктор. Мой единственный враг – это я сам. Остальных люблю и уважаю.
Марьяна заметно расслабилась.
– Если хотите – встаньте на учёт. В психоневрологический диспансер.
– Как псих?
– Как неврологический больной.
– Вы же сами сказали, что я здоров.
Марьяна вздохнула раздражённо.
– Боли – продолжаются?
– Не так, как раньше. Терпимо.
– Лечиться – будете?
– Буду. Только без этих таблеток. Давайте другие.
– Послушайте, Сергей, – сухо сказала Марьяна. – Здесь вам не ресторан, чтоб из меню заказывать. Подбор нужной комбинации препаратов займёт время. Или вы лечитесь – или не лечитесь, и не тратите моё и своё время. Если вы ещё раз нарушите предписанную дозировку – я не буду с вами работать. Передам другому специалисту.
– Извините, доктор, – поспешил ответить Знаев. – Это больше не повторится.
И опустил глаза, испытывая некоторое мазохистское удовольствие – его отчитывали, как школьника; оказывается, в иных местах возраст ничего не значит, любой солидный дядя может обратиться в юношу за считанные мгновения. Получив новый рецепт и краткую суровую нотацию, он заплатил, попрощался и вышел из кабинета с весёлой улыбкой.
В коридоре увидел следующего клиента. В прошлый раз это была полупрозрачная лунатическая девушка, сейчас сидел собственной персоной «печальный коммерсант», перекочевавший как будто из ближайшего бара, в той же согбенной позе, в том же отличном, немного заношенном пиджаке, с теми же двумя телефонами в руках, только без стакана крепкого.
«Ага, – подумал Знаев, – это место посещают не только лунатические дамочки, но и взрослые крепкие дядьки тоже; нас много, значит. Мы, значит, повсюду. Весь мир построен нашими истериками, нашим пьянством и безумием».
На улице жарило солнце, – он расстегнул верхнюю пуговицу и зашагал, обнадёженный, в голове вертелась старая любимая пластинка, «Иисус Христос – суперзвезда», ария Иуды из самого начала:
Listen Jesus I don’t like what I see
All I ask is that you listen to me
And remember – I’ve been your right hand man all along
You have set them all on fire
They think they’ve found the new Messiah
And they’ll hurt you when they find they’re wrong
Шагал, сам себе подвывал на деревянном своём подмосковном английском, и даже пальцами несколько раз подщёлкнул. В кармане сотрясался телефон, докладывая о поступивших сообщениях, новый день стартовал, надо было жить дальше, работать, изобретать, договариваться, воевать на три фронта, переживать за детей, любить женщин и, может быть, даже платить налоги.
Самое интересное сообщение – от Горохова – гласило: «У нас менты, выемка, на контору не приезжай».
«Приеду обязательно», – ответил Знаев.
Когда шёл мимо дверей супермаркета «Ландыш» – приблизился, издалека прицеливаясь, полностью спившийся морщинистый человек; бесцветные лохмы сильно отросших сальных волос обрамляли лицо, налитое нездоровой синюшной розовостью; попросил денег.
– Сколько тебе лет, мужик? – спросил Знаев.
– Все мои, – ответил синюшный с апломбом.
– Извини, я без всякой обиды. Скажи, сколько.
– Сорок шесть.
«Моложе меня», – подумал Знаев, сунул купюру и пошёл дальше.
Деньги теперь у него были: Жаров выгодно продал мотоцикл; карман бывшего банкира нагревала толстая пачка.
Вполне хватало на то, чтоб снять квартиру и начать новую жизнь.
Или оплатить год учёбы сына в университете города Утрехта.
Или купить армейский джип УАЗ и записаться в ополчение Донбасса.
Или ничего не начинать, не записываться, а уехать в любую точку этой маленькой зелёной планеты, неважно куда, главное – как можно дальше, в какие-нибудь дебри, в самые мирные, тихие места, где войн нет и не бывает, где тепло, и жёлтое солнце, и можно ходить босиком, и голые дети бегают, смеясь, по кромке прибоя.
Он пришёл, когда действо было в разгаре.
В его кабинете вокруг стола сидели четверо правоохранителей.
Алекс Горохов, бледный больше обычного, надиктовывал показания одному из них, щуплому блондину в потёртой курточке с сильно отвисшими карманами.
Сейф был открыт и пуст, содержимое – три толстых, как кирпичи, папки с бумагами – лежало на столе, папки были разъяты; одна за другой бумаги извлекались из зажимов и передавались из одних ловких рук в другие, столь же ловкие.
Один из четверых тут же фотографировал каждый документ дорогим айфоном.
Все правоохранители выглядели парнягами не старше тридцати и в общем годились Знаеву в сыновья.
«Иногда возраст даёт преимущества», – подумал он и громко поздоровался.
Правоохранители застыли и посмотрели одинаково внимательно. Горохов кивнул и ещё больше ссутулился.