Был и хороший повод: всё-таки не каждый день на текущем счету появляются цифры со многими нулями.
Впрочем, если бы не было повода, – он бы напился просто так. Деньги ни при чём. Они его не радовали. Он твёрдо решил, что не будет их тратить: вернётся домой и начнёт что-нибудь новое.
Сигналом к возвращению стало само появление длинной череды нулей на голубом экранчике.
Он добрался до края света, отсюда не было другой дороги, кроме как – назад, домой.
«Хорошо, что я не взял в руки оружие и не поехал драться, – думал он, шагая по бесконечной одноэтажной улице и отхлёбывая из горла. – Хорошо, что послушал людей и сам подумал. Моё время ещё не пришло. Мне сейчас обязательно надо жить дальше».
Он вернулся в мотель, сменил сандалии на прорезиненные пляжные тапочки, затолкал в сумку костюм.
Доска всегда лежала в кузове машины, завёрнутая в одеяло.
Пешком до берега идти было едва четверть часа, через улицу вниз, два перекрёстка и ещё сто пятьдесят метров через пляж, минуя дорожки для пешеходов и дорожки для велосипедистов. По обеим дорожкам шли, бежали и катились на велосипедах и роликах поджарые местные жители, существа без возраста и внешних классовых отличий, все в одинаковых шортах, с проводами, торчащими из ушей. Но по мере сгущения темноты число бегущих и едущих постепенно уменьшалось.
Не дойдя пятьдесят шагов до кромки прибоя, он сел на остывший песок и одним огромным глотком прикончил бутылку; но, кажется, ещё больше протрезвел. И стал натягивать костюм.
На пляже кое-где оставались люди, в темноте светились огоньки сигарет, и ветер доносил чей-то звучный женский голос, в отчаянии повторявший: «Я не могу поверить… О Иисус, я не могу в это поверить…» Знаев грустно подумал, что люди везде одинаковы: даже в самом комфортабельном и благоустроенном городе планеты найдут повод для слёз.
Но гудящий в темноте океан, едва Знаев к нему приблизился, поглотил все прочие звуки и всё внимание.
Холодная вода ударила в лицо, окатила грубо и весело, словно старый товарищ при встрече хлопнул по шее и к себе прижал.
Много сил ушло на то, чтобы перебраться через прибой, но ничего: на открытой воде всегда можно перевести дух. И, кстати, вспомнить, что океан человеку вовсе не товарищ, и кто это забывает – тот пропал.
Знаев впервые гонял ночью. Он не знал, насколько это красиво. При свете луны вода сверкала как серебро, а брызги переливались всеми цветами радуги. Когда водяной холм поднимал его выше – он видел лунную дорогу, уходящую в бесконечность, и берег, усыпанный разноцветными огнями.
По опыту он знал, что самый удачный заезд – первый, когда руки ещё не устали. Отплыл от берега, и первая же большая волна – твоя, не зевай, греби, вставай и лети по чёрной воде.
Хорошую сильную волну легко угадать – у неё есть гребень, белый, под луной как будто светящийся.
Волна ревёт прямо за спиной, как тысяча стальных паровозов. Спину и затылок сковывает холодом и одновременно жжёт огнём – это энергия в чистом виде, она преследует тебя, она беспощадна; но если ты не оскорбишь её и будешь достаточно ловок – она позволит тебе сыграть в игру.
Сухопутный человек, он катался посредственно, по русскому выражению – «раком-боком». Не умел делать поворотов и ни разу не смог проехаться в «трубе». Из каждых пяти попыток встать на доску удавалась одна-единственная. Из каждого часа, проведённого в океане, собственно скольжение по водяному склону занимало считанные мгновения. Но это были совершенно упоительные мгновения, и каждый удачный рывок он запоминал навсегда.
Прокатившись, долго лежал на доске, прижавшись щекой, опустив голову, расслабив шею и спину. Звёзды качались над головой, избыточно яркие. «Вот туда бы взвиться, – подумал Знаев. – В космос! Все мечты осуществил, а эту, самую детскую, не смог. Вернусь домой – попрошусь в отряд космонавтов. Предложу все деньги, что есть. Может, возьмут».
Вдруг он сообразил, что его постепенно относит от берега.
Очевидно, это был rip – отливное, или обратное, течение: неприятный феномен, самая частая причина гибели пляжных купальщиков. Обычно сухопутный человек, даже предупреждённый, мгновенно впадает в панику, когда вода подхватывает его и начинает уносить в открытое пространство; несчастный пытается выгрести, быстро выбивается из сил и тонет. Но Знаев не считал себя новичком и только покрепче ухватился за доску. Он видел, как на пляже в индонезийской Куте отбойная волна сбивала с ног и уносила взрослых мужчин, зашедших в воду едва по пояс. Все они отчаянно работали руками в попытках выбраться, хотя главное правило состояло в том, чтобы, наоборот, дать волне увлечь себя и расходовать силы только для того, чтобы держаться на поверхности; в сотне метров от берега любая такая волна обязательно ослабевала, и можно было – опять же, экономя силы, – отплыть в сторону и поймать противоположную, прибойную волну, которая с той же непреклонностью сама благополучно выносила пловца на сушу.
Наконец, если ты не просто пляжный олух, если у тебя есть доска, – шансы утонуть равны нулю.
Доска для катания выглядит несерьёзно. Но на большой воде и жалкий кусок прессованного пластика, и корабль в тысячу тонн подчиняются одним и тем же правилам мореходства, придуманным на заре человечества.
И первое из правил: для управления посудиной нужна твёрдая рука.
Берег отдалился уже на тысячу футов, и Знаев решил, что отбойная волна потеряла силу; пора было понемногу, безо всякой спешки, выгребать в сторону.
На доске не надо плыть. Доска – это тоже корабль, она сама донесёт тебя до порта приписки, надо лишь правильно перекладывать штурвал.
Цвет неба изменился, из фиолетово-чёрного сделался просто чёрным, и потемнело, появились облака; вместо луны и звёзд над головой повисла бархатная штора. Водяные горы перестали переливаться сиянием. Это случилось быстро и не понравилось Знаеву; хорошего понемногу, сказал он себе, прикинул ветер и направил доску по диагонали к берегу.
Если поймать хорошую прибойную волну, она сама довезёт до берега со скоростью поезда. Не обязательно даже вставать на доску. Если лежать на животе, ухватившись руками за нос, и держать направление, лишь слегка наклоняя тело вправо или влево, – можно катиться многие сотни метров и выехать прямо на сухой песок.
К сожалению, нужная волна не подходила. Собственно, и волн не было – лишь крупная беспорядочная зыбь, в которой Знаев никак не мог сориентироваться. Ветер усилился и дул теперь ему в лицо, но вместо длинных пологих волн, к которым он привык, здесь в беспорядке шли короткие и низкие, и если он пытался поймать лишённый гребня склон такой волны, ветер тут же относил его назад.
Как только он это понял, он перестал грести, вытянул руки перед собой и расслабил их. Если не беречь руки и плечи, мышцы быстро устанут. Работать руками теперь следовало как можно экономнее.
Но сначала он должен был решить, что делать. Попытаться ли доплыть до берега, рискуя по пути потерять силы, либо ничего не делать и ждать, что характер океана переменится и можно будет поймать настоящую правильную волну.
При плавании на доске человек задействует усилия задней трёхглавой мышцы, расположенной на плече со стороны спины. В сухопутной жизни эта мышца работает мало и редко: у большинства людей это просто тонкая плёнка, её иногда трудно даже нащупать. Именно она подводит неопытного пловца в первую очередь.
Подумав, Знаев решил не рассчитывать на свои руки; настроился ждать. Если ветер, или течение, или какая-то иная, неизвестная ему прихоть океана относит его на запад, от берега – нечего и думать о том, чтобы вернуться вплавь. Для этого потребовался бы бензиновый мотор.
В таких случаях принято подавать сигнал «sos» и ждать. Держаться на воде.
Подать сигнал было нечем.
Знаев подавил приступ страха и вытянул тело так прямо, как только мог. Доска не даст ему утонуть. И вообще берег слишком близко. Хорошо виден луч прожектора на вышке спасателей. Этот луч появлялся уже дважды с тех пор, как Знаев вошёл в воду. То есть как минимум каждые четверть часа спасатели включали свет и шарили лучом вдоль берега. Однажды прозрачный белый свет докатится до него.
Он сел на доске. Чтобы шансы увеличились, надо возвышаться над поверхностью, и ещё – быть готовым махать руками, если луч прожектора качнётся в его сторону.
К сожалению, доска была слишком коротка, чтоб сидеть на ней долгое время.
Он был не дурак, не пижон, он не выбрал себе короткую трюковую доску, снаряд для мастеров; его доска была достаточно удобна, чтобы лежать и подруливать, держа носом к волне; но сидеть на ней можно было, только непрерывно балансируя корпусом и широко раздвинув погружённые в воду ноги, расходуя силы, а силы он постановил экономить с первой секунды, как только понял, что дела плохи.
Ему нравилась его доска. Он сразу заметил её, когда вошёл в лавку на Манхэттен Бич. Он увидел острый нос и обводы, вытащил её из длинного ряда других досок и уже не выпускал из рук. Предыдущий владелец не сильно её берёг. Плавники болтались в гнёздах, а царапин было множество по всему корпусу. Доска была белого цвета с широкими чёрными и красными продольными полосами. Краски давно выгорели, но от этого доска выглядела ещё лучше – как гоночный болид, выдержавший сотню злых заездов. Знаев купил к ней новый шнур, спустя полчаса на том же пляже испытал доску и остался доволен, и с тех пор каждый раз, когда входил в воду, любовался своей доской. Она отлично держала его семьдесят килограммов и подарила ему много секунд величайшего восторга.
Эта доска вынесет его из любой беды.
Найдут. Они его найдут, конечно. Пляж отделён от жилых улиц просторными автостоянками. Он сам видел, как поздним вечером полицейские с мощными фонарями осматривали на опустевшем паркинге чей-то одиноко стоящий автомобиль. Здесь достаточно любителей ночного сёрфинга. На песке у берега остался прорезиненный рюкзак с пустой бутылкой внутри.
Они будут искать. Может быть, отправят вертолёты. Это богатая страна, тут у них есть всё, и вертолёты для спасения русского болвана тоже найдутся.