У дальней стены на элементарном деревянном столе была разложена нехитрая снедь: карамельные конфеты, колбаса розовыми ломтями, брусочки сала (разумеется, на обрывке газеты), хлеб белый и чёрный, пластиковая полуторалитровая бутыль нарзана, несколько побитых эмалированных кружек – а сбоку пыхтел паром электрический чайник, когда-то треснувший вдоль и перетянутый теперь многими слоями прозрачного скотча.
Вид этого мирного, видавшего виды чайника неприятно поразил Знаева; он вдруг понял, что попал в мир, законы которого давно забыл.
Широкий усатый малый, войдя следом, плотно закрыл за собой дверь и тут же бесшумно захлопотал над едой, двигая хлеб, колбасу и сало вправо и влево, в соответствии с одному ему известными законами застольной гармонии.
Человек в спортивном костюме посмотрел Жарову в глаза и осведомился:
– Вы, значит, Герман?
– Так точно, товарищ полковник. Герман Жаров.
Прищурившись, полковник спросил:
– Что вы праздновали, Герман?
Жаров стушевался и даже слегка побледнел.
– Ничего… Ну… Да, выпил… За ужином…
– Ага, – произнёс полковник. – Я чувствую запашок.
Жаров промолчал, явно задетый за живое.
– Ладно, – взвешенным баритоном сказал полковник. – Хотите чаю? Бутербродов? Минеральной воды?
– Нет, спасибо, – угрюмо ответил Жаров.
– А вы?
Полковник теперь смотрел на Знаева.
– Благодарю, – твёрдо сказал Знаев. – Ничего не надо. Я здесь по делу.
Полковник сдвинул брови.
– Я про ваше дело знаю, – произнёс он. – Пятьдесят лет. Миллиардер. Собираетесь на войну.
– Так точно, – ответил Знаев. В предлагаемых обстоятельствах никакой другой лексикон, кроме военного, был невозможен. – Только я – не миллиардер.
– А похрен, – спокойно сказал полковник. – Миллион, миллиард, мне без разницы. Мне позвонили друзья. Сказали, есть хороший парень, миллиардер, соскучился по автомату…
Полковник кивнул в сторону стрелковых позиций, за которыми угадывалось пустое тёмное пространство.
– Там, на столе… АКМ, калибр 5.45… И три магазина… Пули – трассирующие… Идите и стреляйте… Гриша, дай свет в огневой зоне…
Усатый малый сосредоточенно продолжал доводить сервировку до совершенства и не расслышал приказа.
– Гриша, блять!!! – басом грянул полковник. – Не спи, ёб!!! Свет в огневой зоне!!!
Гриша – видимо, ординарец – подскочил, мгновенно метнулся в дальний угол, к рубильникам, и включил.
Со звонкими щелчками лампы зажглись одна за другой, сначала рядом со стрелковым рубежом, затем дальше и дальше, отодвигая темноту прочь от Знаева. Вдалеке, на фоне покатой земляной стены, заросшей зелёной травой, на расстоянии в полсотни метров возникли из мрака чёрно-белые ростовые мишени.
Знаев смотрел, как распахивается перед ним прямоугольный сверкающий тоннель, на двадцать метров глубже, на тридцать, на сорок.
Вдруг вспомнил: 15-й этаж, балкон, сладкий тёплый ветер, вкрадчивый бесовской шёпот над ухом, а впереди и внизу спиралью закручивается смертная пустота; на миг ужаснулся и отступил назад. Сглотнул слюну.
– Товарищ полковник… Дело не в стрельбе.
– Не стесняйтесь, – ответил полковник. – Мы вас ждали. Готовились. За вас попросили очень большие люди.
Знаев оглянулся на Жарова – тот коротко махнул рукой: давай, не тяни.
Колбаса и сало тоже для меня, подумал Знаев, не двигаясь с места. И кипяток из треснувшего чайника.
– Благодарю, – сказал он. – Я, пожалуй, обойдусь.
Полковник не удивился. Несколько мгновений все молчали. Автомат масляно поблёскивал. Пылающие лампы в тоннеле гудели и дребезжали. Ординарец Гриша подхватил из жестяной банки щепоть соли и сдобрил сало. Полковник, обладавший, судя по всему, тонким слухом, оглянулся на него и неодобрительно поморщился. Ординарец замер. Полковник перевёл взгляд на Знаева и сказал бытовым тоном:
– В Российской Федерации одних войск спецназа – десятки тысяч личного состава. И каждый хочет делать свою работу. Не потому что шлея под хвост попала, а потому что они для этого погоны и носят. Только для этого… И все всё понимают… И, главное, командование – тоже понимает. А вас никто не поймёт. Вы кто? Миллиардер? Так действуйте. Колотите и дальше свои миллиарды.
Знаев молчал, глядел в пол.
– Или возьмём наоборот, – продолжал полковник. – Допустим, не вы ко мне пришли, а я к вам. И говорю – надоело мне служить, погоны жмут, портянки сопрели. Хочу колотить миллиарды. Подвиньтесь, пустите меня за свой стол, я буду бизнес делать… Газ, нефть, бюджет, валюта, компьютеры… Договора с контрактами… Ничего сложного! Какой будет ваш ответ?
Знаев молчал. Вопрос был задан так, что не предполагал ответа. Полковник перевёл взгляд на Жарова.
– А вы что молчите?
– Полностью согласен, – басом ответил Жаров, а затем ткнул пальцем в Знаева. – Но он твёрдо решил. Он – патриот.
Знаев ощутил резкий приступ злобы, как будто его уличили в чём-то постыдном, вроде публичной мастурбации; едва не заскрипев зубами, он отвернулся.
– Молодые люди, – произнёс полковник. – Я уже объяснил. У меня в дивизии пять тысяч пацанов, каждый по сто килограмм весом, и все рвутся в бой. У меня в командировки ехать – очередь стоит. А я – отправляю в огонь только лучших из лучших. – Полковник снова упёр взгляд в Знаева. – Как, вы говорите, вас зовут?
– Сергей, – сказал Знаев.
– Вы, Сергей, – сказал полковник, – хуйнёй не занимайтесь. Живите себе спокойно и работайте. Оружие – не ваша стихия. Воевать вам никуда ехать не надо. Кроме вас есть кому воевать. А вот кто умеет дело делать – таких мало. К сожалению. Делайте своё дело, Сергей, а в чужое – не лезьте. Вот такое будет моё к вам слово, Сергей.
Воцарилось молчание. Жаров покосился на автомат и тут же отвёл глаза. Ординарец Гриша прогнал рукой подлетевшую муху.
– Ясно, – сказал Знаев. – Спасибо, товарищ полковник. Я понял. Разрешите идти?
Полковник бесстрастно оглядел его с ног до головы и утвердительно произнёс:
– Значит, стрелять не будете.
– Нет, – ответил Знаев. – Не испытываю потребности.
– В армии служили?
– Так точно. Рядовой железнодорожных войск.
– Ясно, – сказал полковник. – Уговаривать не буду. Давайте по сто грамм, на ход ноги, и езжайте с богом. По домам. Гриша, наполни.
Широкий Гриша как будто ждал: мгновенно извлёк фляжку, словно выдернул из складок собственных мышц, и точнейшим образом налил в три кружки.
– Себе тоже, – сухо разрешил полковник.
Гриша наполнил четвёртую.
Жаров коротко понюхал содержимое кружки и плотоядно хмыкнул.
Полковник поднял посуду на уровень груди. Его прозрачные глаза вдруг приобрели тускло-жёлтый волчий цвет.
– Вы, молодые люди, – сказал он, – не переживайте. За Россию есть кому постоять. Любому, кто полезет, руки оторвём. По самые яйца. А самым упорным – можно и зубы напильником спилить. Живите спокойно. Ни в чём не сомневайтесь. Ваше здоровье.
Выпили. В кружках, естественно, оказался чистый спирт. Но все четверо проглотили без проблем и не поперхнулись. Полковник и Жаров зажевали салом. Жаров съел мгновенно и тут же подхватил второй кусок. Знаев закусывать не стал. Ординарец Гриша проглотил спирт, как воду, и отправился в дальний угол, и снова нажал на кнопки. Щёлкнули выключатели, погасли, в обратном порядке, от дальних к ближним, лампы на огневом рубеже. Знаев два мгновения наблюдал, как дьявольская спираль сворачивается внутрь себя и пропадает, как будто её никогда не было. Остаётся только железобетонный бункер с деревянными полами и бугристыми стенами, и четыре совершенно разных человека, одинаково задумавшихся.
– Нам пора, – сказал Знаев. – До свидания, товарищ полковник.
Человек в спортивном костюме снова сунул остро заточенную ладонь-лопатку, а затем уверенно обнял Знаева свободной рукой и крепко хлопнул по спине.
– Давай держись, Сергей. И за Родину не нервничай.
Полковник обнял и Жарова – как показалось Знаеву, гораздо более формально – и оба гражданских бизнесмена вышли, ведомые ординарцем, через три коридора обратно.
Мальчишка-водитель спал, сидя за рулём, откинув назад белую голову. Ординарец хлопнул ладонью по капоту машины, водитель мгновенно проснулся и завёл мотор. Знаев поискал глазами, ища ординарца, чтобы попрощаться с ним – но широкий Гриша уже исчез за дверью. Спешил вернуться к отцу-командиру.
Отчаянно зевая и потирая глаза, шофёр развернул машину и повёз их в обратном направлении.
– Кепку давай, – сказал ему Жаров.
– Да ладно, – ответил мальчишка. – Обратно можно и так. Сегодня мой земеля дежурит.
Когда железные ворота снова раскрылись, Знаев не ощутил никаких особенных эмоций; так или иначе, мир по обе стороны забора, отделяющего военных людей от мирных, был устроен примерно одинаково; точно так же бурлил в чайниках кипяток, и все были одеты в примерно одинаковые штаны со слегка оттянутыми коленями, один и тот же хлеб стоял на столах, один и тот же алкоголь лился в стаканы.
На сырой ночной обочине Жаров попрощался с мальчишкой-шофёром и подарил ему пачку сигарет; мальчишка взял с благодарностью и, не тратя времени, укатил по пустой дороге к ближайшему развороту, а два столичных коммерсанта залезли в машину и поспешили включить печку: этим летом ночи были сырыми и прохладными.
Пока грелись, Знаев написал младшему сыну смс. «Привет, завтра надо увидеться, дело важное, лучше прямо с утра. Что скажешь?»
Через минуту пришёл ответ:
«Без проблем, приезжай ко мне, с утра я дома».
И адрес.
«А мать не против?» – написал Знаев. – Спроси у неё».
«Не могу, – ответил младший. – Она спит уже».
Понятно, подумал Знаев, мама, значит, не по ресторанам гуляет с бойфрендами, а мирно смотрит полночные сны, завтра утром надо работать. Трудолюбивая упорядоченная женщина.
Жаров обитал в дорогом доме близ метро «Крылатское». Пока ехали – почти не разговаривали. Залитый ярким светом ночной город напоминал огневую зону: гудели громадной мощности фонари, тут и там восставали из мрака мишени всем форм и видов, отлично смазанные автоматы ждали прикосновения умелых рук, а сбоку кто-то ловкий готовил всем желающим выпивку и закуску. Однажды дорогу перед машиной перебежал шатающийся колченогий бес, в драном, но пижонском кожаном плаще, по видимому, сильно пьяный – ковылял поперёк движения, в самом тёмном месте, как будто специально желал, чтоб его задавили, – но Знаев вовремя увидел горящие рубинами глаза и успел отвернуть.