Сейчас тебя этой веры я лишать буду. С таким, как ты только так надо. Сломать через разрушение опоры.
Я чуть наклонился к нему, заговорил тише, спокойно и по-доброму. Нож чуть в сторону отвел.
— Но мы-то знаем, дорогой мой человек, что и ты, и я не только Шуйскому служим.
Атаман дернулся, уставился на меня, икнул. Так быстро поверил, чудно? Хотя он же знал, что я прошлый и отец мой и род, выходит, Мстиславским служили. Может, это сыграло роль.
— А то, Жук, что Шуйскому татары нужны, а нам… — Я заговорил еще тише. — А нам, нет.
Он сглотнул, кадык дернулся. Видно было невооруженным взглядом, как в его голове борется страх, недоверие, паника. Мысли бьются друг с другом, бунтуют и сражаются. Он пытался понять, что происходит. Почему с ним говорят так, а не как в самом начале допроса.
— Переигралось, что ли. — В голосе его я слышал удивление. — Как же? Как ты?
Теперь надо дать ему надежду. Легкую, непринужденную, что все хорошо, это все лишь декорации, а мы с ним заодно и я его прикрою и вытащу. Дать надежду на жизнь. Да, это жестоко, но с такой тварью в подобную игру поиграть не грех. Он сколько людей обманул, скольких уморил здесь и ради чего? Так что — вообще без жалости выкручу его досуха, до слез, до истерики.
— А вот так, сотоварищ мой, переигралось. — Улыбнулся я ему, говорил все также тихо, чуть озирался, делая вид, что не хочу, чтобы снующие вокруг люди меня слышали. — Поэтому здесь я. А скоро еще Артемий прибудет.
Надо понять, что у них там могло переиграться то. О чем этот упырь продажный говорит. От знания оттолкнуться. Давай, качай его Игорь. Качай!
— Мстиславский письма писал, тебе передадим их скоро. Ты не боись, это все… — Я повел глазами вокруг — Надо так, по-другому-то… Никак.
— Не может быть. Неужто тебе…
— Ты меня не знаешь. — Я хитро улыбнулся, подмигнул ему, добавил. — Я еще тот, игрок.
В глазах его я начинал видеть нарастающее безумие. Еще бы, человек верой и правдой служил вышестоящему начальству. С особым остервенением, хоть и не на благо страны, а лишь продвигая в жизнь цели этого самого начальства. А здесь еще один такой же агент виляния, которого все считали никчемной тряпкой, выступает не пешкой, а мощной фигурой на доске. Но насколько он близко меня знал. Ведь на наших встречах я, тот, прошлый, к примеру, мог играть некую роль.
Время задуматься и переосмыслить.
Все эти мысли, наложенные на страх смерти и горечь поражения, общий стресс от ситуации вселяли неуверенность в допрашиваемого. И я пустил в ход козырь, повторил имя.
— Ты же слышал, атаман. Сам Артемий Шеншин скоро приедет сюда. В Воронеже он гостит.
— А деньги? — Заморгал Жук.
Чувствовалось, что он перестал понимать, что творится. Можно ли мне верить или нет, ведь я вроде веду допрос, но с другой стороны, веду себя как человек на его стороне. Из его группировки.
— А нет их, письма только. — Проговорил я с улыбкой. — И вот мне очень интересно, что же в них. У меня-то свои инструкции. Их вскрыть не могу. Но уж очень интересно. А тебе?
Шел ва-банк, врал напропалую. Хотя. Если так задуматься и Артемка, и его письма завтра к обеду, если не раньше будут здесь. Пантелей привезет все это добро вместе с татарами — пленником и дипломатом.
— Да как же это? — В глазах атамана я видел непонимание. — Татары, без серебра же… Они же нас всех…
Хорошо, это же замечательно. Заговорил, упырь чертов. Я лишь улыбнулся, кивнул, говори, мол, друг мой любезный, не держи в себе.
— Так татары нас здесь всех… — Он сглотнул. — Если так подумать.
— А что татары, атаман? На север пойдут, а мы за стенами отсидимся. — Голос мой звучал тихо, ровно, успокаивающе. — А дальше без татар сами… Понимаешь, о чем я?
Давай, ну, скажи же мне уже, что ты понимаешь, и что мы без татар будем сделать.
— С тобой? Ее? А силы то откуда? И Артемий тут тогда зачем?
Ура! Всплыла уже какая-то «она». Отлично. И человечек-то распалился, расшатался, устойчивость в допросе потерял.
— Чего не знаю, того не знаю. — Пожал я плечами. — Он же птица, какого полета. О-го-го. Весть привез мне, что Скопина нет уже. Что наши его… — Многозначительная пауза. — Так что по плану все. Войско уйдет в Смоленск и мы здесь…
Все, готов, по глазам вижу. И он заговорил.
— По какому плану! Игорь? План же был какой? План был с татарами идти на север! Не только царика жечь! Но и царя скинуть! Ее взять! Это же самое важное было. Ее из-под Нижнего должны были привезти. С мамками, няньками, свидетелями. Сам Борис Михайлович, сам слышишь! Все это организовать должен был. Нас встречать. Всю тьму и силу татарскую. И ее в Москву вести на венчание.
— Померла она. — Сказал как отрезал.
Врать так врать.
Глаза допрашиваемого расширились, он охнул, крякнул, задергался, затявкал словно собака.
— Как, как…
Качай его, Игорь! Нужно понять, что это за персона! Ксения Годунова? Сомнительный план надеяться, что после стольких лет люди пойдут за дочерью царя, который на троне не усидел. Слишком слабая карта! Был бы мужик, еще ладно, а здесь какая-то «она».
Какие варианты?
Должен быть прямой потомок Рюриковичей. Иного варианта нет. Да и то… Очень спорный момент, невероятно. Женщина, в это время, да на трон. Это больше ширма для бояр. Что, мол вот, есть у нас царица, пока мужа найдет, пока наследника родит. А здесь мы за нее поправим. Тоже слабая карта. Но, если учесть, что Семибоярщина через пару месяцев будет править вообще без царя — этот вариант лучше.
Или! Игорь! Выдать ее за ляшского пацана! Сколько ему? Черт, точно не помню, но молодой! Это же какая сила. Не просто сына польского короля на престол, а в невесты ему… Кого?
Чью дочь? Грозного? Федора? Или все же Годунова? Ксения жива, это точно. Или… Я чего-то пока не понимаю. Информации мало.
Качай этого упыря, Игорь!
Пока я думал, лицо атамана исказилось, глаза выпучились, рот открылся. Он продолжал повторять одно слово.
— Как…
— А царевич Дмитрий как помер? Тогда еще Смуты не было. Раз и ножиком проткнулся, вроде бы сам. Но вроде как, чудом выжил. В Польше объявился. Править стал. Два, люди царя твоего разорвали, изрубили. И снова чудом спасся. Скоро третий раз убьют. Недолго осталось. Зимой или раньше.
Я уставился на него, изменился в лице с доброжелательного на совершенно злобное.
Он смотрел на меня, вообще не понимая, что происходит.
— Столько работы. Письма все. Показания. Столько людей собрали же там, при монастыре. — Он покачал головой и говорил, как человек, лишенный сил и всякой надежды.
— Что за монастырь-то?
— Макарьевский Желтоводский. — Проговорил Жук апатичным голосом. — Под Нижним Новгородом, где-то.
— А передача где?
— Так это. До Серпухова дойти мы должны были. Там.
— Ясно.
Он продолжал хлопать глазами, спрашивать в растерянности:
— Так, а письма. Бумаги все. Куда все это теперь? Это же все для хана собиралось. Что не просто так все, что…- Осекся. Уставился на меня.
— Почитаем, гражданин Жук, подумаем. А тебе спасибо. Прояснил ситуацию. Сколько татар идет? Когда будут? Кто руководит?
— Игорь, я же верой и правдой! Я же за царя, за батюшку всей земли нашей. Я же…
Бывает так, когда человек всю жизнь свою положил ради какой-то цели, а здесь его ставят перед фактом, что по стечению обстоятельств переигралось все. И говорит это все какой-то паренек, которого этот самый человек считал тише воды ниже травы. А сейчас он с ножом у горла твоего сидит и сказки рассказывает.
Такие, что с ума сойти можно.
— Нет у нас царя, атаман. — Я смотрел на него холодно и зло. Тот добрый и елейный Игорь исчез, вернулся взявший в плен и уряжающий кинжалом. — Один, ложный, ляхами из грязи поднятый. Второй на крови, бунте, расправе и без согласия земли всей на престол влез. Васька твой такой же царик, как и Димка. А Мстиславский, что за их спинами дела творит, тоже, видимо, удумал на трон влезть. Он чем лучше? А? Старый хрыч не уймется никак. Per me ista trahantur pedibus
Что значит в переводе с латыни «По мне, пропади оно пропадом».
Фраза на иноземном языке сыграла свою роль.
— Ты! — Внезапный приступ злости обуял Жука. — Ты! Бес!
Такое бывает, когда приходит осознание своей никчемности. Умные люди из моего времени говорят, что есть пять этапов приятия проблемы: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Здесь они малость смешались, но атаман прошел через все.
— Аз есьм… — Усмехнулся зло, добавил шепотом. — Diabolo.
Жук задергался, засопел, пытался отползти подальше. Но некуда было.
— Кайся, тварь! — Я буравил его взглядом, заговорил громко. — Ты, выдавая себя за человека царского, служишь Мстиславскому! Так?
Он молчал, злобно пялился на меня, скрипел зубами. Молчишь, придется применить нелюбимые мной средства дознавания, а то все по-доброму и по-доброму. Я спокойно подвел нож к его уху, ткнул в мочку, повернул.
— А… — Он дернулся.
— Я говорю, ты отвечаешь! Молчишь, кричишь, ругаешься! Режу тебе, падаль, ухо! Потом нос, потом губы и так дальше! Ты в моей власти, упырь чертов. — Это проговорил с особой злостью. — Теперь я твой господин. Один. Понял!
С этими словами я влепил ему затрещину. Хлесткую, болезненную, приводящую в себя. Все это было нужно для людей, возящихся рядом. Они должны знать, кто за всем этим стоит. И почему они сражаются. Так, их мотивация подчиняться мне будет в несколько раз выше. Будет у них понимание, что я с ними делаю одно дело, как и клялся на площади. Что хочу для них, для земли лучшего будущего. А не всего вот этого продолжения Смуты.
— Начали. Под Мстиславским ходишь?
— Да. — Процедил он сквозь зубы.
— Артемку ждал?
Он кивнул.
— Деньги ты кому передать должен был? — Это проговорил уже тихо. Лишний шум о серебре был не нужен.
— Кантемир Мурзу жду! Он со дня на день здесь будет. Берегись, Игорь, берегись! Злой он! Пожжет всех, посечет, коли не получит того, что ждет. Не спасет тебя колдовство твое!