Я лишь рассмеялся ему в лицо. Есть у меня средство от этого кровожадного гражданина. Опасное, но куда деваться. Вся моя жизнь за последние дни была невероятно рискованной. Но не за себя стараюсь, землю русскую защищаю. А она превыше всего.
— С татарами ты должен был идти на север к Серпухову!
— Да! Да! Черт!
— Жечь все на своем пути. Грабить, убивать, полон брать.
Он скривился.
— Говори, тварь! Людей русских татарам отдавать, города и села палить. Так⁈
— Да! Да!
— И в Серпухове что?
Он прикусил щеку. Это было видно, сидел, молчал, лицо кривил.
— Да ты же уже сказал все! Давай еще раз! Чтобы люди слышали! Четко, собрано! Сам!
— Лыков-Оболенский царевну Феодосию, дочку Царя Федора подмененную в младенчестве, туда привезет в начале лета. Со всем ее двором, свидетелями и письмами.
Я аж присвистнул. Хитро придумано, только поверят ли в это?
— И все должны поверить, что это она? Не пори чепухи!
— Бумаги есть! Свидетели! Сама бабка повивальная! Жива! Которая подменяла ребенка. Нашли ее! Ты же понимаешь, сколько работы! Сколько труда! И померла! Сука! — Он внезапно заорал, что было мочи. — Сука! Сдохла! Тварь! И не взял ее никто! Рюриковну! Девку! Сына не родила! Девкой! Померла!
Жук забился в истерике, продолжил орать менее связно и сплошные ругательства.
Люди, вокруг снующие по двору, оглядывались, смотрели. Что там воевода с атаманом про каких-то баб говорит. Что за допрос ведет. Вроде недавно про татар было, а сейчас… Цари, девки.
Ох вы, как здесь все устроили, как закрутили. Только поверит ли вам кто? Хотя, если на плечах татарского войска войти, да с поддержкой боярской, куда денутся — поверят. А потом поженить эту Феодосию нашу на польском королевиче Владиславе.
Вот это будет поворот.
— Да жива она, жива. — Хлопнул я бьющегося в исступлении атамана по плечу, усмехнулся злобно.
— Что⁈ — Он вмиг остановился, уставился на меня.
— Дурак ты, атаман.
Я поднялся, посмотрел сверху вниз, покачал головой. Тот пялился на меня злобно и с каким-то все более нарастающим страхом и непониманием.
— Рассказал все, молодец. Пойду письма смотреть.
Как раз в это время подошел Тренко, заговорил:
— Воевода, мы все осмотрели. Интересного много. Но самое — это несколько книг писанных. Там и на татарском, и на русском. Я в грамоте не силен. Глянь сам лучше, ведаю, ты в этом толк знаешь.
— Идем.
— А с этим что?
— До утра пускай посидит. Как Артемку с татарами привезут, может, чего еще интересного споет нам.
Хотя, мне больше была интересна реакция старых знакомцев на пленение Жука, и на то, что раскололся он, а не наоборот. Может тот молчаливый татарин наконец-то скажет что-то по своей воле. Мог я, конечно, его начать пытать. Толку только с этого? И так более-менее картина становилась ясной.
У нас — заговор на заговоре. Скопина отравить, Шуйского всем уже надоевшего скинуть. И у них, степняков тоже. Джанибека же, названного сына хана, судя по всему, в этом походе убить задумали. Или хотя бы от власти оттеснить, не дать вовремя вернуться.
А русские бояре, московские, играя в свои игры про такой исход не особо думали. А может быть, в том и план был. Опереться на татар, разбить их руками Дмитрия, а потом кинуть их и под ляхов лечь.
Копать еще и копать, узелок распутывать.
Но ничего, письма, может, помогут, и утренняя встреча еще что-то вскроет.
Терем был не такой большой, как у воронежского воеводы. Высокий, но с одним этажом. Топился по черному. Комнат было три. Первая холодная — больше напоминала сени. Здесь было разложено всякое снаряжение, стояли лавки и массивный стол. Здесь сотоварищи Жука пили и ели в теплое время года, а именно сейчас.
Следующая комната была длинной, крупной, упиралась в печку. Здесь у входа в следующую застыло два наших бойца, а третий осматривал имущество. Его здесь было много. Сундуки, лавки, миски, плошки. Это и спальня, и кухня и хранилище личных вещей.
В углу стояли четыре девушки, лица в пол, руки прижаты к подолу. Такое ощущение, что сквозь землю провалиться, готовы и хотят, чтобы не было их здесь. Вид они имели не такой изможденный, как все прочие работяги, больше растрепанный. Но одеты были просто, совершенно небогато, не дочери боярские, крестьянки какие-то.
— Это кто? — Решил уточнить и сотника.
— Да, прислуживали людям атамана. — Он сплюнул прямо на пол, который был земляным. — Девки распутные.
Ясно. Этого следовало ожидать. Позднее буду думать, чего с ними делать. И нужно ли. Может отпустить на все четыре стороны и дело с концом.
Я прошел через комнату, девушки согнулись в поклоне. Махнул рукой, не удостоив взгляда.
— Вот здесь самое интересное, это комната Жука.
Один из бойцов открыл дверь. Мы вошли.
Глава 21
В этой комнате имелось слюдяное окно, размещенное так, чтобы свет из него падал на стол, заваленный горами бумаг. Ставни были открыты. Настоящая роскошь по местным меркам.
На столе, крепком, массивном, срубленном немного неказисто, но надежно в тусклом свете помимо горы бумаг стояло два подсвечника и чернильница с пером. Справа от ножек на полке хранился большой запас восковых свечей. Довольно дорогое имущество в это время.
Из прочего убранства — пара сундуков и лавок, на которых были навалены шкуры и одежда. Даже перина какая-то имелась и пара подушек. Здесь атаман отдыхал. Воинского снаряжения не нашлось. Все, что нужно для боя он забрал с собой на оборону поместья. Запасного не имел и не хранил, либо…
Где-то под полом есть тайник.
— Вот. — Тренко махнул рукой на бумаги. — Мы особо копаться не стали. Еще вон ларец, воевода.
Он указал на стоящий в углу небольшой сундучок, неприметный, заваленный каким-то барахлом.
— Там тоже бумаги и серебра немного. Ключ у Жука нашли на шее. Стрельцы его сразу забрали еще до допроса, мне передали, Игорь Васильевич.
Я подошел, открыл. Действительно — еще бумаги и пара увесистых мешочков с монетами. Развязал один, мелкие все, похожи на то, что я у Маришки нашел. Странно, здесь очень мало. Даже у ведьмы больше было. Лежит на виду, чтобы иного сокрытого не искали.
Припрятано где-то. Если даже в винокурне тайник нашелся, то здесь он просто обязан быть. Времени много, в начале письма, потом допросы, потом за тайное примемся.
— Сотник, подели монеты на всех. Наградить хочу участников штурма. — Тот кивнул с пониманием и довольным выражением лица. А я продолжил. — Имена самых отличившихся вместе с Филаретом и полусотенным стрелецким подготовьте. Их отдельно награжу, как в Воронеж вернемся. Кто первым в ворота вошел, кто на башне человека подстрелил.
— Сделаю. Не изволь беспокоиться.
Я передал ему деньги, подошел к столу, всмотрелся. Работы здесь непочатый край. Копаться много. Сотник продолжал стоять, сверлить мою спину взглядом.
— Чего хотел, собрат мой? — Повернулся к нему, глянул пристально.
— Игорь Васильевич, что с татарами делать будем? День, два и здесь будут. Люди-то у нас боевые… Люди о-го-го… но… — Он замялся, глаза опустил. — Их передовой отряд, целая тысяча, а нас тут чуть больше сотни. Позиция хорошая, но это же смерть верная.
Я смотрел на него, ждал, что еще скажет, о чем думал этот человек. Именно его мысли показывали, что думает войско, о чем солдаты говорят и на что пойти готовы. А это командиру знать нужно в обязательном порядке. Особенно если руководишь небольшими силами. Воинский дух и рвение — важный фактор победы.
— Ты не думай, воевода. Мы если что… Если надобно, за веру православную, за… — Он замялся, царя как-то упоминать было неуместно. Проговорил после короткой паузы. — За землю русскую головы сложить готовы. Только толк бы был. Мало нас здесь. Уходить надо в Воронеж.
— Сегодня здесь, завтра думать будем. Утро вечера мудренее, сотник. — Подошел, решил его подбодрить. — Знаю я беду эту. Все знаю. И с татарами есть мысли у меня, что делать и как. Никого за просто так насмерть, на пущу. Вы мне все, как сотоварищи. Каждый человек нужен, каждый важен.
— Спасибо за добрые слова, воевода. Это хорошо.
— Давай, дозорную службу организуй. Разъезды отправь в Поле, чтобы к полудню завтра вернулись. Доложились. Имущество все описать. Подготовиться самое ценное вывести на лодках или лошадях. С мужиками, работягами, как и говорил, аккуратно накормить. — Улыбнулся. — В общем, чего я тебя учу, ты человек опытный. Обустраивайте лагерь пока что. А я здесь посмотрю, что Жуком писано. Больно много всего.
Он понимаешь закивал, еще вопрос задал.
— С девками чего?
— Тут пускай пока побудут. Допрошу оптом. Они же глаза и уши. Все слышали.
— Толково. А с пленными, чего мыслишь?
— Жука пока связанным держать. Посадить куда-то, чтобы не думал даже о побеге, остальных отдельно. Завтра решим, кого казнить, кого миловать.
— Там двое же против атамана восстали, как я понял. Нам помогли.
— О как. — Чего-то такого я и ожидал. Только когда ворвались мы внутрь, стрельцы уже крутили всех местных защитников без разбора.
— Да, мы их тоже связали, но отдельно держим. Без особой строгости. Мало ли чего. Один говорит, что мужикам, холопам засов скинул и выпустил. А второй ворота открыть кинулся и там с Жуком бился. Раненный, но легко. Холопы подтверждают.
Раз пострадал, будет на это давить. Это уж точно. Скажет, не щадя себя, как услышал, что воевода воронежский пришел, так сразу. Знаем, знаем. Но, может это и хорошо. Поговорить с ними надо, они же здесь все знают, не мог же Жук все втайне держать — переписку, переговоры, гостей своих.
— Веди их сюда. Вместе с девками поговорим.
Сотник кивнул.
— Пойду.
— Не торопись только. Я пока бумаги посмотрю, а ты с сотоварищами лагерь обустройте, а потом можно. И Филарета, как готов будешь, приведи.
Он кивнул, вышел.
Я вернулся к столу, осмотрел всю эту писанину. М-да… Сел, начал разбираться. Пока более менее светло, нужно этим пользоваться. Чтение при свечах далеко не праздник. Был порыв тащить все на улицу, но оно как-то слишком все разрознено. Что-то упадет, перепутается. Пока читать можно, буду здесь.